Сведения об этом сохранены, между прочим, в записках крестьянина села Выскатки, Ефима Андреева, составляющих один из немногих документов, подлежащих, конечно, исправлению, по истории Гдова и составленных в 1865 году. Этот Ефим Андреев, стремящийся свято сохранить память о старине, явление далеко не единственное в России. Можно было бы привести несколько примеров подобной, в высшей степени своеобразной мемуарной литературы, из которой назовем хотя бы еще один: воспоминания крестьянина села Угодич Ростовского уезда, Ярославской губернии, Александра Артынова, которого в деле писания записок поощрял покойный Погодин; они напечатаны в 1883 году.
В Гдове находится также очень маленькая и древняя, величиной с комнату, с маленьким куполом, Успенская церковь. Некоторые считают ее, и, по-видимому, не без основания, за древнейшую: колонн в ней нет, изгибаются две небольшие арки, окна тоже не симметричны, а в наружном очертании она не лишена сходства с собором и могла служить ему прототипом; предание говорить, что она построена одновременно с крепостью, и это весьма вероятно. Говорят также, будто с одной стороны колокольни, восьмиугольной, в двадцать две сажени вышины, построенной позже, подле которой она ютится, до 1822 года примыкала точно такая же другая церковь, во имя св. Михаила, но она «по ветхости или своеволию» сломана каким-то охочим немцем Крейгером и пережжена на известь для постройки тюрьмы и присутственного дома, находящихся бок-о-бок.
Тюрьма, на постройку которой Крейгер взял готовую известь древнего храма, расположена подле церквей. Всех жителей в Гдове 2,287 человек. Домов каменных имеется только семь, деревянных 785, и все это, большей частью, невзрачные клетушки, с гусями, курами и поросятами на улице.
Училищ в Гдове два, мужское и женское, всех учащихся около 120 человек; содержание обоих училищ обходится в 2.920 рублей (министерство народного просвещения — 1,326, город — 764, земство — 500 и сбор за учение — 330), помещения училищ собственные; земская больница устроена на двадцать человек; учреждения содержатся в хорошем порядке.
Одним из наиболее ценных памятников древности этого города является Николаевская церковь. Тут стоял, когда-то, до упразднения в 1764 году, одноименный с ней монастырь, основанный одним из псковских посадников в 1424 году; заросшие пруды и старые дубы еще видели его, доживавшего четвертый век своего существования, после двадцати игумнов и двух архимандритов; при копании могил, говорят здешние жители, в них находили многие волосяные мантии, таинственным образом сохранившиеся после неизвестных по именам постриженников. Говорят также, будто стоящая памятью монастыря церковь перенесена сюда из села Вейна, около 1750 года, а просуществовала она на прежнем месте пятнадцать лет, так что ей в настоящую минуту около ста шестидесяти лет веку. Она — деревянная, с двумя преддвериями; шестигранный купол высится на высокой неуклюжей шестигранной шее, под колоколообразной шапкой и поддерживается четырьмя деревянными подпорами. Иконостас шестиярусный, древний, обставленный иконами, украшавшими, когда-то, несуществующий ныне монастырь. Иконы много древнее самого храма и явились на свет в древнем Пскове; то же самое неоднократно приходилось видеть на дальнем Севере, на Мурмане и Белом море, где в церквах, сравнительно молодых, хранятся святые изображения из мастерских вечевого Новгорода и его монастырей.
