– Дашка… Дашу-у-уня. Можно? Скребусь я в комнату «дочи».

– Заходи, Аська.

Помимо меня, мужа, котов и собаки, в доме живут ещё его родители и дочка от первого брака, а на все выходные приезжает старший сын Вадика Никита. Надо сказать, с «детьми» мне несказанно повезло: милые, образованные, весёлые и, самое главное, совсем взрослые. Да и разница в возрасте у нас на порядок меньше, чем у меня с мужем. Поэтому мы с ними быстро подружились и даже создали что-то типа коалиции: бежим друг другу ябедничать на остальных членов семьи. При этом полностью уверенные, что все сказанное останется между нами…

– Дашка! У тебя есть куртка-косуха?

– Есть. Возьми в шкафу, – зевнула падчерица и села в кровати.

Даша обладает удивительной для юриста способностью не задавать лишних вопросов. К счастью, косуха оказалась мне почти впору, если не застёгивать. Конечно, я гораздо крупнее 25-тилетней Дашуньки.

– Хочешь – забирай.

Вот что ещё мне безусловно нравится в моих «детях» —это совершенное отсутствие жадности. Они воспитаны в лучших традициях востока: если гость, или друг похвалил какую-то вещь, её надо отдать немедленно!

– Да не, мне так. Для фотосессии.

– Тебе идет, – улыбнулась Дашутка. – Хочешь, сейчас вафли пожарю?

Готовить Даша любит, и делает это совершенно шедеврально. В отличие от уборки… Я как-то попросила у неё луковый суп и наполеон. Ела и почти плакала: они были лучше, чем во Франции! Зачем она вообще пошла учиться на юриста с таким талантом – мне не известно.

– Да не, спасибо. Я уже поскакала.

– Ну, тогда до вечера!

Где целыми днями носит неработающую мачеху дети тоже никогда не спрашивают. Носит – значит надо. Быстро подкрасив глаза (помаду не трогаем, как учила Юлька), я спускаюсь со второго этажа и натыкаюсь на свекровь:

– Привет, мама! – Весело говорю я.

– Привет, привет. Куда намылилась?

Нет, ну хоть кому-то в этом доме интересно, куда я пропадаю.

– На фотосессию!

– Это зачем?

Свекровь – женщина старых порядков. Настоящая донская казачка. Ей тяжеловато объяснить гламурный образ жизни, отсутствие у меня нормальной работы, детей и выпиваемый мною бокал вина перед сном. Могу понять, сама бы бесилась.

– Да так, потом расскажу, – весело чирикаю я и вылетаю из дома под пронзительный взгляд ярко-синих глаз. Так-с. Вырвалась, слава Богу.

До дома Галины Анатольевны я добралась быстро и на удивление весело. Для вдохновения и погружения в процесс расследования, врубила в машине песни группы «Вий». Знаете, мне даже понравилось! Когда привыкаешь к пронзительной музыке, становится лучше слышен текст. А тексты, как оказалось, у этой группы очень интересные. Каждая песня как новая история. Или страшная сказка. Может и зря я их никогда не слушала… Жила Галина Анатольевна почти в центре. Но в тихом и зеленом районе. Дом, про такие ещё говорят «ведомственный», смотрел окнами прямо на ленинградский проспект. Поднявшись на нужный этаж, я замерла: всё пространство от пола до потолка было исписано фразами «Хой», «Черпак», «Вий – жив» и строчками из песен. Нда-а-а… Суровая фанатская любовь. Как они внутрь-то попадают? На подъезде вроде домофон. Ну ничего святого… Дверь мне открыла пожилая, но статная дама с пышными волосами.

– Ну у вас тут, конечно, и хулиганство! Весь этаж расписали…

– Да ну что вы… Закрашивают, закрашивают, но это же совершенно бесполезно! – Махнула рукой дама, и мы прошли в гостиную.

Зайдя за ней в комнату, я опять ахнула: почти всё свободное пространство было завешано портретами, плакатами и постерами Черпака. Галина Анатольевна, проследив за моим взглядом расценила его по-своему.

– Да, это всё мой Гришанька!

