Таким образом минимум двух участников этой трагедии Шолохов видел, знал.

Впоследствии смерть и Чернецова, и Подтёлкова обсуждалась плешаковскими казаками многократно, при самых разных обстоятельствах, в самых жутких подробностях. Эти разговоры впечатались в сознание подростка Шолохова намертво.

Днём раньше, 10 мая, казачьи отряды генерала Петра Краснова заняли Новочеркасск, выбив красных. В городе тут же начались расстрелы – теперь уже большевиков и сочувствующих.

Из воспоминаний современника и непосредственного участника: «Жатва была довольно хорошая: каждый вечер, помимо суда, расправлялись с пленными “товарищами”. Когда убивали по 100, а когда 300; а за одну ночь даже 500 человек сразу ликвидировали. Причём устраивали это так: 50 человек роют себе общую могилу, затем их расстреливают; другие 50 их закапывают, а рядом роют могилы для себя».

11 мая Временное донское правительство созвало Круг спасения Дона, избравший Краснова атаманом донского казачества. Он сменил застрелившегося Каледина и расстрелянного Назарова.

Шолохов: «Черкасня, все низовцы горой стояли за Краснова». Редкое, но тогда бывшее в ходу слово он употребил, издевательски определяющее казаков Нижнего Дона, как «черкасню».

«Старикам был по душе генерал – георгиевский кавалер; многие служили с ним в японскую войну. Офицеров прельщало прошлое Краснова: гвардеец, светский, блестяще образованный генерал, бывший при дворе и в свите его императорского величества. Либеральную интеллигенцию удовлетворяло то обстоятельство, что Краснов не только генерал, человек строя и военной муштровки, но, как-никак, и писатель, чьи рассказы из быта офицерства с удовольствием читались в своё время в приложениях к “Ниве”; а раз писатель, – значит, всё же культурный человек».

Шолохов даёт здесь политический расклад: контрреволюцию поддерживали низовое казачество, офицеры, либеральная интеллигенция, старики.

Пантелей Прокофьевич Мелехов в числе делегатов ездил в Новочерскасск. Он был восхищён новым атаманом.

В действительности, которую наблюдал подросток Шолохов, и от Каргинской (из хутора в том году обратившейся в станицу), и от Плешакова тоже ездили на круг делегаты. Вернувшись, делились убеждённостью: теперь всё будет как прежде и даже лучше – Дон нерушимо входит в свои казачьи права. Новая государственность возникает!

Впечатлённый новостями, Иван Сергеевич Лёвочкин подал тогда запрос на переход в казачье сословие. 14 июня 1918 года на станичном сходе было решено: мещанина города Зарайска Рязанской губернии Лёвочкина, 56 лет, и жену его, Александру Васильевну Лёвочкину, 52 лет, принять в число казаков Каргинской станицы Верхне-Донского округа.

Когда-то богатейшему купцу и попечителю предоставили теперь право на пожизненное ношение штанов с красными лампасами. Он стал в них наряжаться кстати и некстати, объявляясь на площади возле своих закрытых уже лавок пешком, в шляпе, в пиджаке – и в штанах с лампасами.

Старики ругались на постаревшего богатея. Молодые посмеивались.

Удачи Лёвочкину переход в иное сословие не принёс. Осенью он закроет оставшиеся заведения, часть денег с распродажи передаст за многолетнюю работу Петру и Михаилу Шолоховым, а в следующем году уедет с концами за Донец.

Тем и закончится его история.

На глазах у Шолохова кончилась целая фамилия. Целое купеческое дело развеяло по ветру.

На Верхнем Дону многих из числа молодых и тем более бедствующих казаков, батраков, крестьян, иногородних ничего в новом раскладе не радовало. Только совсем недавно обнадёжились – и всё по-старому опять.

Прежде было хотя бы две стороны – красная и белая, и казаки посерёдке, – а теперь завертелось куда пуще: на окраинах Донской области весной 1918-го казаки впервые сошлись с петлюровцами, здесь же рыскал красный командарм, казак станицы Усть-Медведицкая Филипп Миронов, здесь же бродили белогвардейские отряды, здесь же немцы топтали казачью землю: кровавая карусель крутилась всё быстрее, каждый настаивал на своей последней правоте и пощады не ведал.

