теперь воспринимается не как рвущий барабанные перепонки грохот, а как
вибрирующий треск какого-нибудь нормального, вполне земного —
автомобильного или даже мотоциклетного — двигателя.
А ракета уже «ложится на программу» — так называют старожилы
космодрома момент, когда носитель, поднявшись на несколько сотен метров
вверх, начинает плавно наклоняться, искривляя траекторию своего полета.
Ракета все дальше уходит в зенит. Мы беремся за бинокли.
— Смотри внимательнее. Сейчас отделится первая ступень, — подсказывают
мне.И в ту же секунду вокруг ярко горящей в небе точки возникают четыре
симметрично отходящие от нее маленькие палочки. Первая ступень сделала свое
дело. Это ее блоки с опустевшими баками отделились от ракеты и вскоре упадут, сминая раструбы двигателей, на землю в безлюдной степи где-то в десятках
километров от нас.
172 Маленькая светящаяся точка — ее уже с трудом видно и совсем не слышно
— стремительно перемещается по небу на северо-восток, к Сибири, к Камчатке, к
Тихому океану.
В дальнейшем я повидал еще не один космический старт. Вылет первого
«Востока» с человеком на борту наблюдал из бункера управления пуском и, хотя
собственными глазами ничего в тот раз не видел, нигде не мог бы чувствовать
себя больше в центре событий, чем в этом месте. Не говоря уже о полноте
информации, оперативно стекавшейся отовсюду именно сюда, в бункер..
Несколько пусков смотрел с наблюдательного пункта, значительно более
удаленного от стартовой позиции, чем измерительный пункт; это как бы
расширяло перспективу: ракета с самого первого момента не висела над головой, а шла по хорошо видимой сбоку траектории. . В общем, любая точка, откуда ни
смотри, имела свои преимущества и свои минусы.
Но ни один из последующих виденных мною пусков, каждый из которых был
чем-то замечателен, не затмил в моем сознании, в том, что называют «памятью
сердца», того первого, увиденного мной девятого марта шестьдесят первого года, космического старта!
Ракета улетела. Я опускаю глаза.
Беспомощно раскинувшиеся — будто вся опустевшая стартовая позиция с
недоумением развела руками, — обожженные, закоптелые фермы выглядят
сиротливо покинутыми.
Ракета ушла в космос.
— Как вас тут устроили? — спросил меня Королев дня через два после того, как мы прилетели на космодром.
Вопрос этот был отнюдь не праздный. Размещение множества людей, съезжающихся на очередной пуск, ставило перед администрацией космодрома
немало проблем. Все помещения заполнены и переполнены. Единственное
исключение — стандартный одноэтажный финский домик. Еще совсем недавно в
нем, ныне пустующем, жил, приезжая на космодром, Главнокомандующий
ракетными войсками стратегического назначения Главный маршал артиллерии
Митрофан Иванович Неделин. Чуть больше полугода назад — в октябре 1960
года — он погиб здесь при взрыве ракеты на стар-
173
товой позиции. Добрая память о нем среди старожилов космодрома еще совсем
жива.Но никто не почувствовал, чтобы эта память была хотя бы в малой степени
задета, когда 11 апреля 1961 года в этот домик поселили Гагарина и Титова и он
из «неделинского» превратился в «домик космонавтов». А со временем стал, как
и стоящий рядом точно такой же домик, в котором жил Королев, мемориальным.
Казалось бы, оба этих скромных домика должны теряться среди воздвигнутых за
прошедшие с тех пор годы на космодроме построек, гораздо более авантажных.
Но нет, не теряются!.
Помещение в общежитии для приезжих, где меня поместили, обладало —
если, конечно, не считать, по крайней мере, двукратной перенаселенности —
всеми приметами «первого разряда»: зеркальным гардеробом, ковровыми
дорожками, никелированными кроватями. Правда, почему-то отсутствовала
репродукция шишкинского «Утра в сосновом лесу»..
