Утренний парк ласково шелестел сочной листвой, в кустах копошились маленькие птички, выскакивая под яркие лучи солнца, а в небе было ни облачка, ни намека на дождь. Парк ждал в гости детей и выхода в свет из погребов семей алкашей, обычно после десяти утра занимавших вахту на оживленных аллеях, культурно отдыхая с чекушкой и банкой шпрот. Но сейчас было слишком рано, вдали на спортплощадке слышался собачий лай, редко проезжала по дороге машина, и все вновь стихало, птицы щебетали, листва шелестела.

По узкой дорожке бежал моложавый мужчина. Он был одет в фирменные шорты и футболку, а на ногах отличные кроссовки, стоившие не одну тысячу долларов. Мужчина бежал ровно, следя за дыханием, не обращая внимания ни на что, кроме движения, себя в этом движении. Казалось, что он совсем не устал, дыхание было ровное, ноги легко несли его по аллее, и лишь маленькие капли пота на висках подсказывали, что он бежит довольно долго. Маршрут был каждый день один и тот же, и аллея выводила его к главной дороге, где был припаркован автомобиль. Пробегая мимо лавки, мужчина сверился с фитнес-браслетом: пульс в норме, уровень кислорода тоже, и, довольный собой, решил прибавить. Он не заметил, как вляпался в почерневшую лужу чего-то липкого, запачкав белые кроссовки. Выругавшись, он как мог стряхнул с кроссовок липкую грязь, но не стал трогать руками, лицо исказила уродливая брезгливость, он вот-вот бы вырвал или упал в обморок от омерзения.

Добежав до машины, он еще раз попробовал очистить кроссовки от липкой дряни, уже казавшейся темно-бордовой. Долго тер щеткой, но это лишь сильнее размазывало грязь по дорогим кроссовкам. Он сел в машину и уехал, неприятно взвизгивая тормозами при развороте.

Через десять минут он был на въезде в коттеджный поселок, расположенный на самой границе с новым районом города. Автоматические ворота считали его метку и открылись. Он припарковался у третьего таунхауса, такого же, как и другие, с идеальной лужайкой, типовым двухэтажным домом с открытой террасой на крыше.

– Нет, ну ты представляешь, какая-то сволочь разлила говно на дороге, и я в него угодил! – возмущенно крикнул мужчина, входя в дом. С кухни на него смотрела высокая брюнетка с туго зачесанными назад тонкими волосами. На вид она была сильнее его, длинные жилистые руки, скорее мужские, чем женские, но главное взгляд серых глаз, бесстрастный, презрительный. – Свет, ну ты представляешь?

– Нет, – коротко ответила она и ушла на кухню.

Она встала к плите и продолжила жарить оладьи, иногда поглядывая на экран телевизора, по которому прыгали разноцветные графики. Она сделала звук громче, желая заглушить фырканье, доносившееся из ванной.

Мужчина вошел на кухню, кроссовки он оставил в прихожей, и теперь щеголял голый по пояс, любуясь своим отражением в стеклянных фасадах кухни. Женщина у плиты нехорошо усмехнулась и посмотрела на себя. Когда-то она была красива, высокая, тонкая, с чарующим взглядом серых глаз, улыбкой, которую надо было еще заслужить. Муж сохранился гораздо лучше нее, все еще молодой на вид, если бы не седина, которая совсем его не портила, прибавляя шарма, поэтому он и не красился. Молоденькие ординаторки легко велись на его улыбки, незатейливые ухаживания. Сколько у него их уже было? Она сбилась со счета, он и бегать начал ради них, чтобы быть в тренде, оставаться молодым.

– Опять ты оладьи жаришь! Ты же знаешь, что мне нельзя набирать вес! – вскрикнул он и полез в холодильник. Запихав в блендер немного фруктов, залив все йогуртом, он сделал себе смузи, бросив напоследок пару черных ягод, и с демонстративным видом стал пить, показывая, как ему вкусно.

– Не хочешь, не ешь, – пожала плечами женщина, выкладывая последнюю партию оладий на блюдо. Она села за стол и положила себе полную тарелку, густо измазав их сметаной.

– Вот я сдохну на марафоне, и ты будешь виновата! – истерично вскрикнул он и сел за стол, прямо с блюда хватая еще горячие оладьи, запивая их смузи.

