Черт бы ее побрал, эту Грейс. Вечно забываю, что за гламурным фасадом, праздностью и культурными аллюзиями таится проницательная натура. Она ослепительно улыбается и закрывает глаза очками. Я же спускаюсь к лужайке.

Рядом с машиной Грейс припаркована другая, незнакомая. Чуть дальше, в тени деревьев, Адди разговаривает с девушкой – должно быть, это и есть Деб. У незнакомки кудрявые черные волосы и слега смуглая кожа. Она стоит на цыпочках, пританцовывая, футболка сползла с плеча. Даже отсюда заметна ее беспечная уверенность в себе, которую мы обычно изображаем на фотографиях в соцсетях.

Подходя к ним, я любуюсь Адди. Искренняя широкая улыбка, никакой скованности, легкий смех, в глазах блеск и остроумие…

– Тот, что с лысиной? – интересуется Деб, поглядывая на террасу.

Меня, похоже, не видно за громоздкой машиной Грейс.

– Чего? Нет, чучело, это его дядя! – смеется Адди.

– Ясненько. Значит, тот, с хвостиком и повязкой?

– Нет, – резковато отвечает Адди. – Это Маркус, друг Дилана.

Выхожу из тени, чтобы не казалось, что я подслушиваю. Адди сияет, заметив меня, и в груди взрываются фейерверки.

– Вот он! Дилан, познакомься с моей сестрой.

Деб оглядывает меня с ног до головы так беззастенчиво, что я чуть не смеюсь. Они с сестрой ничуть не похожи, но в то же время в ней есть что-то от Адди – в наклоне головы, во внимательном прищуре глаз.

– Интересно. Из всех них тебе по душе этот, с членом на лбу?

Жара безумная, и все в машине меня бесят!

Я за рулем, на соседнем сиденье Дилан. Мы только проехали Сток-он-Трент, впереди еще триста с лишним километров на юг.

– Еда осталась? – спрашивает Маркус.

Не надо даже в зеркало смотреть, по звуку понятно, что Родни предлагает ему оладушек.

– Не пойдет! Прости, Роддерз. – Вздохнув, Маркус пытается заглянуть в багажник в поисках запасов.

– Бога ради, – закатывает глаза Деб, – осторожнее размахивай руками! Адди, но мне вообще-то тоже нужна остановка – молоко.

– Снова откачивать молоко? Зачем? – удивляется Маркус.

В зеркале видно, что он пытается открыть пакетик с конфетками и пялится Деб на грудь.

– Это называется лактация, – с каменным лицом объясняет Деб.

– Следующая заправка через тридцать, – киваю я на дорожный знак. – Нормально, Деб?

– Было бы нормально, не ткни меня кое-кто локтем в грудь.

– Серьезно? – встревает Маркус. – Вот жалость, я даже не заметил!

– Попробую в машине, – вздыхает Деб. – Родни, передашь мне сумку?

На заднем сиденье начинается суета, и Родни наконец выуживает сумку с молокоотсосом. Деб возится с майкой, а Родни скрючивается и отворачивается в другую сторону, благовоспитанно закрыв лицо руками. Закусываю губу, чтобы не рассмеяться. Маркус рывком открывает пачку сладостей, и конфеты разлетаются по всему салону. Одна попадает мне по уху.

– Блин, – цокает языком Маркус. – Передай мне красненькую, Роддерз. Никогда не был с женщиной, которая кормит грудью. А на сексе это сказывается, Деб?

– Маркус! – обрывает его Дилан.

– Уже и спросить нельзя? Да, тяжко быть правильным.

Прибор Деб гудит как стиральная машинка.

– Окей, пять вопросов Дилану, – помолчав, заявляет Маркус.

Что-то он уже не такой дерзкий, и это подозрительно. По крайней мере, когда он дуется, то не замышляет ничего дурного.

– Начну, – говорит Маркус. – Почему ты не публикуешь свои стихи?

Убавляю громкость и кошусь на Дилана: хочу услышать ответ.

– Они не готовы, – наконец произносит тот.

Любопытно. Когда мы были вместе, я ожидала от него именно такого ответа, но он всегда говорил, что это все никому не интересная ерунда.

– Ладно, – кивает Маркус и ерзает на сиденье. – А когда будут готовы?

– Уже второй вопрос?

– Да, второй, – раздраженно вздыхает Маркус.

– Когда я… когда… Не знаю. Когда меня самого перестанет от них коробить.