Стоявший тут же на тумбочке телефон я, как разно и мои соседи по комнате, воспринял поначалу без излишних эмоций — как положительных, так и
отрицательных. Эмоции возникли после того, как телефон начал звонить. Причем
звонить весьма часто и все время не нам. Причина последнего выяснилась легко: оказалось, что из-за отсутствия на коммутаторе свободных номеров нас
подключили на номер, принадлежавший телефону в коридоре одного из
общежитий. Номер, как нетрудно догадаться, достаточно ходовой. В те немногие
часы, которые мы проводили дома, нам звонили каждые пять минут. Требовали
позвать то одного, то другого постояльца, на наши отказы сердились, ругались, обещали жаловаться. .
Мы взмолились, чтобы нам дали другой номер телефона, и получили его. На
сей раз это был бывший телефон диспетчерской. По нему звонили гораздо реже, по в основном ночью!
И тут, обратившись к опыту Александра Македонского, который, как
известно, не стал распутывать гордиев узел, а разрубил его, один из нас
бестрепетной рукой вырвал телефонный шнур из розетки. После совершения
этого диверсионного акта наши мучения с «приметой ранга» — телефоном —
окончились, и мы стали спать спокойно.
174 Общежитие наше официально именовалось гостиницей «люкс». Вообще, надо сказать, слово «люкс» было в те времена на космодроме в большом ходу
(интересно, что сейчас, когда многие бытовые сооружения космодрома
действительно заслуживают этого наименования, оно больше не применяется).
Столовой «люкс» именовался душноватый одноэтажный домик, где мы вкушали
нормальную «командировочную» пищу телесную. Даже небольшая — человек на
сорок — комната, в которой у одной стены стояло, хрипловатая кинопередвижка, а на противоположи ой стене висела простыня, изображавшая собой экран, —
даже эта комната называлась— кино «люкс».
Впрочем, все космодромные «люксы» мало занимали мысли собравшихся
там людей. Совсем другим были заполнены их головы. Да и времени для
сколько-нибудь длительного пребывания в этих «люксах» у большинства
участников предстоящего пуска почти не оставалось: в гостинице «люкс» они
только спали (как правило, меньше, чем хотелось бы), в столовой «люкс» ели
(более медленно, чем хотелось бы: тут темпы всецело определялись степенью
расторопности официанток) , к высокому искусству кинематографа приобщались
крайне нерегулярно, чаще всего после того, как уходила в космос очередная
ракета и перед доставкой следующей образовывался небольшой зазор.
. .На вопрос Королева о том, как меня тут устроили, я ответил в самом что ни
на есть оптимистическом духе, дав понять, что перед здешним комфортом
бледнеют все известные мне чудеса сервиса лучших черноморских курортов, а
равно чудеса курортов средиземноморских, к сожалению пока лично мною не
обследованных. Сергей Павлович терпеливо выслушал меня, после чего
резюмировал:
— Устроили вас, я вижу, довольно хреново. Тесно живем. И водопровод
барахлит. . Но ничего, приезжайте сюда к нам через десять лет. Примем вас
«перьвый сорт»!.
Выражение «перьвый сорт» — с мягким знаком в слове «первый» —
применялось Королевым как знак наивысшей оценки самых разных
положительных явлений действительности: от проведенного без задержек и
дефектов («бобов») пуска космической ракеты до появившейся в пределах
видимости интересной блондинки. Так что суть обещанных им условий жизни на
кос-
175
модроме через десять лет можно было без труда себе представить.
Действительно, десять лет спустя каждый, кто приезжал на космодром, обнаруживал там совсем другой быт, чем существовал весной шестьдесят
первого года. Так что в этом отношении предсказание Королева сбылось.
Не сбылось оно в другом.
На космодроме не было его самого. Принимали приезжавших уже без него.
В последние дни перед пуском работа на космодроме шла, как выразился