– Не сдохнешь, до финиша донесут. Алиночка же тоже бежит, да? – бесцветным голосом спросила женщина, не смотря на него, казалось, что ее больше интересовали сводки с торгов за океаном.

– Опять ты начала! – закричал он. – Я же тебе сказал, что это было пару раз и все кончено!

– Не ври, я не хочу тебя слушать, – спокойно сказала она, прибавляя звук на телевизоре.

– Чего завелся, если все кончено?

Мужчина схватил две оладьи и вышел из кухни. Зашумела вода в душе,

Женщина дослушала новости, убрала посуду в посудомойку и ушла в свою комнату. Она вышла через пять минут одетая в деловой брючный костюм с минимумом макияжа, выделены были глаза, тонкие губы она не трогала.

– А ты меня не будешь ждать? – возмутился ее муж, выходя из ванной в одном полотенце, она даже не взглянула на него.

– Нет, у меня скоро операция, а ты собираешься по часу, – быстро ответила она и вышла.

– Чарли! Чарли! Ты куда побежал, негодник! – весело кричала полная девушка, красная, запыхавшаяся от бега за своим лабрадором, скрывшимся от нее в зарослях кустарника. Они гуляли уже два часа, и собака никак не хотела возвращаться домой. – Чарли, ну иди сюда! Пошли домой, я хочу есть! Мне на работу скоро! Ну, Чарли!

Девушка топнула ножкой, но идти в заросли кустарника ей не хотелось. Она устало села на лавку, посторонившись от странного черного пятна, уже засохшего на теплом солнце. Собака глухо лаяла в кустах, начиная протяжно выть.

– Чарли, ну что ты там нашел? Опять норку крота? – возмутилась девушка, не глядя на кусты, она сидела к ним спиной. – Давай иди сюда и неси это мне. Вечно ты всякую дрянь находишь!

Кусты зашевелились, и к хозяйке с глухим рычанием выбежал большой лабрадор, лапы были перепачканы в земле и чем-то липком черно-бордовом, а в зубах пес держал за косу голову женщины. Лицо, обезображенное мукой, состарилось на три десятка лет, и скорее напоминало спящую медузу горгону, и если бы голова вдруг открыла бы глаза, то в миг все вокруг окаменело. Девушка не сразу поняла, что бросил пес к ее ногам, а когда дошло, вскочила на лавку и истошно заорала. Пес верно понял тревогу и страх хозяйки и завыл еще громче.

Следователь Бабочников шел по коридору, намереваясь быстро проскользнуть мимо кабинета полковника и уйти на обед, а там может и с концами. День был прекрасный, вечером он договорился с Лизой погулять, а может и заманить ее к себе на ночь. Раздумывая об этой недотроге, не дававшейся вот уже вторую неделю, он не сразу услышал окрик полковника.

– Бабочников! Ты что, оглох?! Зайди ко мне! – полковник стоял в дверях кабинета и тряс огромным кулаком.

«Все, пропал день», – подумал Бабочников и выстроил на лице покорную серьезность и сосредоточенность.

Полковник побагровел и за шиворот втащил Бабочникова в кабинет, громко хлопнув дверью. Рухнув на кресло всей 120-килограммовой тушей, полковник стал терзать на столе серые папки, бесцельно бросая их в ящики, доставая новые, выстраивая пирамиды на своем столе. Все знали, что это прелюдия перед жестким соитием, и Бабочников готовился, как жертва домашнего насилия, убеждая себя, что это надо просто пережить в очередной раз и забыть.

– Сколько у тебя дел?! – заорал полковник, бешено вращая выкатившимися из орбит глазами.

– Двенадцать, три передаю в суд, – четко отрапортовал следователь, вытянувшись по струнке перед диким ликом начальства.

– Всего три?! – истерично взвизгнул полковник и ударил по столу кулачищами, папки посыпались на пол, и Бабочников стал собирать их.

– Сейчас начнется, – подумал он, положив последнюю папку на стол. Рука полковника схватила его за шею и с силой уткнула лицом в папки, потом еще раз и еще. Собственно папки для этого и были на столе, чтобы подчиненному не ломать носа. В голове зашумело от желания ударить в ответ, но следователь сдерживался, хватаясь за уже видимые перспективы роста. Таков был порядок, и те, кто безропотно следовали ему, достигали неплохих результатов, полковник был щедр на рекомендации.