— … Липнет к окошку

Черная гать.

Девочку-крошку

Байкает мать.

Взрыкает зыбка

Сонный тропарь:

«Спи, моя рыбка,

Спи, не гутарь».

Дочка тоже успокоилась.

Присела вместе с детьми и посмотрела в дверной проем. Под одной рукой головка Иришки, под другой — Эля. Светлое небо уже подернулось заревом и вскоре обещало утопить нас в вечерней темноте. Запах поля после дождя был великолепным. Полной грудью вдыхаю ароман азона и улыбаюсь.

— Зато дверь открыли, — засмеялась я, поглаживая своих детей.

Видимо, плакать я не умею, а вот истерично смеяться — пожалуста. Когда смех сошел на нет, передала сонного сына дочери и пошла таскать кульки. Нечего добру пропадать. А когда последний кулек был запихнут в прихожую вечер уже перерастал в ночь.

Эх, мое тельце теперь не такое сильное и поворотливое, поэтому долго провозилась с тюками. Вещи набрали воды и стали очень тяжелыми. Доча в это время сняла паутину, а я узнала, что у меня крыша протекает. Точнее, у моего домишки крыша худая. Под ногами были лужи.

— Подсиропил бывший муженек. Чтоб земля ему была коробкой с гвоздями! — раздосадованно рыкнула в темноту, а мой пустой желудок загудел, как паровоз, а потом выдал дельфинью трель. — Ооо, радио мне точно будет не нужно!

8

Хочу есть. Хочу спать. Хочу многое, но мне нужно найти место для сна и еду. Хорошо бы еще помыться и постелить свежую постель.

Но!

Затхлость. Сырость. Паутина. Грязь. Темнота.

— Доча, нужен свет, — стала организовывать работу. Спокойно, но быстро я пыталась адаптироваться.

Снопы искорок рассыпались по холлу. Они были небольшими, но светили сносно. Как лампочки под газеткой в девяностых.

Рванула к куче кульков, стала рыться, ища хоть кусочек сухой ткани. Потом опомнилась и с воодушевлением посмотрела на магичку.

— А высушить можешь?

— Немного. Но у меня и сгореть может, — честно ответил ребятенок.

Забрала у нее бодрувствующего сына. Тот был каким-то вяленьким и тихим.

— Пробуй, — достала одежду для детей.

Доча протянула ручки и стала что-то чертить в воздухе, а потом сложила пальчики в кукиш и пару раз тряхнула ими. Оп, и от мокрых тряпок поднялся пар. Пока я восхищенно хлопала глазками, уголок кофточки задымился и стал тлеть.

— Хватит, золотко, — тронула ее напряженные ручки.

Ох, ее тельце такое горячее будто она решила подработать батареей. Потрогала ее лобик, потом свой… Вроде Иринка горячее. Бедненькая, накричалась. Какой стресс перенес сегодня ребенок!

В следующий раз откушу дракону все что лишнее болтается!

— Ирин, я там кучу артефактов набрала. Посмотри что к чему. Установить не сможем прям сейчас, но может что-то уже решим.

Бррр-гррр, заурчал мой живот.

Да, да. Жрать хочу. Прям очень хочется. Я сегодня калорий потратила больше, чем Оливия за месяц. Под светом светлячков, откопала мамин подарочек и достала пару яблок и морковки целый куль. Предложила дочке. Та оторвалась от разбора "честно добытого" и сцапала себе яблоки. Мне пришлось довольствоваться витамином Е. Правда у меня побаливала десна, ведь совсем недавно Оливии выбили зубы. Но как не странно, слизистая уже полностью зажила, а на месте пустот чувствовались припухлости. Из-за них мне было больно, но терпеть можно.

— Здесь вода, — разложила камешки передо мной Ирина. — Тут огонь. Он тепло даст и готовить на нем можно, если место правильное соорудить. А это для общения, письма и небольшие посылки перемещает.

Тут она зевнула во весь рот и внезапно покраснела. Прикрыла рот ладошкой и сжалась, смотря на меня.

— Хоть чем-то мы обеспечены, — подбодрила девочку.

Наверное, великородный этикет малышка вспомнила и ждала от меня нагоняя. А мне плевать на манеры, я сама не очень-то знаю как реверансы раздавать.

