— Да слышал. Тут любая причина для них плоха. Больно — значит слаб физически, не можешь ударить — и того хуже — сопляк, хлюпик. Даже больше скажу: оптимального расклада практически нет, когда имеешь дело с самыми отмороженными преступниками. Их мало кто может остановить. Только люди, имеющие больший вес в этой системе ценностей. И, кстати, что касается закона — то верзила был прав — они и есть этот закон. Верзила-то хоть большой? Я только слушал эту сцену — видеть ничего не видел.

— Да не то что бы большой. Он вроде и не очень высокий. Хотя… Меня-то точно выше. В общем… Если тебе нужно его описание, я сейчас не могу его дать, потому что… Да сам понимаешь — я просто испуган. Я не боец, и не привык к такому. Всё, что происходит — несусветная чушь. Безумно жуткая в своей постоянной непредсказуемости, — последние три предложения механик говорил надрывным голосом, явно чувствуя приближающийся нервный срыв. — Какой из меня слуга беззакония? Зачем они пристали? Они же видели, что я не могу даже в ответ на причинённое мне насилие ответить тем же. Да, не из жалости — из страха, но всё равно не могу. Пусть убивают — к чёрту всё. Мелка́ только жалко — как он будет? Забери его что ли.

— Не нагнетай, — искатель подошёл к столу и остановился около стула, словно брезгуя на него садиться. Он повертел, держа стул за спинку, немного в руках и, дёрнув зачем-то, развернул его к столу так, чтобы удобнее было сидеть. — То, что ты не испытываешь к этим отребьям жалости — уже хорошо. Это я не успокаиваю — это я так, говорю о том, что вижу. И это может помочь тебе остаться человеком и, возможно, даже выжить и жить дальше. Наверное, бить молотком того тупоголового было бессмысленно. В честность этих ублюдков верить нельзя — ещё не факт, что тебя бы похвалили за покорность. Это люди лишённые морали и принципов. Так что пока отделался малой кровью. В плане разговора ты держался очень ничего для небойца. Это надо признать. Хотя, в одной паузе, когда они стали докапываться до того, что ты выжил, а их сослуживец сдох, я был почти уверен, что ты не сможешь больше притворяться и сольёшь меня. Но ты выдержал. Ну, а что касается, зачем ты им нужен — тут вариантов всего ничего. Не бойцовские качества им нужны.

— Тогда какие? — не выдержал механик.

— Им интересен твой дар механика. Не иначе.

— Да скажешь тоже — дар.

— Это не комплимент. По моим наблюдениям, это правда. И умелые руки этому режиму тоже нужны.

— Не вяжется что-то… Они же беспредельщики — ты и сам мне об этом говорил. Только что. По идее, должны были тупо от меня избавиться, тем более я кажусь подозрительным на фоне погибшего их этого… Тогда зачем? Чтобы сделать мою смерть более мучительной? Нет, чушь. Куда быстрее просто убить.

— То, что эти недолюди в тёмных одеждах — самые отъявленные, мерзкие подонки — не подлежит сомнению, и никогда не допускай даже мысли, что в них есть что-то от людей. Нет. Этого просто нет! Но тот, который вёл с тобой беседу, представляется неглупым, и даже очень. А это уже плохо. Нельзя их недооценивать. Возможно, основная часть этих прихлебателей — ленивая, самоуверенная биомасса, которую застать врасплох — как два пальца. Но рассудительные тоже есть. И этот начальничек выстраивает свою линию поведения и рассуждений не как банальный каратель. Он смотрит с заделом на перспективу и готов действовать осторожно — вот его надо опасаться особо.

Искатель резко оборвал свою речь и замолчал, сосредоточившись на поиске инструмента. Столешница после визита штабных представляла собой предельно хаотичное зрелище.

— Вот сволота. Испортил нормальный молоток. Я ведь себе́ его присмотрел.

— У меня ещё как минимум два молотка должно быть, и один из них на этом столе.

— Мне понравился тот — он тяжелее, и рукоятка удобнее, толще, — искатель встал со стула, подошёл к стене и снял с гвоздя молоток, который недавно туда повесил штабной.

Повертев молоток в руках и легка морщась от того, что такой хороший, приглянувшийся ему инструмент побывал в руках легавого, искатель провёл по рукоятке, словно очищая его от скверной энергетики штабных, и вернулся на свой стул.

