сотое! Отличным примером тому служит, скажем, зимовка четверки папанинцев

на дрейфующей льдине «Северный полюс-1». Начиная от высадки до

возвращения без малого через год на Большую землю участники этой зимовки

были в центра внимания каждого из нас и воспринимались (причем, вне всякого

сомнения, воспринимались вполне заслуженно) как настоящие герои! А сейчас на

дрейфующие полярные станции запросто летают концертные артистические

бригады, да и кто, кстати, из читателей этих строк помнит, каков номер станции

СП, дрейфующей во льдах Арктики сегодня?

И никакими искусственными средствами этого естественного сдвига

общественного восприятия самых, казалось бы, незаурядных, но систематически

повторяющихся явлений не остановить. Не стоит и пытаться..

Итак, работа по подготовке ракеты-носителя и космического корабля шла своим

ходом. Настал наконец день, когда корабль был практически готов.

194 И тут у нас — отвечавших за методическую сторону дела — возникла

естественная мысль: не годится, чтобы космонавт сел в свой корабль — не в

тренажер, пусть полностью воспроизводящий весь интерьер, а в подлинный, настоящий корабль, тот самый, в котором ему предстоит лететь в космос, — не

годится, чтобы он сел в него впервые перед самым стартом. Известно, как долго и

тщательно обживает летчик кабину нового (нового вообще или нового для

данного летчика — это безразлично) самолета. Весь опыт авиации

свидетельствует, что ощущение, определяемое словами «как дома», —

единственное, которое обеспечивает летчику в кабине самолета нормальную

работоспособность и внутреннюю уверенность в том, что все в этой кабине «на

своем месте». Стало ясно, что космонавтам тоже необходимо свою кабину

обжить. Ясно?. Неожиданно оказалось, что эта нехитрая мысль была ясна далеко

не всем. Раздались голоса:

— Вот новости! Кому это нужно? Заденут там еще чего-нибудь, поломают. .

Правда, как раз те, кто в первую очередь отвечал за сохранность каждого

тумблера в корабле и, казалось бы, должен был встретить возникшую новую

идею наиболее неприязненно, как раз они — как, например, ведущий

конструктор «Востока» — эту идею восприняли с одобрением. Сразу уловили, что если уж суждено чему-то оказаться «не на месте», то пусть лучше это

выяснится при пробной примерке, а не при посадке космонавта в корабль на

стартовой площадке. . Но, несмотря на это, споры продолжались.

И снова — как бывало уже не раз — мгновенно все понял и решительно

поддержал нас Королев.

— Будем делать примерку. На основном корабле, И в рабочих скафандрах, —

объявил он.

Примерка состоялась несколько дней спустя.

Дело происходило поздним вечером. В ярко освещенном просторном зале

монтажно-испытательного корпуса открылась маленькая боковая дверка, и из нее

вышел неузнаваемо толстый в своем ярко-оранжевом скафандре Гагарин.

Медленно переступая с ноги на ногу, он дошел до эстакады, на которой стоял

космический корабль, неторопливо вступил на площадку подъемника, а потом, когда подъемник доставил его к люку, поддерживаемый под руку ведущим

конструк-

195

тором, опустился в люк «Востока», надел привязные ремни, подключил разъемы

коммуникаций.

— Ну, Юра, теперь спокойненько, давай по порядку, как на тренажере.

И Гагарин начал последовательно выполнять положенные но программе

операции. Все действительно шло как на тренажере. Только всякие световые и

звуковые имитации здесь отсутствовали. Но это с лихвой компенсировалось

главным — работа шла как на тренажере, но не на тренажере. Работа шла в

настоящем космическом корабле.

Гагарин делал свое дело серьезно, внимательно, с полной

добросовестностью, так же, как он делал все в долгие месяцы подготовки. Не

допустил ни одной ошибки. А когда все закончил, то на предложение вылезать

ответил: «Одну минутку!»—и еще раз внимательно осмотрелся, потрогал

наименее удобно — далеко или очень сбоку — расположенные кнопки и

тумблеры, словом, еще немного пообживал свое рабочее место.. Да, видно, не

зря, совсем не зря была предпринята вся эта затея! Теперь в день полета Гагарин

придет в кабину космического корабля как в место, ему уже знакомое.

После Гагарина ту же процедуру полностью проделал Титов.

Правда, проделал немножко иначе, как бы в несколько другой по сравнению

с Гагариным тональности: пытался, преодолевая оковы ограничивающего

свободу движений скафандра, идти побыстрее и в люк корабля протиснуться без

посторонней помощи. Делать что-либо в размеренном темпе было ему не по

темпераменту.

— Да, разные они, эти ребята, — сказал Азбиевич.

«И слава богу, очень хорошо, что разные», — подумал я.

Но, когда дело дошло до работы в корабле и обживания своего рабочего

места, Титов действовал так же, как и Гагарин: внимательно, добросовестно, очень четко. Тут различия между ними как бы снивелировались. Индивидуальное

растворилось в профессиональном.

Многое, найденное — иногда найденное экспромтом — в те дни, потом

прочно вошло в методику подготовки и проведения космических полетов. Так

традиционной стала и примерка космонавтов за несколько

196

дней до старта в том самом корабле, в котором им предстояло улететь в космос.

Поиски, находки, новые проблемы, новые решения возникали буквально на

каждом шагу. Да как оно и могло быть иначе? Ведь все, связанное с полетом в

космос человека, делалось в первый раз. В самый первый!..

Споры по различным, казалось бы, совершенно неожиданным поводам

рождались без конца. Чуть ли не накануне старта возникла проблема у медиков: когда клеить на космонавта многочисленные датчики, сигналы которых будут

служить первоисточниками информации о состоянии его организма перед

полетом и в самом полете? В самом деле, когда? Обклеить его этими датчиками

накануне старта — будет хуже спать. Обклеить непосредственно перед стартом

— значит, дополнительно продлить и без того немалое время пассивного

ожидания. А какова цена предстартового ожидания — в авиации знают хорошо.

Да и не в одной только авиации: через несколько лет после описываемых

событий я прочитал книжку известного спортивного врача В. А. Геселевича, посвященную предстартовым состояниям спортсменов, и узнал, что даже в

спорте (где цена удачи и неудачи существенно другая, чем в авиации и космосе) эта проблема существует в полной мере.

Спор о датчиках в конце концов решили компромиссно: часть из них

наклеили на Гагарина накануне старта, и, несмотря на это, спал он в ночь с

одиннадцатого на двенадцатое апреля отменно.

Но это был лишь один из множества возникавших в те дни вопросов, так

сказать, сугубо частного характера. Вопросов, решение которых — пусть даже не

всегда стопроцентно оптимальное — не могло решающим образом повлиять на

успех предстоящего дела.

А такие — решающие! — вопросы тоже существовали. Отмахнуться от них

было невозможно.. Но столь же невозможно было в то время и сколько-нибудь

уверенно ответить на них...

Центральным из вопросов подобного рода был, вне всякого сомнения, вопрос

о том, как будет себя чувствовать в космосе человек. Не отразятся ли

непривычные факторы космического полета — та же невесомость, например, —

на его работоспособности?

197 Точно ответить на этот и многие ему подобные вопросы не мог на всем

белом свете никто. А отсутствие точных ответов закономерно вызывает поток

предположений — осторожных и смелых, правдоподобных и парадоксальных, робких и высказываемых весьма безапелляционно, словом, всяких.

Были среди этого потока предположений и, скажем прямо, устрашающие.

Дюссельдорфское издательство «Эгон», например, выпустило работу немецкого