Оставшимся на перроне пришлось потом с трудом искать места в других битком набитых вагонах. Но этим ветеранские злоключения не ограничились: во время остановки на одной из промежуточных станций вагон, полный инвалидов, отцепили от поезда, поскольку продолжение рейса на него не распространялось. И снова раненым и увечным пришлось штурмовать и без того переполненные вагоны, но уже других составов. Пайков, которые они должны были получать в распределительных пунктах для военнослужащих по пути следования, на многих вокзалах и станциях просто не оказалось в наличии. В Оренбурге, Куйбышеве и Рязани пункты питания располагались на станционных задворках, причем никаких специальных мер, облегчавших инвалидам доступ к пище, железнодорожное начальство не предпринимало. В результате многие целыми днями сидели «даже без куска хлеба». Неудивительно, что инвалиды были возмущены таким отношением. «В газетах пишут о чутком и внимательном отношении к раненым бойцам, а потом нашего брата набивают в вагон как дрова, – говорил один из них. – Вот, когда были здоровыми, воевали, тогда нужны были, а теперь искалечили, и никто не позаботится, чтобы по-человечески отправить домой»[92].

Эта кошмарная история возвращения была типичной для тех, кто добирался домой самостоятельно: не только для инвалидов и раненых, которых выписывали из госпиталей, но и для увольняемых из армии офицеров, а также для демобилизуемых по особому поручению (например, специалистов, официально переводимых из вооруженных сил на промышленные предприятия)[93] – в общем, для всех, кому не довелось вернуться на родину в специальных эшелонах, выделенных для массовой демобилизации. Один ветеран, уволенный из армии по медицинским показаниям в конце 1945 года, рассказывал, как он застрял на пограничной румынской станции вместе с тысячами других демобилизованных, надеявшихся на поезд. Они дождались прибытия товарного состава с демонтированным промышленным оборудованием, направлявшегося на восток. Пространство, свободное от станков и агрегатов, уже было забито стоящими солдатами, спешившими пересечь границу родины. К счастью, ему удалось присоединиться к ним[94].

«У нашего поезда вид был странный и довольно страшный», – писал политработник, переживший аналогичный опыт в начале сентября 1945 года. Вагоны поезда, следовавшего от Станислава [ныне Ивано-Франковск] до Львова и далее до Брянска, были переполнены. Солдаты стояли на подножках, толпились в тамбурах, и даже крыши вагонов были усеяны людьми, причем с багажом. «На остановках торговки бросают на крыши всякую снедь, а оттуда вниз летят деньги». Кондукторы, не стесняясь, распределяли свободные места за взятки. В Киеве и на некоторых других остановках местные комендатуры подолгу снимали пассажиров с крыш вагонов, но это лишь на короткое время что-то меняло: вскоре наверху оказывались новые путешественники. Из-за всей этой суматохи поезд выбился из расписания на пять часов. Во время остановки во Львове политработник также видел, как возвращающиеся солдаты празднуют победу: «Меня поразило большое количество сильно пьяных офицеров и солдат на улицах. … Вид их разнузданный. До глубокой ночи – шум, пьяные песни, выстрелы». Подобная картина ждала его и в оперном театре, который он посетил, чтобы послушать «Травиату» на украинском языке. «Два сержанта, совершенно пьяных, куражились, распевали песни во время антракта на виду у всех. Двое полковников стояли безучастно тут же»[95].

В Ростове 205 демобилизованных солдат простояли в очереди несколько часов, потому что им сказали (как потом оказалось, ошибочно), что перед посадкой нужно проштамповать посадочные талоны. За это время гражданским удалось выкупить все места в вагонах, забронированных для возвращающихся фронтовиков. В результате, сообщал очевидец, «демобилизованные размещаются в общих вагонах, в тамбурах и на крышах»[96]. Вот, например, описание сцены, вполне обычной для 1946 года: «Крыши уже были завалены мешками и человеческими телами, которые поезд, то и дело дергаясь, стряхивал на платформу, как спелые яблоки. Мужчины вскакивали на ноги, чтобы еще раз сразиться за свои с таким трудом завоеванные места. Я видел много мундиров и фуражек, но без звезд. Это были только что демобилизованные. Как только поезд трогался с места, крыши, подножки, буфера снова заполнялись неплатежеспособными пассажирами. И так они ехали от станции к станции»[97].

