— А чего мне тут менять? Это ж не моя квартира…

Мельком она взглянула на себя в зеркало, висевшее на стене, — серьезная бледная особа с распущенными темными волосами, в темно-зеленом свитере с растянутым воротом, в потертых домашних джинсах. Уж извините, Роман Аркадьевич, мы гостей не звали…

Она вдруг почувствовала некоторое раздражение к этому Роману — за то, что не могла ему понравиться. А в том, что она не может понравиться этому лощеному господину, Алена нисколько не сомневалась. И вообще, почему она должна ему нравиться? С какой стати?! Только в новогодних мелодрамах бывают подобные повороты сюжета…

Он повернул назад, в комнату.

— Ого, рояль! — произнес он весело. — И какой… Старинный, да?

— «Шредер», — коротко ответила Алена.

— Ну, я в этом не разбираюсь… Это вы играете, да?

— Я.

Он оглядел комнату, вздохнул, потом подошел к окну.

— Да, я и забыл, что тут все как на ладони… Не удивляюсь, что вы меня так спокойно впустили.

— Это точно… — Она, сложив руки на груди, встала рядом. За окном продолжал медленно падать снег. — Дивный вид.

— Дивный… — медленно повторил он. — У меня было два варианта — или вид из окна, или квартира в центре.

— А, вы в центр перебрались! — понимающе воскликнула Алена. — Конечно, в центре удобней жить… Я вот на дорогу столько времени трачу! Кстати, а как вы вошли в подъезд?

— У меня ключи, — просто ответил он. — Но вы не бойтесь — только от подъезда ключи…

— Я не боюсь.

Они замолчали, дружно глядя в окно, словно не было ничего интереснее снегопада.

— Так вот, сюда я приезжаю отдохнуть, по старой привычке, — спохватившись, продолжил Роман. — Других мест я не знаю. Дача есть, но до нее далеко добираться, да и вообще, не люблю я дачу…

Он снова замолчал, и Алена поняла — сейчас начнет прощаться. Им больше не о чем было говорить, да и сама ситуация была настолько странной, непонятной, что невольно тяготила их обоих.

— Хотите, я вам сыграю? — неожиданно предложила она.

— На рояле? — Он повернулся к ней.

— Да. Если вы, конечно, не торопитесь.

— Я никуда не тороплюсь! — В его голосе мелькнуло удивление, интерес, даже — радость (если, конечно, Алена правильно его понимала). — Я с удовольствием вас послушаю.

Это была ее стихия — сев за рояль, Алена моментально успокоилась, стала самой собой.

— Шопен. Скерцо, — тоном ведущей произнесла она. Пальцы коснулись клавиш — призывно и ярко прозвучали два аккорда вступления. Алену учили — чтобы достичь подобного эффекта, пальцы должны заранее над клавишами принять позицию этих аккордов… Теперь надо нажать педаль. Мрачное рокотание басов переходило в стремительное движение вверх. Следующий нисходящий каскад восьмых исполнила подчеркнуто ритмично. Сделала короткую паузу. И начала следующую часть скерцо — мечтательную, грустную, которая исполнялась певучим легато, отчего широкий диапазон звучания создавал впечатление пространства, воздуха…

Селетин, стоявший спиной к окну, удивленно смотрел на Алену.

«Надеюсь, господин исполнительный директор выдержит испытание классикой!..» — мелькнула насмешливая мысль.

Селетин выдержал, даже более того — удивление его постепенно перешло уже в изумление, смешанное с восхищением.

— Браво! — произнес он, когда последние ноты шопеновского скерцо растаяли в прозрачном зимнем свете. — Не ожидал…

— Благодарю, — церемонно поклонилась Алена.

— Послушайте, Алена… Вы же профессионал, да? Я угадал?

— Ага! — засмеялась она. — Раньше выступала с концертами.

— Но почему — «раньше»? А сейчас?

— Сейчас я работаю в ресторане, тапером. Развлекаю пьяную публику, как говорит моя подруга… С исполнительской деятельностью я покончила.

— Почему?

— Потому что… Вам это действительно интересно, Рома?

— Да, мне интересно. По-моему, вы талант.

— Вы разбираетесь в музыке? — быстро спросила она.

— Нет. Но такие вещи чувствуются, разве вы не согласны?

— Может быть, — пожала она плечами. — Впрочем, мне все и всегда говорили, что я талант. Только мне этого мало.

