Металлическая птица бежит по снегу. В ней не чувствуется усталости. Она кажется нам сейчас особенно гордой.
Люди в валенках, в меховых сапогах, в теплых шубах бегут за самолетом. На ходу расстегиваются футляры фотоаппаратов.
Вылез Головин. Он разорвал шубу-как и когда, не помнит. Он плохо слышит -над ушами почти 12 часов подряд ревели винты. К нему подошел Шмидт. Он крепко обнял первого советского летчика, побывавшего над Северным полюсом, и поздравил его с победой. Затем он поздравил и других - бортмехаников, радиста, штурмана.
А когда вечером начальник зимовки Либин преподнес Головину роскошный торт, приготовленный рудольфовским поваром Василием Васильевичем, кают-компания заполнилась грохотом аплодисментов, искренних, радостных и победных.
ПОБЕДНЫЙ ДЕНЬ
Прошло еще 15 дней. Погода капризничала, глумилась над нами. Иногда бывали редкие прояснения, но вслед за ними начинались снегопады, оттепели, туманы, циклоны. Бывало, что на острове стояла хорошая погода, но на пути к полюсу по-прежнему бушевала метель или донельзя сгущался туман.
Вечером 20 мая Дзердзеевский заявил, что утром будет хорошая погода. Сборы были недолгие-все уже давно были готовы к тому, чтобы лететь в любую минуту. Через четверть часа трактор тащил на купол ледника огромные деревянные сани, на которых легко разместились участники экспедиции.
18 и 19 мая была оттепель, шел снег. Самолеты оказались как бы зарытыми в снег по самое брюхо. Крылья и фюзеляж были совершенно белыми от покрывавшего их снега и льда. Началась лихорадочная работа. Тракторы подвезли к самолетам специальные машины с горячей водой. Механики, взобравшись на самолеты, окатывали струями кипящей воды замерзшие крылья. Машины быстро приобрели свою окраску- оранжевую и коричневую. Одновременно шло откалывание шасси. В снегу были вырыты глубокие коридоры. Сбоку казалось, что самолеты лежат на снегу. Их широко расставленные "ноги", обутые в огромные лыжи, утонули в этих коридорах. Но теперь их уже можно было сдвинуть с места.
В два часа утра над горизонтом показалась светлая полоска. Мы встретили ее, как великий праздник. Полоска раздвигалась по горизонту, расширялась, и вскоре лед бухты засветился под косыми лучами солнца. В четыре часа с неба ушло последнее облако. ]Мы надели темные очки: ослепительно яркий снег резал глаза. Водопьянов прошелся по аэродрому и с радостью сообщил, что ни разу сапоги его не продавили снежного наста.
- Пожалуй, оторвемся без особого труда,-сказал он.
Наступила долгожданная минута. Начинался полет на Северный полюс! Движения стали сосредоточенными и до удивительности точными. Все говорили тихо, и даже шумный, всегда веселый Папанин стал говорить вполголоса. Шмидт внимательно наблюдал за работой двух тракторов, которые, зацепив тросами самолет, плавно выкатывали его из снежных коридоров. Кинооператор буквально летал вокруг самолета, снимая тракторы, посадку людей, последние работы.
Шевелев уточнял с Шмидтом план операции. План был таков: флагманский корабль летит первым, находит большое гладкое поле, садится. Тогда немедленно, по сигналу Шмидта, вылетают остальные три самолета.
Последние рукопожатия.
- До скорой встречи! - кричат товарищи сквозь шум четырех винтов. Прилетайте скорее, мы ждем вас, не задерживайтесь!
Водопьянов и Спирин помахали нам большими меховыми рукавицами. "CCCP-H-170" плавно обогнул аэродром, бешено заревел своими могучими моторами и побежал. Оторвется ли? На самолете было 13 человек - Шмидт, Водопьянов, Бабушкин, Спирин, папанинская четверка, механики Бассейн, Петенин и Морозов, радист Иванов и кинооператор Трояновский. На борту корабля разместили двухмесячный запас продовольствия, палатки, радиостанции Кренкеля, резиновые лодки, лыжи, нарты, оружие. В баках было 7200 килограммов бензина. Самолет со всеми грузами весил больше 24 тонн. Оторвется ли на лыжах эта махина? Но не успела эта мысль смениться другой, как мы увидели, что лыжи отделились от снега. Флагман был в воздухе.