Осмотрев достопримечательности Гдова, путешественники отправились на том же пароходе «Dorpat» в дальнейший путь. День был бурный. Едва только поднять был якорь, что, благодаря близости дна, произошло быстро, и пароход двинулся поперек северо-восточного ветра, навалившегося на нас справа, как почувствовалась сильная качка. Озерная вода была так мутна, что напоминала очень близко невозможную муть Мезенского залива, обусловливаемую неустанными приливами и отливами, — муть, которая дает осадок на целую треть высоты ведра. Ясно было, что покинутое побережье очень мелководно, и хотя, при той непогоде, которая ополчалась, трудно было соображать различные исторические подробности о покидаемой местности, но некоторые из них все-таки припомнились. Уже со времени путешествия по России Олеария, с XVI века, затем при Екатерине II, от поры до времени всплывал проект понизить уровень Чудского озера фута на четыре. Этим, согласно более позднейшему расчету академика Гельмерсена, было бы осушено, оздоровлено и предоставлено в распоряжение сельского хозяйства до 113,000 дес. пока что совершенно непригодной болотной почвы (если прибавить к этому целую систему моховых болот и озер по лифляндскому побережью, оставленную Гельмерсеном без внимания, то указанная цифра увеличится еще на 30,000 дес.). считая доходность десятины в шесть руб., получилось бы, таким образом, от понижения уровня воды в озере, чистой прибыли 679,000 руб. ежегодно, что соответствует капиталу в 13.600,000 руб. Стоимость работ по понижению уровня, по приблизительному расчету, составляла бы только один миллион рублей. Проект этот не заглох; он несколько лет тому назад подвергался даже обсуждению на лифляндском сельскохозяйственном «конгрессе». Судить о достоинстве проекта без подробного ознакомления, конечно, нельзя; но нельзя не обратить внимания на то, как посмотрят на это понижение чудского уровня крестьяне на реках Великой и Нарове, что скажет снеток — заповедный кормилец местного населения, что скажут в деревнях, схожих с Горками, привыкших жить на воде и поставленных сразу на сушу? Кроме того, в обсуждавшемся на «конгрессе» проекте не выяснено, почему же сельские хозяева Лифляндской и Эстляндской губерний, которых это дело интересует более всех, не положили на него требуемого миллиона, а ищут правительственной затраты. Если посчитать, сколько новых коров будет прокармливаться на осушенных местностях (по приблизительному расчету до 18,000 голов, изображающих капитал в 720,000 рублей), сколько масла и сыров будет понаделано и продано, то, право, нельзя не согласиться с правильностью затраты и надобно только удивляться тому, почему она не сделана до сих пор. Если не ошибаемся, лет около тридцати пяти назад, полковнику Тимофееву было поручено произвести исследование о соединении Чудского озера посредством канала с Балтийским морем; дело тоже не новое. Кажется, по почину юрьевского купечества, производились лет двадцать назад разведки судоходности Наровы, причем доходили пароходом почти до самого водопада, но устройство правильных рейсов признано опасным.
Пароход «Dorpat», всего в 60 лошадиных сил, имеет 110 футов длины и только 23 ширины — скорлупка очень небольшая для того, чтобы бороться с настоящей бурей; не велик должен был быть и переезд поперек озера к устью мирной реки Эмбах, бывшей Амовжи, — всего только три часа времени, а между тем пришлось пережить минуты не особенно приятные. Буря разыгралась настоящая, могучая. Не раз можно было наблюдать, как пошлепывало колесо правого кожуха по воздуху, потому что левое шло слишком глубоко в воде; многократно перекатывались волны поверх палубы, сваливая с ног людей, сбивая их даже с сидений, проникая в каюты сквозь закрытые двери и доказывая совершенную непригодность людских одеяний, назначенных защищать от воды только сверху и с боков, а не снизу; с быстротой изумительной высыхали на горячей поверхности котла и трубы капли озерной и дождевой воды, щедро осыпавшие их со всех сторон, а от новеньких флагов, раззевавшихся по канатам, остались скоро одни только клочья. Ни малейшего порядка, никакой системы нельзя было доискаться в движении мутных, беспорядочных волн; хотя ветер напирал, несомненно, с одной только стороны и неуклонно кренил пароход левым бортом; хотя свистело и дуло только справа, но озеро щетинилось не правильными, более или менее параллельными, грядами, а бурлило, кипело, ерошилось всей своей поверхностью, и судно двигалось по какой-то неописуемой, безумной толчее. Кто бывал в сталактитовых пещерах, хотя бы на нашем Чатырдаге, тот легко представит себе поверхность Чудского озера в бурю, с двумя существенными разницами, конечно: сталактиты опускаются остриями книзу и неподвижны, волны же поднимали острия кверху и двигались безустанно.