Тут Арсиэль решил срыгнуть. А потом еще раз и еще. Это уже больше на рвоту похоже. С интересом приблизилась к телу малыша. Он покряхтывал и недовольно морщился. В его животике активно шла перестальтика кишечника. Но вот его сонное состояние и рвота мне не нравятся.

Я не педиатр, но могу предположить, что стресс для грудничка стал началом чего-то большего.

Положила малышка себе на плечо в позу висячего тигра и стала гладить по спинке. Мальчик тихо мяукал, как котеночек, плакал. Тут он попукал и вроде успокоился.

Колика? Или все же инфекция?

Как трудно мне — современному человеку в деревне. Я тут и дня спокойной не буду.

Пока возилась с Элем, доча закимарила на тюках. Ей было все равно, что кровать — это пол, а укрываеться приходиться собственной кофтой. Дорога и стресс сделали свое дело. Одна я до сих пор на взводе. Боюсь, что закрыв глаза пропущу момент, когда вернется чешуйчатый гад и украдет малышей. К тому же, мой живот все еще был пустым и рычал, как оголодавший зверь.

Чувствую, медитация мне не поможет. Слишком напряжена, чтобы пытаться расслабиться.

За выбитой дверью было прекрасное звездное небо. Цвел луг и пах разнотравьем. Если бы не летающие вокруг дочери светлячки, я бы решила что попала в деревню к бабушке. Здесь очень тихо, просторно и пахнет свободой. Как давно я чувствовала свободу?

Наверное, только в детстве.

Закончила ВУЗ и тут же попала в больницу. Районная была смесью помоев и проблеском надежды. Там было мало оборудования, но люди умудрялись шокировать своими травмами. Кто под трактор упал, у кого-то в сенособирательную машину рука попала, а другой на медведя в рукопашную пошел. Мой старенький наставник иногда говорил, что не знал вообще где рука, а где нога и приходилось интуитивно все сшивать.

Никогда не забуду своего первого пациента. Мне дали его оперировать спустя полтора года. Для многих это считалось слишком ранним сроком, но заведующий разрешил. И вот мне привозят взрослого мужчину с вилами в ноге — подрался в сельском клубе за честь дочери. Весь в гематомах, ссадинах, без передних зубов. И первое что он спросил:

— Откуда такие симпатичные медсестры берутся?

Я тогда занервничала, не знала что сказать. Меня вроде комплиментом наградили, но почему-то обидно стало. Не признал во мне врача. Намного позже я смирилась с тем, что пациенты не готовы принимать молодое лицо за образ серьезного доктора. Часто я слишком эмоционально реагировала на что-то. Могла бежать за анализами сломя голову. Перепрыгивала ступеньки, шутила с пациентами и открыто улыбалась. Коллеги иногда называли меня слишком мягкой и запрещали сближаться с пациентами.

После первой смерти я поняла зачем нужно разграничение рабочей зоны и личной жизни. Когда меня трясло от слез в подсобке, я ощущала как растет стена отчуждения. Боль ломала меня изнутри и выворачивала ту легкость с которой я общалась с людьми.

Позже, я научилась быть вежливой, но твердой. Серьезной, но добродушной. Умела прятать эмоции и искренне радовалась вместе с пациентами. Но все это было не таким. Близко к сердцу ни одну историю болезни не подпустила.

С первым мужем познакомилась в стационаре. Меня поставили на подработку в перевязочный кабинет. Он был водителем большевозов, а к нам попал после аварии на мотоцикле. Он проявил настойчивость, а я решила поддаться. Но не каждый выдержит, когда твоя половинка пропадает на дежурствах в твои выходные. Муж запил с друзьями, а я не могла это терпеть. Выставила его прочь и забыла, как о тех пациентах, которых больше нет.

Второй был заядлым игроком в русскую рулетку. Любил адреналиновые ситуации и сам мчался на встречу приключениям. Не мудрено, что через год его застрелили в гаражах бандюги. Помню, разбирательство начиналось очень активно, даже в новостях показывали, а потом все спустили на тормозах. Явно приплатили за закрытие дела.

Я тогда уже перевелась в областную больницу и не могла вплотную заняться делами мужа, поэтому моя мама отдала под тело собственный гроб и место на кладбище. На самих похоронах я смотрела на закрытую крышку и пыталась выдавить хоть одну слезинку.