глубины..
Влияние на искусство.. Влияние на литературу.. Право же, довольно
весомое дополнение к тому, что мы говорили по вопросу о том, «а кому он
нужен, этот космос?».
И по-человечески очень понятно, почему, особенно в первые годы полетов
пилотируемых космических кораблей, многих из нас так потянуло на
романтические преувеличения или, по крайней мере, на романтически
преувеличенные формулировки. Взять, к примеру, хотя бы выражение: «рейс к
звездам», тысячу раз приложенное к орбитальным полетам. Ведь если
нарисовать, соблюдая масштабы, земной шар и огибаю-
404
щую его траекторию такого полета, то линия пути космического корабля
практически сольется с линией земной поверхности, — ну что, в самом деле, составляет высота полета в 400—500 километров по сравнению с двенадцатью с
половиной тысячами километров— диаметром нашей планеты!. Так что, строго
говоря, это «звездное» плавание — плавание довольно каботажное. По сути
дела..По нашему душевному восприятию — нет! Только звездное — и ни капли
меньше!
Откуда возникло такое восприятие? Интуитивно это понятно, наверное, каждому, но особенно четко я понял, в чем -тут дело, прочитав очень
понравившуюся мне книгу моряка и писателя Виктора Конецкого «Среди мифов
и рифов». Участвуя в экспедиции в Атлантику в качестве второго помощника
капитана — «секонда». — судна «Невель», он неожиданно получил возможность
как бы прикоснуться к космосу. Задачей экспедиции было радиослежение с «той»
стороны земного шара за советской космической станцией, которая отправлялась
на Луну. Поначалу Конецкий — профессиональный моряк, привыкший к тому, что флот (недаром именуемый торговым или коммерческим) выполняет задачи
гораздо более конкретно хозяйственные, — относился к стоявшим перед
экспедицией проблемам с известной долей скепсиса. Обнаружив под заголовком
морской карты примечание: «На территории Португальской Гвинеи и Сьерра-Леоне речки, показанные точечным пунктиром, даны гипотетически.. » — Виктор
Викторович ворчливо замечает: «Мы Земли не знаем, а лезем на Луну.. » И все
же с секундомером в руках проверяет («Ради праздного любопытства») совпадение фактического момента появления сигнала лунной станции с
расчетным. А главное — задает «в темноту» вопрос: «Там летит какой-нибудь
парень?» Вот в этом-то, я убежден, все дело! Наличие на борту космического
корабля «какого-нибудь парня» (или «каких-нибудь парней») существенно
меняет ситуацию. Для скепсиса места больше на остается. Это, может быть, трудно объяснить словами, но по психологии человеческой — это так. Поставить
мысленно себя — лично себя — на место любого, пусть самого хитрого, автомата
мы не можем. А на место другого человека — можем. И, думая о кос-405
мических полетах, каждый из нас пусть подсознательно, но неизбежно делает это.
Отсюда и то самое восприятие. .
. .За годы, прошедшие со дня полета первого «Востока», человек на борту
космического корабля утвердился прочно. Поразительно умножились и
расширились его функции. А вслед за этим — иначе в жизни не бывает — еще
больше возросла и ответственность. Но новая ответственность — это и новые
мысли, новые переживания, новые поводы для беспокойства.
Космонавт В. В. Лебедев, проработавший вместе с А. Н. Березовым на
станции «Салют-7» более семи месяцев (это была для своего времени самая
длительная экспедиция в истории мировой космонавтики), рассказывал, какую
дополнительную — еще одну! — эмоциональную нагрузку влекут за собой эти
новые, непрестанно расширяющиеся функции: «Вот, скажем, увидели пятно в
океане. Похоже на мощные косяки рыбы. Доложили на Землю. Понимаем, что по
нашему докладу двинутся целые рыболовные флотилии — десятки судов, тысячи
людей! Тратят время, расходуют топливо, возможно, отказываются от каких-то
других вариантов. . А что, если пятно было какого-то другого происхождения и
никакой рыбы там нет?! Или другой случай, еще почище: обнаружили мы на
Земле места, вроде бы перспективные для поисков полезных ископаемых. И
опять-таки отправятся с нашей подачи в путь геологические экспедиции — не
одна, и не две. Найдут они там что-нибудь или не найдут? Снова мы в ответе.