— Придёт время. Придёт знаменательный час, и этот человек поймёт, что необычные сувениры вполне могут выполнять роль обычного орудия убийства.

Глава 9. Кроваво-пурпурное: лицом к лицу с рассветом. Часть 1-2

Искатель вернулся к столу и сел на табуретку, поудобнее пододвинувшись к столешнице, положил на стол молоток и снова повертел его в руках. Потом нашёл глазами коловорот, взял в руку и переложил поближе к себе, не царапая столешницы. Проверив, не сместилось ли сверло, встал, сместил молоток на край стола так, чтобы ближе к краю располагалась именно рукоятка, и продолжил сверлить.

— А что мне делать, если когда они придут ко мне снова, вдруг посмотрят сюда или специально попрутся в эту часть комнаты? — сдержанно, но тревожно спросил механик.

— Пока не знаю. Это мелочи. Мелочи — в смысле, детали. Когда буду уходить, определимся с этим. Сейчас тебе более важно сосредоточиться на другом: они придут за ответом, и это неизбежно. Рано или поздно — но вернутся. И скорее рано. Решение вопроса с тобой не будут оттягивать надолго. И самое хреновое то, что ты будешь у них сейчас под наблюдением, — сверло коловорота почти упёрлось в столешницу. — Под пристальным наблюдением, — закончил свою мысль искатель. — Подержи немного молоток, надави вот тут.

Механик подошёл к столу и надавил на молоток. Совершив несколько медленных оборотов, сверло вышло снизу рукоятки.

— Вот так, — искатель сделал несколько круговых движений рукояткой коловорота против часовой стрелки, чтобы достать его из древесины. На пол посыпалась мелкая витиеватая стружка.

Искатель снова стал изучать взглядом содержимое столешницы и вскоре отыскал на ней несколько небрежно скрученных наждачных шкурок. Взял одну из них, скрутил поплотнее, просунул в просверленное отверстие и прочистил его от неровностей и застрявших опилок.

— Для потерявшего память ты слишком адекватен. В чём-то… — немного смутившись и даже испугавшись последних слов сказал механик, переводя взгляд со столешницы с инструментами на стену. — С инструментам работаешь, и такое впечатление, что разбираешься что к чему. Я, например, максимум гвоздь в стену могу забить, ну, или саморез ввинтить.

— Что касается памяти, я не знаю, как это работает, да и никто на сто-то процентов не знает, наверное, но инстинкты остаются даже в случае утраты памяти. Есть же какие-то базовые инстинкты. Вот я сейчас говорю слова, и некоторые из них будто сами собой произносятся. Грубо говоря, есть в человеческом мозге какой-то файлик, который нельзя отформатировать. Заводской, — усмехнулся боец. — Имея этот файлик, надо наращивать данные дальше. Что-то восстанавливать. То, что восстановить уже не получается, заменять новые данные, что-то искать вручную. Главное, знать, что́ искать и методы выбирать верные.

— Интересное сравнение. Ты видишь человека как аналог компьютера? Не очень весело.

— Это всего лишь сравнение, — искатель посмотрел в отверстие в рукоятке молотка и положил его на место. — А вот многие из вас, в том числе и ты, рискуете стать даже не роботами, а послушной массой, от большинства из которой рано или поздно потихоньку тоже будут избавляться.

— А как же навык, который им необходим? Мой навык? Разве он не гарант моей жизни?

— Во-первых, чтобы это стало твоим гарантом, ты должен им продаться. Да. Других слов я даже подбирать не стану. Ты пока не определился с тем, как поступишь и что им ответишь. Я вижу, что тебе не хочется в их шакалью стаю. Но эта властная машина ломает более слабых. А тебя можно считать именно таким. Причём, ты далеко не самый слабый. Это факт. Но ломают и сильных. Куда более сильных. А что там крыса эта вякала про кого-то другого? На кого, он говорил, не надо быть похожим в плане взаимодействия с режимом?

— Да чёрт знает. Сейчас много кто умирает, да и истребляют, я так понимаю, многих. Но если предположить, что намёк был на кого-то из людей, которых мне доводилось знать, то… — механик задумался, перебирая в памяти возможных знакомых. Но нормального, полноценного общения не было, похоже, настолько давно, что на ум ничего не приходило.