– Может, так и должно быть? – вмешиваюсь я.

– Не понял?

– Сам знаешь, я мало понимаю в поэзии. Но свои лучшие стихи ты всегда читал последними.

Снова наступает тишина. Музыку едва слышно. Капелька пота стекает у меня по руке.

– Ты этого не говорила, – удивляется Дилан.

– Разве?

– Да. Я никогда не мог сказать, нравятся тебе мои стихи или нет.

Это искренне удивляет меня.

– Они всегда мне нравились, – уверяю я.

– Следующий вопрос, – продолжает Маркус. – Почему ты предложил мне поехать на свадьбу вместе?

Дилан застигнут врасплох.

– Мне показалось, мы готовы, – отвечает он.

– Почему? Ты почти год со мной не общался, что изменилось? Я сделал что-то хорошее? Назови причину, я устал гадать.

Дилан не разговаривал с Маркусом почти год?! Кошусь на Дилана, но он смотрит в окно.

– Вообще-то, это Люк мне рассказал, – объясняет Дилан. – Про твои извинения.

Все замолкают, только и слышно гудение молокоотсоса Деб, тихую музыку и шелест колес по дороге.

– Я решил дать тебе возможность извиниться и передо мной.

Маркус ловит мой взгляд в зеркале, и я быстро перевожу глаза обратно на дорогу.

– Наверное, тебе подсказал психолог, – продолжает Дилан. – Поэтому ты и попросил прощения за многочисленные грубости и проступки у Люка, Хавьера, Марты, своей мачехи, отца, и даже у моей матери. Только вот до меня еще не дошел.

Он говорит все громче, то ли от обиды, то ли от гнева, но держит себя в руках. Этот тон мне хорошо знаком.

Смотрю на Деб и делаю большие глаза, как бы говоря: «Понятия не имею».

– Можешь не торопиться, Маркус, – спокойно заявляет Дилан. – Я подожду.

Напряженную тишину прерывает звонок. Деб ругается, пытаясь одной рукой придержать молокоотсос, а другой – вытащить телефон.

– Помощь пришла, откуда не ждали, – еле слышно бормочет Маркус.

Сердце глухо колотится в груди. Казалось бы, мы сдвинулись с мертвой точки, но Маркус никогда не станет просить прощения по команде. Скорее всего, теперь он и вовсе не извинится, из чувства противоречия. К тому же он не до конца понимает, что натворил. Он и вправду пытается угадать. Я сжимаю кулаки на коленях. Он старается, напоминаю я себе и думаю о том, что сказал Люк во время нашего последнего разговора: «Если хочешь, списывай Маркуса со счетов, я не осуждаю, поверь мне, но не притворяйся, что даешь ему шанс, когда это явно не так».

– Алло? С Райли все хорошо? – тревожится Деб.

Адди встревожена и немного снижает скорость. Машины вокруг, как жуки с блестящими на солнце спинками.

– Да, могу говорить, конечно, – произносит Деб, и Адди успокаивается.

Вот она, связь сестер Гилберт. Я частенько завидовал Деб за ее умение инстинктивно подстраиваться под Адди, словно они близняшки.

– Кто там? Папа? – Адди вскидывает голову и прислушивается. – Включи громкую связь, Деб, – просит она с улыбкой.

Голос ее отца – дуновение ветерка в спертом воздухе машины. То же самое, что уловить запах шампуня Адди в толпе, услышать звон бусинок на браслете. Секундное путешествие в прошлое, где она была моей.

– …сказал твоей маме, что цвет больно странный, а она говорит – нормальный. Просила тебе не рассказывать, – разносится по салону голос Нила Гилберта. – Ух ты ж е-мое, зря я об этом упомянул. Но какашки совсем желтые, Деб. В мое время у детей такого не было.

– Какого оттенка? – уточняет Деб.

Оборачиваюсь: Маркус угрюмо смотрит в окно, но при этом он делает гримасу отвращения. Я улыбаюсь. Расставание с Адди затмило все остальное – я и забыл о других людях, которых потерял вместе с ней. Но, услышав голос Нила, понял, что скучаю по нему, и, честно говоря, никогда не испытывал этого чувства к собственному отцу.

– Вроде горчицы. Знаешь, как та, что в порошке.

– Ой-ой, она очень желтая, – замечает Родни.

– О, привет? – весело говорит Нил. – Кто там у вас?