Когда в комнату к нему заходит мама и говорит, что пора мыть руки и идти обедать, то у него начинается протест, он не может этого сделать, так как нарушается внутреннее расписание его действий. Конечно, нельзя ребенка вот так сразу отрывать от того дела, которым он занят, и, надо сказать, мама относилась к этому с пониманием и всегда старалась давать ему время на завершение игры, но и это не помогало. Закончив одну игру, он приступал к другой, открыто игнорируя все последующие мамины просьбы. Объяснения со стороны мамы, почему необходимо своевременно сделать то или иное дело, тоже не помогали. В результате мама срывалась на крик и все шло по обычному сценарию, с истериками и скандалом.

С мамой Максимки мы нечасто находились подолгу в течение дня: я приезжала – она собиралась и уезжала, а могла и на пороге уже стоять, ждать меня. Она не работала, поэтому, бывало, что с моим приходом оставалась и дома, когда неважно себя чувствовала или отсутствовали дела вне дома. И, чем чаще я находилась с ней в контакте и чем больше могла наблюдать за ее отношением к Максимке и за ее манерой общения с ним, тем отчетливее начинала понимать, в чем заключалась проблема их взаимоотношений.

Максим копировал маму, ее манеру поведения и общения, но выражал это по-своему, под своим детским ракурсом. У мамы не получалось ровного и спокойного общения ни с Максимкой, ни с Сашей. А если и случалось, то было, как правило, непродолжительным, в какой-то момент все плавно переходило в возмущение и крик. Минут пять она может обнимать и целовать Максимку, но спустя еще пару минут, если он вдруг начинал делать что-то, что не нравилось маме, идиллия заканчивалась, она тут же срывалась на крик, а в результате опять скандал и истерика у ребенка. И так шло по кругу: она его целовала, обнимала, потом он делал что-то не так, а «не так» в понимании мамы – это или на кровати начал прыгать, или не шел ужинать в положенное время, или чесал пятку чистыми руками через грязный носок на ноге, ну и так далее; мама начинала ругаться на Максимку, он не слушался, мама еще более переходила на крик, он впадал в истерику, швырял на пол все, что попадалось ему под руку, потом она оттаскивала его в детскую комнату, пытаясь закрыть за ним дверь, что вызывало у ребенка еще больший гнев… а через какое-то время она опять принималась его жалеть, потому что у нее возникало чувство вины перед ним. Она его жалела, он же на радостях опять что-то делал не так (носился по комнате или начинал дурачиться) – и так по кругу: замечания мамы, ее разгневанный крик, истерика у Максимки… Вот приблизительная картина происходящего.

Максимке продолжали приносить подарки, так как он обещал, что будет хорошо себя вести, но хорошо он себя не вел. Ему вновь и вновь покупались подарки, и он опять обещал вести себя хорошо, и так продолжалось, и продолжалось. Подарки были хоть и недорогие – преимущественно те самые, которые иногда покупаются родителями во время похода в супермаркет за продуктами, но тем не менее они были. И подороже были, конечно. Мама чувствовала себя виноватой, нервы ее были расшатаны, она «вспыхивала» по каждому пустяку, кричала, но потом обязательно следовали «обнимашки», «целовашки», ну и подарки.

Спустя, наверное, только месяца четыре, как мы с Максимкой вместе, истерики его пошли на убыль, но полностью они, конечно, не исчезли, да и результаты желанные, мной запланированные появились далеко не сразу. Путь пришлось пройти – не выразить словами, какой нелегкий.

Как-то в очередной раз, когда Максимка устроил мне свой «театр со скандалом», я предупредила его, что сейчас придет мама, попросит меня рассказать о том, как он вел себя и будет очень недовольна, услышав о происходящем. Тогда он засмеялся и сказал:

– Да мама все равно простит и все равно потом купит мне игрушку или даст сладости. Мама сделает так, как я захочу. А как я захочу, так и будет.