Поезда были не единственным средством передвижения. Один ветеран, в 1945 году добиравшийся из Берлина до дома на попутных машинах, оставил следующее описание: «Днем и ночью движутся по необъятной нашей стране в разных направлениях людские потоки. Возвращаются с фронта солдаты, едут домой эвакуированные. У всех одна мысль: только бы попасть на поезд или попутную машину, а там, в дороге, как-нибудь все устроится. <…> Шумное оживление не только в городах, на узловых железнодорожных станциях, но даже на проселочных дорогах: пылит полуторка, а в кузове нетерпеливо ждет своего перекрестка солдат. И, не дождавшись, пока затормозит машина, спрыгнет на обочину, помашет на прощание шоферу, озорно, по-мальчишески оглянется по сторонам – видят ли люди, как блестят начищенные ордена и медали»[98].

На фоне всеобщей сумятицы существовал и более организованный способ возвращения домой. Тех, кто массово освобождался в рамках демобилизации старших возрастных групп, начиная с лета 1945 года отправляли обратно в специальных эшелонах. Первый такой поезд с красноармейцами, участвовавшими в штурме Берлина, отправился в СССР в начале июля[99]. Газеты широко освещали их прибытие, красочно описывая радостные сцены на вокзальных перронах, переполненных женщинами, которые ожидали братьев, мужей и отцов, а также официальные встречи, которые организовывались местными чиновниками и руководителями предприятий[100]. Разумеется, гораздо реже сообщалось о трудностях и огорчениях, преследовавших солдат по пути домой. Так, 10 августа 1945 года специальный поезд № 45117, следовавший в Ташкент, был переформирован на железнодорожной станции Арысь. В результате десять вагонов с демобилизованными солдатами просто были забыты на путях. Они простояли двенадцать часов, пока не был найден новый локомотив. Другие поезда простаивали из-за поломок, отсутствия запчастей или, если таковые удавалось найти, нехватки масел для их смазки. 15 августа 1945 года специальный поезд № 45702-А без всякой видимой причины простоял шесть часов на станции; когда после томительного ожидания состав продолжил путь, он, наверстывая время, без остановки миновал несколько следующих станций, где должны были сходить некоторые демобилизованные. По этой причине фронтовики оказались в Ташкенте. Потребовались еще девять часов, чтобы отыскать поезд, который мог бы доставить их обратно. «Естественно, – отмечал узбекский партийный функционер в своем отчете, – это привело к выражению обоснованного недовольства со стороны демобилизованных и их семей». И это был далеко не единичный случай. Ветераны, лишенные возможности сойти на своей остановке, нередко провожали удаляющиеся родные места с печалью в глазах[101].

Хорошо, если вагон попадался пассажирский[102]; по большей части людей перевозили в теплушках – переоборудованных вагонах, которые в мирной жизни служили для перевозки скота: «А внутри теплушки – нары, сплошь устланные немецкими коврами, иногда размером через весь вагон, синий дым от гаванских сигар, откуда-то их было в Германии много. И звучат, фальшивя, немецкие аккордеоны „Хонер“ и даже дорогие итальянские. Какой проворный народ – через два-три дня (дорога была долгая) эти люди, никогда ранее не державшие в руках никаких музыкальных игрушек, руками, казалось бы, навек приржавевшими к пулеметам, довольно сносно выводили свое любимое „Над озером чаечка вьется“ и вовсе уж модное „На позиции девушка провожала бойца“. <…> А эшелон-призрак мчался с войны по никому еще не принадлежавшей и не определившейся с границами Европе, пугая своим видом и сумасшедшей музыкой немецкие и польские деревушки по обе стороны своего исторического марша – война, обратная дорога»[103].