Хотя бы сами перед собой. Только от этого — что сами перед собой — не
легче. .»
Вот какие новые — нравственные —грани обрела в наши дни работа
космонавта. То есть, конечно, они присутствовали и раньше, с первого полета
Гагарина, но сейчас расширились заметно. Правда, зато и разговоры на тему о
том, «а что ему, собственно, там, в космосе, делать?», незаметно сошли на нет.
Их заменили дискуссии вокруг другого — сходного по звучанию, но
принципиально другого по смыслу — вопроса: а что именно ему там, в космосе,
делать?
Вообще, на тему «человек или автомат» применительно к космосу споров
было немало. В конце концов согласились на формулировке «и человек, и
автомат». Правда, тут же начался новый тур дебатов — об оптимальном
распределении функций между ними. До
406
конца, насколько я понимаю, участники этих дебатов не договорились и по сей
день, что и неудивительно: ведь речь идет о едва ли не самом тонком вопросе
кибернетики, — но мне кажется, что суть дела вполне убедительно
сформулировал К. П. Феоктистов. Все, что способен делать автомат, справедливо
полагает он, должен делать автомат. Но на обитаемой орбитальной станции
«экипаж может менять программу работы, находить оптимальные решения при
возникновении непредвиденных, «незаинструктированных» ситуаций, обнаруживать и устранять неисправности. Всего этого автомат не может».
За подтверждениями дело не стало. Г. М. Гречко и Ю. В. Романенко
выходили из станции «Салют-6» в открытый космос, и Гречко, пробравшись к
стыковочному узлу, осмотрел его на предмет обнаружения возможных
повреждений, возникших при неудавшейся ранее попытке причаливания к
станции корабля «Союз-25». Гречко, произведя осмотр, дал четкое заключение: узел в порядке, стыковаться можно. И действительно, стыковка прилетевшего
вскоре корабля «Союз-27» прошла нормально.. Как много потребовалось в этой
операции от космонавта! Не говоря даже о том, что выход в открытый космос —
дело само по себе очень не пустяковое, какая нужна была инженерная
квалификация, какое знание техники, чтобы компетентно судить о состоянии всех
элементов узла и правильно разделить обнаруженные следы неудачной стыковки
на существенные и несущественные! И какое испытание характера человека на то
самое, о чем уже говорилось в этой книге, — на умение «взять на себя»!
На той же станции, в самом конце полугодовой экспедиции В. В. Рюмина и
В. А. Ляхова, когда они уже собирались наконец возвращаться на землю, случилось непредвиденное: раскрытая антенна радиотелескопа, которую
положено было отстрелить, — не отстрелилась. Вернее, отстрелилась, но
зацепилась за агрегатный отсек и не отошла от станции. Оставить ее «как есть»
было невозможно — зацепившаяся антенна загораживала элементы станции, нужные для последующих стыковок. Все попытки сбросить антенну, «дергая»
станцию двигателями ориентации, остались безрезультатными. . И экипаж понял: надо выходить в открытый космос и отцепить антенну
407
вручную. Выход — незапланированный, да еще в самом конце шестимесячного
полета! Но, как шутили потом космонавты (потом можно было и шутить), «не
было другого выхода, кроме выхода». И он был выполнен. Оба космонавта
вышли в открытый космос, Рюмин продвинулся вдоль всей станции до антенны и
столкнул ее!
Да, бывает, что и самый совершенный автомат нуждается в присутствии и
помощи человека. Вторая станция «Викинг», запущенная американцами на Марс, села не вполне удачно: одной опорой на какой-то камешек. От этого аппарат