— Мало? — усмехнулся он. — Можно?

— Да, пожалуйста…

Селетин сел на диван, и Алена на вертящемся стульчике повернулась к нему. Судя по всему, в ближайшие несколько минут господин Селетин уходить не собирался — этот разговор, достаточно пустой, увлек его.

— Талантов много, Рома.

— Но это не повод уходить в таперы!

— Нет, повод! — засмеялась она. — Если я не могу быть лучшей, то пусть тогда буду никем. Я слишком люблю музыку…

— Ну так старайтесь, занимайтесь больше! — нетерпеливо воскликнул он. — В чем проблема-то?

— Что толку стараться? — пренебрежительно отмахнулась Алена. — С точки зрения техники ко мне претензий быть не может! Но по содержанию… Мне кажется, во мне словно какой-то огонь погас. И потом, надоело ездить с концертами по всей стране. Двадцать пять выступлений в месяц — был у меня такой период в жизни… Музыка вся выветрилась, стала пустой, формальной — хотя, повторяю, с профессиональной точки зрения техника у меня на высоте.

— Все, я понял, — быстро сказал Селетин. — Творческий кризис. Со мной случалось нечто подобное. А потом прошло…

— Много ли творчества в вашем этом «Стройтех…» ну, и так далее? — насмешливо спросила Алена.

— Очень много! Послушайте, не будет ли наглостью, если я попрошу у вас чая?..

— Нет, конечно.

Они перешли на кухню, и там разговор плавно продолжился.

— Вообще я закончил инженерно-строительный институт…

— О-о!.. — Алена сморщила нос, показывая, насколько это далеко от нее, непонятно и сложно.

— Да, чисто мужская специальность! — засмеялся Роман. — Потом работал инженером в тресте. Потом стал начальником участка. Был прорабом. Ну, а далее меня пригласили в мою контору на должность исполнительного директора. Творчества — хоть отбавляй!

Алена тоже засмеялась.

— Я шучу, конечно… Все то, что я делаю, бесконечно далеко от искусства. Вот вы меня восхищаете, — серьезно произнес он.

— Я?

— Да, вы! Я обычные дома строю, а вы…

— А я по клавишам стучу.

— Нет, все гораздо сложнее! — с азартом произнес Аленин гость. — Ведь музыка — это что такое? Ее ведь даже пощупать нельзя!

— Музыкальное произведение живет во времени, — важно, подражая учительскому тону, произнесла Алена. — Каждая прозвучавшая нота акустически безвозвратно исчезает, но в слуховой и эмоциональной памяти она продолжает жить…

— Вот именно! Да, можно еще чаю?..

— Конечно. Печенья?

— И печенья! И вообще, давайте на «ты»?

— Давайте на «ты», — милосердно согласилась Алена. Роман Аркадьевич Селетин вдруг показался ей давним знакомым, заглянувшим на огонек.

— Я вам… то есть я тебе, Алена, кажусь странным, да? — спросил он, вытягивая печенье из бумажного пакета.

— Не особенно, — честно ответила она. — Ты захотел снова взглянуть на то место, где жил когда-то, и ты это сделал. А ведь сколько людей ограничивают себя в подобных желаниях — только из-за боязни показаться окружающим странными!

— Но не все бы пустили незнакомого человека в дом, — возразил Селетин.

— Ты не похож на преступника! — сказала Алена. — Мне кажется, я немного разбираюсь в людях… И вообще, под Новый год что-то происходит с людьми, они становятся мягче. Снисходительней… Но я не люблю зиму.

— Почему?

— Так мало солнца… Я люблю лето.

— Я тоже люблю лето. Лето без дождя…

— А я и дождь люблю! Ночью, когда идет дождь, мне снятся какие-то невероятно правдоподобные сны, — призналась Алена. — Однажды мне приснилось, будто исчезли все люди на земле и я осталась одна. Я проснулась под утро и выглянула в окно — никого. Ни звуков, ни шорохов, какие обычно бывают в доме… И такая на меня тоска напала — ты не можешь себе представить! А потом увидела старуху с таксой — они в соседнем подъезде живут. Старуха выгуливала таксу… И поняла, что жизнь на земле еще осталась!

— Забавно, — усмехнулся Селетин. Потом помолчал, точно не решаясь — сказать или нет, а потом все-таки признался: — А вот мне в последнее время снится один и тот же сон.