Всего 25 секунд бежал корабль по снегу, и мы не смогли сдержать своего восхищения перед блестящим мастерством Водопьянова, поднявшего свою громадину так свободно, будто это был легкий учебный самолет. Мы забыли о фотоаппаратах, мы не сняли последнего момента пробега, мы пришли в восторг. Волна радости захлестнула нас. Изо всех сил закричали мы "ура".
Самолет взлетел в 4 часа 48 минут утра. Сейчас же заработал радиомаяк. В радиорубке началось бессменное дежурство.
Скоро пришли первые радиограммы. Они шли на Москву, на Диксон, на Рудольф. Они сообщали о движении, движении вперед, по прямой, по точно установленному курсу. Радиограммы были скупыми и торжественно радостными. С каждой радиограммой страна приближалась к полюсу. И вдруг в 11 часов 12 минут Иванов оборвал на полуслове свою передачу. Тщетно наша рация бросала в эфир позывные самолета Водопьянова - " РВ", " РВ" ... Флагман молчал.
Радисты заволновались. Ключи зачастили в их руках, как будто они чувствовали всю многозначительность наступившей в эфире тишины. Шевелев умолк и всю силу своего внутреннего возбуждения как бы передавал радисту, заставляя его взглядом: "Найдите, найдите их!" Но эфир оставался неумолимым.
Ни одного слова, ни одной точки, ни одного тире1...
Сначала все успокаивали себя тем, что сдала рация.
Но когда прошло четыре часа, - срок, достаточный для установки зимовочной рации Кренкеля, - и эфир продолжал молчать, внутреннее беспокойство начало проявляться.
Что могло случиться с самолетом? Он очень крепок и надежен.
Молниеносной катастрофы произойти не могло - радист всегда успел бы передать одно-два тревожных слова.
В чем же дело?
Шевелев ходил по комнатам, разгоняя группы людей, обсуждавших причины молчания флагмана, и насильно укладывал их спать.
Зимовка затихла. Кто читал или делал вид, что читает. Кто спал или делал вид, что спит. Казалось, будто станция внезапно опустела, что нет уже в ее стенах участников экспедиции и зимовщиков, сросшихся за этот месяц в единое целое.
В воздухе висела мрачная, угрюмая тишина.
1 Точки и т и р е - условные обозначения в телеграфной связи, которые заменяют буквы. Эта азбука называется азбукой Морзе. В радиотелеграфии точка - короткий, отрывистый звук, тире - продолжительный звук.
И вдруг в радиорубке раздался дикий крик. Прижав наушники к голове, радист Стромилов кричал одно слово:
- Сели, сели, сели!
Вероятно, пожар не смог бы так быстро поставить на ноги затихшую зимовку.
В рубке стало тесно. Стромилов быстро выводил на бумаге буквы, а Мошковский протиснулся вплотную к столу и решил не сдавать своей позиции даже под самой страшной угрозой. Шопотом он читал слово за словом:
."81 час 36 минут. 88. (На условном языке радистов 88- это любовь и поцелуй.) Все живы. Самолет цел. У Сими сгорела его основная машинка. У меня сдали аккумуляторы. Если связь прервется, то вызывайте в полночь. Отто Юльевич пишет радиограмму. Лед мировой!.."
Это Кренкель передавал от себя. А затем мы приняли первую радиограмму с Северного полюса, ту радиограмму, в которой Шмидт сообщал в Москву о высадке на полюс.
Шмидт писал:
"В 11 час. 10 мин. самолет "СССР-Н-170" под управлением Водопьянова, Бабушкина, Спирина, старшего механика Бассейна пролетел над Северным полюсом.
Для страховки прошли еще несколько дальше. Затем Водопьянов снизился с 1750 метров до 200, пробив сплошную облачность, стали искать льдину для посадки и устройства научной станции.
В 11 час. 35 мин. Водопьянов блестяще совершил посадку. Е сожалению, при отправке телеграммы о достижении полюса внезапно произошло короткое замыкание. Выбыл умформер рации, прекратилась радиосвязь, возобновившаяся только сейчас, после установки рации на новой полярной станции.
Льдина, на которой мы остановились, расположена, примерно, в 20 километрах за полюсом по ту сторону и несколько па запад от меридиана Рудольфа. Положение уточним. Льдина вполне годится для научной станции, остающейся в дрейфе в центре полярного бассейна. 'Здесь можно сделать прекрасный аэродром для приемки остальных самолетов с грузом станции.