Краснов по украинскому примеру вступил в переговоры с немцами, надеясь, что те помогут ему сохранить независимость от России. Он видел себя главой огромного суверенного образования – Доно-Кавказского союза, включающего Астраханские, Ставропольские, Кубанские земли, Северный Кавказ, а также Воронеж, Царицын, Камышин и Таганрог. Последний к тому времени заняли немцы, стоящие в 12 верстах от Новочеркасска. Краснов письменно просил их передать Таганрог под его власть.

В своём приказе № 1 от 13 мая 1918 года атаман писал: «Казаки и граждане! Я призываю вас к полному спокойствию в стране. Как ни тяжело для нашего казачьего сердца, я требую, чтобы все воздержались от каких бы то ни было выходок по отношению к германским войскам и смотрели бы на них так же, как на свои части».

В направленном 28 июня письме кайзеру Вильгельму Краснов просил его признать границы «Всевеликого Войска Донского». От кайзера ждали поставок оружия, взамен Краснов обещал предоставить Германской империи избытки «хлеба, зерна и муки, кожевенных товаров и сырья, шерсти, рыбных товаров, растительных и животных жиров и масла и изделий из них, табачных товаров и изделий, скота и лошадей, вина и других продуктов садоводства и земледелия».

Укрепляя своё положение, Краснов вступил в переговоры и со Скоропадским, признавая украинскую федеративную независимость, обещая ему всяческую поддержку, но также прося о военных поставках. Испросив совета у немцев, Скоропадский откликнулся, и атаман в первый же заход получил от самостийного Киева 11 тысяч винтовок, 46 орудий, 88 пулемётов, 109 тысяч артиллерийских снарядов, 11 миллионов патронов: нехай москали бьют друг друга, пока установится покрепче украинская государственность.

За этим последуют ещё более внушительные поставки вооружения на Дон, включавшие 45 самолётов с запасными частями и две тысячи авиабомб.

Алексееву и Деникину нужна была вся Россия, а не Доно-Кавказский союз. На переговоры Краснова с германцами и Скоропадским они смотрели брезгливо. У Шолохова в романе белые генералы иронизируют над Красновым: «Княжить и володеть хочется… Бригадный генерал упивается монаршей властью». Однако помешать ему вожди Добровольческой армии были не в силах и, зависимые от Краснова, увы, смирялись с проводимой им антирусской и сепаратистской политикой.

Краснову Москва была не нужна, но желателен был Царицын для соединения с уральскими казаками. Большевикам же было нужно всё: Украина, Урал, Кубань, Кавказ, Новочеркасск. И головы белых генералов.

Шолохов даст в своём романе беспристрастную и безжалостную картину той поры: «Раненые добровольцы, отлеживавшиеся в Новочеркасске, посмеивались над стремлением Краснова к автономии и над слабостью его по части восстановления казачьей старинки, в кругу своих презрительно называли его “хузяином”, а Всевеликое Войско Донское переименовали во “всевесёлое”. В ответ на это донские самостийники величали их “странствующими музыкантами”, “правителями без территории”. Кто-то из “великих” в Добровольческой армии едко сказал про донское правительство: “Проститутка, зарабатывающая на немецкой постели”. На это последовал ответ генерала Денисова: “Если правительство Дона – проститутка, то Добровольческая армия – кот, живущий на средства этой проститутки”».

К 1918 году вот уже год как существовал административный Верхнедонской округ с центром в станице Вёшенской. Была открыта Вёшенская смешанная гимназия. Осенью Михаила Шолохова перевели туда из Богучарской – Вёшенская стала четвёртой гимназией на его счету.

Только с этого года всерьёз начинается вёшенская история Шолохова. Ныне эта станица неотрывно связана с его именем, но была она далеко не первой географической точкой на путях шолоховской юности.

Михаила, наконец, допустили в родовой дом, построенный когда-то его дедом. В этом доме окончила свою жизнь его бабушка Мария Васильевна. Теперь там хозяйствовал её брат – Капитон Васильевич Мохов.