Еле как подавив подступивший к горлу комментарий про иконостас, я села на диван и начала задавать достаточно стандартные вопросы про детство и творчество. Отвечали мне охотно и развёрнуто, рассказали каким егозой был маленький Гриша в детстве. Как они тарабанили на гитарах и барабанах день и ночь с ребятами в комнате. Как его погубила зависимость и каким добрым человеком вообще был её сын. Впрочем, это всё я уже знала из бесконечных интервью, пролистанных мною за завтраком. Решив, что для приличия уже достаточно, я попробовала кинуть «пробный шар».

– Извините, Галина Анатольевна. Такой вопрос, может немного некорректный… А Вы полностью уверены в естественной смерти своего сына? Существуют разные версии.

– Да ну вы что! – Всплеснула она руками. – Да сколько же можно-то? Вот я и мужу говорила, говорила: ну не лезь ты! Без тебя разберутся. Как бы там ни было, никто нам нашего Гриню не вернет. Нет, полез… И у самого сердце вскоре не выдержало. Тут дама осеклась, и посмотрела на меня более внимательно.

– Вы знаете, дорогая. У меня что-то очень сильно разболелась голова. Давайте окончим нашу беседу или перенесём её на потом.

– Да-да, конечно. Извините за беспокойство. Думаю, материала для статьи будет вполне достаточно. Но у меня к вам будет ещё одна маленькая просьба: вы не могли бы дать мне номер телефона матери первой жены Григория, Алисы? Насколько я знаю, она крайне негативно отнеслась к выходу сериала и образу дочери, который создали сценаристы… Несмотря на то, что Юлька не считает смерть Алисы чем-то необычным, я решила попробовать копнуть и в ту сторону. Мало ли, заодно узнаю ещё какие-нибудь новые подробности о музыканте.

– Ой, дорогая. Даже не знаю, корректно ли…

– Корректно, корректно! Я совершенно не хочу писать стандартный материал о Григории. Тему зависимостей его и первой жены надо полностью отсечь. Сколько уже можно!? В конце концов Ваш сын был по-настоящему одарённой и неординарной личностью! А какая музыка, песня «Воспоминание об ушедшей любви» – просто симфония! – Выпаливаю я на одном дыхании и замолкаю, надеясь, что моя пламенная речь показалась Галине Анатольевна вполне убедительной.

– Вы знаете, дорогая, это и моя любимая песня. Точнее – музыка. Текст там страшноватый. Но, впрочем, его и не Гриша писал. Хорошо, я посмотрю в записной книжке. Но я не совсем уверена, что он верный. Мы, как Вы сами понимаете, уже давно не общаемся. Получив заветный номер телефона, к сожалению, домашний, я выхожу за дверь. На лестничной клетке стоит кучка девчушек-подростков. Лет по 13-14. Одна из них задумчиво выводит на стене

«Я жив п…».

«Я жив, паскуда! А ну брысь!» рычу я басом, подделывая тембр голоса под низкий рык музыканта. Мелкие вредительницы бросаются вниз по лестнице, при этом орут, что «меня запомнили», «панки хой» и что-то про анархию. Догнать бы их и объяснить доходчиво, что анархия – это та ещё утопия. Несбыточная мечта о всеобщей свободе. Только вот свобода одного человека всегда заканчивается там, где начинается дискомфорт другого. Впрочем, не удивлюсь, если Галине Анатольевне эта «наскальная живопись» даже чем-то нравится. Вон, у неё у самой что на стенах… Сев в машину, набираю Юльке:

– Хай!

– Не хай, а хой! Учи матчасть! – Тут же реагирует злая подружка.

– Ты чего злая-то такая? Что у нас с Ренатой? Так сказать, с Графиней намбер ту, поговорили?

– Поговорили… Пришлось картин заказать на крупную сумму.

– Ну ты лох! – Веселюсь я. – Ловко она тебя раскрутила. Узнала хотя бы что-то?

– Не-а. Она все разговоры сводила к своему гениальному творчеству и своему не менее гениальному мужу. Остальное знать не знаю, они тогда с Черпаком поссорились… Не общались, только разве что через «друзей» и знакомых. А те их ещё больше накручивали.

– Ну это и так все знают. Я тоже просто так к матушке прокатилась. Зато теперь могу статью написать и продать в журнал о первых годах жизни группы и шалостях маленького Гришеньки.

– Продай. Потом мне половину отслюнявишь. А то я с такими тратами в трубу вылечу. Опять придётся в хрущёвку переезжать.