называется «задним умом крепок»).

Вот, например, одна из таких проблем — кстати, совсем не научная или

техническая, а просто человеческая: что в жизни космонавта самое трудное? Сам

полет? Подготовка к нему — всякие там барокамеры, сурдокамеры, центрифуги?

Что-нибудь еще?.

В. Комаров на этот вопрос, заданный ему В. Песковым, ответил прямо, без

секунды колебаний:

— Ожидание.

Ожидание!. О подвигах мужества, совершенных космонавтами, написано (и, конечно, справедливо написано) очень много.

Давайте подумаем о другом, пожалуй, не менее трудном подвиге — подвиге

ожидания.

Представьте себе: молодой, любящий летать, полный сил летчик поступает. .

нет, не поступает (тут это слово в наше время уже почти никогда не подходит) —

прорывается в отряд космонавтов. Проходит цикл общих тренировок —

барокамеры, центрифуги, парашютные прыжки. Изучает ракеты и космические

корабли, знакомится с теорией космических полетов. . Все это поначалу для него

ново, интересно. И хотя наш будущий космонавт — представитель летной

профессии, одной из самых активных на свете —вскоре начинает замечать, что во

всех своих тренировках он скорее объект, чем субъект происходящего, что какая-либо отдача у него еще только впереди, тем не менее ради того, чтобы лететь в

космос, он готов и не на такое. . Но вот кончается этот цикл.

И космонавт начинает ждать. . Ждать не дни и месяцы — годы! Например, Ю. Артюхин, придя

397

в Центр подготовки космонавтов в 1963 году, полетел в космос в 1974-м — через

одиннадцать с лишним лет. Еще больше — ровно двенадцать лет — провел, ожидая своего полета, А. Губарев. А космонавт В. Жолобов — так все

тринадцать. Да и у других — в этом смысле более удачливых — их коллег сроки

ожидания оказались не намного меньшими. . Почему так получилось? Наверное, назвать какую-то одну-единственную, все объясняющую причину тут вряд ли

удастся. В печати указывалось на то, что с каждым следующим пуском — в ногу

с усложнением космической техники — экипажам приходилось делать все более

долгую и трудную подготовительную работу.

Но, конечно, не в одном этом обстоятельстве дело. Возьмем для примера ту

же авиацию: современный боевой или гражданский самолет — машина такого же

порядка сложности, что и космический корабль, и уж во всяком случае знаний и

навыков (пусть иного профиля) требует от своего экипажа никак не меньше. Но

при всем том путь от поступления юноши в летное училище до самостоятельных

полетов молодого летчика, скажем, на сверхзвуковом реактивном самолете —

днем, ночью, в простых и сложных метеорологических условиях — на

двузначное число лет не растягивается. .

Наверное, все-таки выпавшая на долю космонавтов необходимость ожидания

вызывается тем, что пуски космических кораблей — дело пока еще далеко не

ежедневное: чересчур накладно это было бы, а главное, никакой необходимостью

не вызвано. Да и спланировать все пуски — сколько их там будет — на годы

вперед практически невозможно. А кадры должны быть в любом случае наготове.

Пусть уж, в крайнем случае, лучше космонавт подождет своего корабля, чем, наоборот, корабль — космонавта.

С точки зрения интересов дела положение вещей, таким образом, довольно

ясно: все идет правильно. Но это — с точки зрения интересов дела. А давайте

поставим себя на место человека — молодого, полного сил, владеющего такой

профессией, как летная, и вынужденного прожить, скажем, одиннадцать лет

своей жизни (да еще каких лет: от тридцатидвухлетнего до сорокатрехлетнего

возраста!) если не совсем в пассивном ожидании, то уж во всяком случае никак

398

не на активном деле, а лишь в процессе подготовки к этому делу! Поставим себя

мысленно на место такого человека и попробуем представить себе, каково ему!

Космонавтам-инженерам, пришедшим из конструкторского бюро, пожалуй, несколько легче. Но тоже, я думаю, ненамного. Ведь от своего основного, творческого дела — непосредственного, в полную силу участия в создании новой

космической техники — они на время, пока проходят подготовку к полету в

Центре, так или иначе тоже отрываются. .

Те же или, во всяком случае, аналогичные (с учетом различия во всем

жизненном устройстве) обстоятельства беспокоили и беспокоят, судя по

сообщениям печати США, и американских космонавтов, сознающих

«ограниченность шансов для каждого из них выйти в большой космос» в

ближайшие годы.

Многие из них ушли из космонавтики и занялись совсем другими делами.

Алан Шепард стал бизнесменом, Уолтер Ширра занялся организацией эстрадных

представлений на телевидении, Чарльз Конрад преуспел, пожалуй, больше всех

— занял пост вице-президента известной авиационной фирмы «Макдонелл-Дуглас». Разошлись кто куда и многие другие. Ждать своего «следующего

шанса» они не эахотели.

Нет, непростая, очень непростая эта космическая (или, если хотите, околокосмическая) проблема — поддержание в людях, вынужденно тратящих

лучшие годы своей жизни на ожидание, должной бодрости душевной и

оптимистического восприятия всей окружающей их действительности.

Поддержание того, что называется психологическим тонусом человека.

И когда смотришь на космонавта в предстартовые недели и дни, видишь его

бодрым, собранным, подтянутым, не проявляющим ни малейших признаков

моральной вымотанности, как говорится, по всем статьям готовым к бою, —

всегда думаешь не только о трудной и небезопасной работе, которая ему

предстоит, но и о том психологически очень нелегком испытании — испытании

ожиданием, — которое осталось у него за плечами. И каждый раз хочется

сказать: «Молодец! Уже сейчас, еще не поднявшись в лифте ферм обслуживания

к входному люку ожидающего

399

тебя космического корабля, еще не став после короткого сообщения по радио

сразу известным миру, уже сейчас ты — молодец!»

Что же помогает будущим космонавтам не терять бодрости духа в долгие

годы ожидания? Что вообще создает ту здоровую, оптимистическую атмосферу, которая господствует и в космических конструкторских бюро, и в Центре

подготовки космонавтов, и на космодроме?

Конечно, многое: и сознание общественной значимости дела, которым они

занимаются, и очевидная престижность этого дела в глазах большинства

современников, и непрерывное проникновение в новые, интересные научно-технические проблемы, и столь же непрерывное общение с интересными, значительными, крупными как по профессиональному, так и по нравственному

счету личностями, и работа — текущая, достаточно напряженная, которой

исправно (и, я думаю, намеренно) нагружаются все участники предстоящих — в

близком ли, в отдаленном ли будущем — полетов. Так что, как ни

характеризовать годы, проведенные космонавтами перед стартом, просто

тоскливыми их не назовешь никак.

Но из многих примет, обязательных для морально здорового коллектива (как, впрочем, и для нормальной здоровой личности), хочется назвать одну, в полной

мере присущую и нашим космонавтам, и инженерам космических «фирм», и

персоналу космодрома, — развитое чувство юмора.

Свидетельств тому — бесчисленное множество.

Вспомним хотя бы авторитетное заключение психолога Ф. Д. Горбова перед

стартом первого «Востока»: «Старший лейтенант Гагарин сохраняет присущее

ему чувство юмора. Охотно шутит, а также воспринимает шутки окружающих.. »

В таком же духе и дальше.

. .Беляев после полета на встрече с коллективом одного из космических КБ

отвечает на вопрос о том, как он оценивает специально сделанную для экипажа

«Восхода-2» обувь: «Очень хорошая обувь! Оказалась как нельзя более кстати.

Мы ее сразу после выхода на орбиту сняли и складывали в нее отснятые