Мне очень не понравились его смех и его ухмылка, с которыми он произносил эти слова. Да и сказано было так дерзко, да с такой взрослой наглостью и самоуверенностью, что по интонации его голоса мне даже показалось, что говорит не он, а кто-то другой, находящийся одновременно в этом ребенке. Уж слишком не совпадало то, что я перед собой видела, – такого маленького человечка, с тем, как это было озвучено, – нагло и дерзко. Мне даже не по себе стало. Но теперь я знала, насколько наглыми и расчетливыми могут быть дети уже в свои четыре года. И больше скажу – спустя пару лет, посещая очередную семью, я поняла, что такими дети могут быть, еще даже и не достигнув четырех лет. И кто же их такими делает?

Если Максимку будут продолжать воспитывать в том же духе, то результаты будут печальными. Мамой он манипулирует полностью. Крики ее, истерики все равно заканчиваются рано или поздно тем, что она его обнимет, поцелует и даст что-нибудь вкусненькое, так как она чувствует себя виноватой за то, что кричала на него, шлепала и вышвыривала в детскую при очередном скандале.

Я старалась как можно реже жаловаться маме на поведение Максимки: иногда делала это в его присутствии, иногда без него – в зависимости от ситуации. Наладить контакт с ним у меня получалось, и определенного взаимопонимания мы достигли. И действительно, все чаще уже бывали дни, когда особо и жаловаться-то было не на что. Но как-то не выдержала, так как у него пошла новая волна оскорблений, унижений и указаний. Причем, произносилось все это по-хамски и с чувством безнаказанности. Я рассказала о сложившейся ситуации его маме, на что она мне с улыбкой ответила:

– Мне как-то делали гороскоп на Максимку, он же у нас в прошлой жизни был не то повелителем, не то главнокомандующим, подробностей не припомню. Вот мания величия и командный тон так до сих пор и текут по крови его и по нынешнее время проявляются.

Сказано это было с ироничной улыбкой на лице – в присутствии ребенка. Таким образом, и хамское поведение и оскорбления в адрес взрослого человека были оправданы. Ну и после сказанного в присутствии Максимки нам всем потом еще долгое время пришлось бороться с его манией величия, и в первую очередь, самим родителям – что порождали, то и получали.

Когда пришла в эту семью, очень резало слух, что все члены семьи постоянно говорили Максимке о том, что он очень умный, что он самый умный. Да, конечно, детям надо об этом говорить – в меру. Но в данной ситуации это выглядело так, что Максимка самый умный, что как бы само собой подразумевало, что все вокруг совсем не такие умные. Он постоянно повторял, что он самый умный, и каждый раз ждал от меня подтверждения своим словам. Я старалась отвечать корректно и подводила своими ответами к тому, что в его семье все умные, поэтому и он тоже умный.

– И я умная, – говорила я ему. – И твои близкие: мама, папа, брат – тоже умные, но мы же не подходим ко всем и каждому и не говорим, и не рассказываем о том, какие мы умные и что мы самые умные.

Хотела дать понять Максимке, что быть умным – это нормально и что это не повод для хвастовства. Доходило до того, что каждый раз, когда мы приходили то на одну, то на другую детскую площадку, Максимка подходил к сидящим на скамейках людям, дети которых играли на этих самых площадках, и говорил им:

– А вы знаете, я очень умный! Мне все говорят, что я самый умный!

Некоторые не сразу находили, что ответить внезапно подошедшему к ним с такой репликой ребенку. Тогда он тут же абсолютно самоуверенно продолжал:

– А почему вы молчите, ничего мне не отвечаете?

Некоторые отвечали:

– Мальчик, иди-ка ты лучше играй.

Некоторые искоса поглядывали на меня – нетрудно было догадаться, о чем они думали. Другие, ничего не отвечая ребенку, опускали глаза в свои смартфоны, делая вид, что они очень заняты. Ну и, конечно, Максимка не упускал случая говорить каждому ребенку на детской площадке о том, что он самый умный.

Как-то мы все вместе оказались на кухне: Максимка, его старший брат Саша, их мама и я. Папа отдыхал в другой комнате. Максимка, выбрав момент, вдруг внезапно громко, обращаясь при всех именно ко мне, спросил: