– Не имею ни малейшего представления. Они сегодня ночевать не изволили-с. В мастерской, наверно. Он теперь частенько по неделе со своими дружками там обретается.

– Чёрт знает что такое, – пригорюнилась Валька. – Как же ты всё это терпишь-то?

– Да молча. Я этому только рада. Терпеть, на самом деле, приходится, когда он сюда заявляется. А когда его нет, так просто благодать божья.

– С ума сойти можно. А кто ж тогда погром устроил-то? Ладно, не психуй, сейчас разберёмся, – решительно сказала Валентина, увидев моё выражение лица. Состояние, в котором я пребывала, никто бы не назвал олимпийским спокойствием.

Она направилась вглубь комнаты, перешагивая через разбросанные на полу бумаги. Произведя беглый осмотр, Валька подошла наконец к письменному столу и, взяв в руки какой-то листок, пробежала его глазами и протянула мне.

– Та-ак, кажется, дело проясняется. Тебе тут послание оставили. Можешь ознакомиться.

На листе было нацарапано знакомым размашистым почерком:

«С некоторых пор понимание между нами отсутствует. Поэтому нет смысла объяснять мотивы моих поступков. Скажу одно: тебе, вероятно, это покажется странным, но есть ещё люди, которых мой талант не оставляет равнодушными. Мне предложили стоящее дело, которое требует моего присутствия в течение определённого времени. Вернусь через месяц или два, как пойдут дела. Полагаю, это не сильно опечалит тебя, если не сказать – обрадует. Счастлив, что могу временно освободить тебя от метаний моей бесприютной души. Художник должен чувствовать себя необходимым. Извини за беспорядок – собирался впопыхах. Маковецкий».

Слово «должен» было подчёркнуто двумя жирными линиями.

– Ну, что ты об этом думаешь? – озадаченно спросила Валя.

Я пожала плечами.

– И думать ничего не хочу. Какой-нибудь очередной пьяный бред. Мне бы лучше подумать о том, как привести в порядок комнату.

Скорее всего, мой вид всё меньше нравился Вале, потому что, поразмышляв с минуту, она заявила:

– Да, похоже, он совсем свихнулся. Знаешь, у меня завтра выходной, так что лучше я сегодня у тебя останусь. Вот только своим позвоню, чтобы не волновались. А потом мы с тобой приберёмся спокойно, поболтаем, как раньше…

Она мечтательно улыбнулась, видимо, вспомнив, как в юности мы частенько оставались друг у друга, ночи напролёт болтая о разных девичьих пустяках. В последние годы это случалось крайне редко, и мы обе были рады такой возможности.

Эльза, лежащая у двери, тихонько заскулила. За всей этой кутерьмой мы о ней совершенно забыли.

– Надо бы сначала собаку вывести, а то скоро совсем стемнеет, – предложила я, чувствуя, что моё настроение постепенно идёт вверх от предвкушения приятного вечера в обществе Валюши.

Мы отправились к вешалке одеваться, а Эльза радостно завозилась у двери в ожидании прогулки.

К вечеру стало намного прохладнее, поднялся ветер, и мы порадовались, что захватили куртки. Небо снова хмурилось и было сплошь затянуто серыми тучами, так что хорошей погоды на завтра явно не намечалось.

Сделав круг по двору, мы решили ещё немного прогуляться, чтобы подышать свежим воздухом, и медленно двинулись вдоль гаражей. Эльза бегала неподалёку, обнюхивая деревья и время от времени принимаясь выкапывать небольшие ямки так, что земля фонтаном разлеталась из-под её сильных лап в разные стороны.

– Раз уж ты вступила в славные ряды собаководов, придётся, наверное, обзавестись поводком и ошейником, – сказала Валя, – а то сразу найдётся много любителей совать нос в чужие дела и наводить порядок посредством жалоб в соответствующие инстанции, почему, дескать, выгуливают собак без поводка и намордника, и вообще, какого хрена поразводили тут, людям из-за них пройти негде. У нас на работе все собачники от таких стонут.

– Да, не было печали, – кивнула я. – Ну раз уж такое дело, придётся. Терпеть не могу иметь дело с нашей советской общественностью.

– Постсоветской, – поправила Валя. – Но приятней она от этого не сделалась, что правда то правда.

– Знаешь, – вспомнилось вдруг мне, – я сегодня случайно директора галереи встретила, где выставка Игоря была. Так неудобно получилось, он меня узнал, а я его, представляешь, нет. Солидный такой тип, ботинки начищенные, весь с иголочки. Визитку свою оставил, говорит, обращайтесь, если что понадобится. А что мне от него понадобиться может?

Валька пожала плечами.

– Мало ли что. Всякое бывает.

– Надо же, – усмехнулась я, прислоняясь к дереву, – именно так он и сказал. Слово в слово.

– Ну вот видишь, – кинула она, поднимая воротник куртки. – Да, кстати, с работой у тебя ничего не прояснилось? Я-то со всех дел сразу спросить забыла.

– Лёвик обещал подыскать что-нибудь. – И я рассказала Вальке об утреннем визите.

– Раз обещал, значит подыщет, можно не сомневаться, – с уверенностью кивнула Валюша. – Лёвик – скала. Вот уж кто настоящий мужик-то!

Сколько ж лет ты его мучаешь, с ума сойти можно. А он всё не сдаётся. Вот вышла б ты тогда за него замуж, жила бы теперь как за каменной стеной и в ус не дула! – Она мечтательно прикрыла глаза. – А как же он любил-то тебя, бог ты мой… Только твоё каменное сердце могло не дрогнуть. И чего тебе не хватало? Умница, душа добрейшая, и вообще… глянешь – залюбуешься, одни глаза чего стоят!

– Тут ты права, – подумав, согласилась я. – Только я никогда его с этих позиций не рассматривала. Просто друг детства. Вокруг меня вечно совсем другие типы крутились, ты же помнишь.

– Да уж помню, – кивнула она.

– Ну вот, а потом я вдруг неожиданно в Маковецкого влюбилась и замуж выскочила, так что с Лёвиком виделась довольно редко.

Так, болтая о том о сём, мы обогнули детскую площадку и вышли к расчерченной белой краской стоянке автомобилей. Эльза бежала чуть впереди, помахивая хвостом. Мы с Валей устроились на скамейке, решив выкурить по сигарете.

Не прошло и минуты, как Эльза вернулась, и мы увидели, что она тащит в зубах какой-то предмет. Усевшись рядом, она положила его мне на колени. Удивившись, мы принялись его рассматривать. Им оказался пухлый мужской бумажник из дорогой коричневой кожи. Я с некоторой опаской открыла его, и мы обе присвистнули.

– Где ты нашла это, Эльза? – испуганно спросила я собаку, как будто она могла мне ответить. Эльза, естественно, промолчала, дружелюбно помахивая хвостом и заглядывая мне в глаза с таким выражением, словно хотела удостовериться, что всё сделала правильно, и её хозяйка не имеет претензий.

– Молодец, Эльза, умница, хорошая девочка, – похвалила я и машинально потрепала рыжую холку, продолжая оторопело взирать на содержимое бумажника.

– Ну и денёк! – тихо простонала Валька, проведя ладонью по лбу. – Пошли-ка домой, там разберёмся, не хватало ещё на улице такими вещами трясти.

– Ты думаешь, стоит это домой тащить? – похвасталась бестолковостью я.

– А ты предлагаешь здесь бросить? – не унималась Валентина.

– Нет, но… не знаю… Слушай, может, лучше сразу в милицию?..

– Ты с милицией нашей когда последний раз сталкивалась? Когда про дядю Стёпу читала? «В доме восемь дробь один у заставы Ильича жил высокий гражданин по прозванью Каланча»?

– Чего ты взъелась? У меня и так проблем полон рот, а ещё это…

– Вот именно. Поэтому сначала надо разобраться спокойно, а не горячку пороть. А то как бы проблем не прибавилось. Свяжись только с нашими достославными органами, потом не оберёшься. – Валентина решительно поднялась со скамейки и потянула меня за рукав.

Эльза радостно побежала вперёд показывать дорогу.

Устроившись на кухне, мы принялись рассматривать свою находку.

Бумажник был явно дорогой, из тиснёной матовой кожи, с мудрёной монограммой, украшенной множеством завитушек. В нём находилась толстая пачка стодолларовых купюр, перехваченных банковской бумажной лентой, водительское удостоверение на имя некоего Селивёрстова Георгия Александровича, техпаспорт на автомобиль «шевроле-Каприс Классик», 1999 года выпуска, цвет тёмно-вишнёвый, несколько ресторанных счетов, две золотые кредитные карты «Виза» разных банков и тонкая стопка визиток с именем того же Селивёрстова.