— Серьезней некуда. Иди. Я погуляю тут, поблизости. Вот карта. Трать.

— Семен! Спасибо! — она сжала его щеки руками и расцеловала, потом подпрыгнула, выдернула карту из рук и убежала, крутясь и посылая ему воздушные поцелуи. Он усмехнулся, провожая её взглядом.

Семен остался один на втором этаже у перил. Внизу, на катке какая-то пара самозабвенно танцевала. Он пошел вдоль стеклянных перил разглядывая людей, пытаясь понять, что они чувствуют, все они, разом.

Было много пар с детьми. Дети рвались вниз, к игровой площадке и катку, или наверх, к другой площадке и ресторанному дворику. Усталые родители тащили их в магазины одежды. Прошел мимо Иван со своей девушкой. Иван подмигнул и показал на входные двери, а потом поднял вверх большой палец. Девушка рядом с ним теперь выглядела милой, и довольной, и даже симпатичной. Удовлетворенной, будто получила, что хотела, насытилась.

Приглядевшись, он понял, что многие вокруг имеют на лице тоже самое выражение: удовлетворения и покоя, будто обрели что-то важное. Некоторые несли на лице следы предвкушения.

Негативные эмоции присутствовали тоже, но они были вызваны невозможностью удовлетворить внутренне желание и оставаясь голодными, эти люди все больше и больше набирались гневом и презрением.

Семен обошел оба этажа торгового центра, вглядываясь в лица. Люди вокруг были одержимы единым порывом — удовлетворить внутреннее желание. Глаза у некоторых были затуманены, зрачки расширялись, эти готовы были вытряхнуть последнюю копейку, лишь бы забрать все, до чего можно дотянуться.

Семен поднялся в ресторанный дворик. В открытых кафе предлагали пиво, а пиво, что вода. Он нашел ресторан с официантами, где на выставленном наружу меню значился коньяк.

Он вдруг вспомнил, что карта осталась у Карины. Ладно, один раз нарушит правила, ничего страшного не случиться. Потом вернет деньги и все будет забыло.

Семен поманил официанта, заказал бутылку коньяка, а когда парень принес его, внушил, что уже оплатил заказ и дал чаевые. Парень отошел от столика, довольный щедрым клиентом, а Семен налил напиток в фужер, сожалея, что не может пить прямо из горлышка — слишком много людей вокруг и даже целая бутылка на столе уже вызывала любопытные взгляды.

— Привет. Нарушаем устав? — рядом с ним стоял Прохор.

— Не ожидал тебя увидеть тут, — сказал Семен и махнул рукой приглашающе:

— Садись.

— Вот, получил оповещение о нарушении устава кем-то из наших. Решил глянуть сам. Оказывается ты тут безобразничаешь. Что такое, позволь спросить?

— М-да, — проговорил Семен, доливая коньяк до края фужера, — Это просто удивительно, как легко мы видим любые нарушения, но только если это не касается проделок того колдуна!

— К сожалению я не понимаю твоего объяснения.

— Моя карта осталась у девушки. Она делает покупки, а мне захотелось выпить. Потом бы я занес деньги.

— Ах вот как! Но раз уж я тут, исправим это сейчас же, — он махнул рукой официанту. Когда парнишка подошел, Семен, не дав Прохору вымолвить ни слова, сделал новый заказ:

— Еще бутылку такого же коньяка, еще фужер и проверьте оплату первого заказа, мне кажется, что оплата не прошла.

— Может быть все же какую-то закуску? — с сомнением оглядев столик спросил парень. — У нас есть…

— Ничего не нужно, только коньяк и еще один фужер. И побыстрее.

— Сию минуту! — парнишка умчался.

— Выпьешь со мной?

— Разве у меня есть выбор? Ты уже сделал заказ, — развел руками Прохор. — Я так понимаю, ты хочешь обсудить что-то? Говори, я всегда готов помочь.

— Я не понимаю. Скажи, ты лучше меня разбираешься в делах людей. Что такое эти торговые центры? В чем их суть?

— Функционально, или эмоционально? Функционально это место для приобретения одежды. Человеку необходима одежда. Это защита от холода, повреждений и похоти. Но ты не увидишь тут голых людей, или людей в разваливающейся одежде. Одежда давно стала символом статуса. Долгое время глянув на одежду, можно было узнать о человеке все — род занятий, положение в обществе, место проживания. Человек, увидев одежду другого, знал, друг перед ним, враг, соратник, или противник. Теперь все изменилось, одежда уже не указывает на принадлежность к профессии, или слою общества, но она стала выражением настроения и достатка. Сюда приходят чтобы выразить свои чувства и показать другим свои особенности.

— Особенности?

— Да, все люди думают, что они особенные. Это помогает им не утонуть в однообразии человеческой жизни.

— Разве это не жалкое стремление — отличиться одеждой от других? Должно быть очень мало внутри, если есть необходимость так рьяно украшать тело? Разве это не является тщеславием, гордыней и самолюбованием?

— Верно. Но люди грешны, потому они и тут. Им нужно познать суетность мира, чтобы понять тщету сущего.

— Чистая душа может быть тщеславной? В чистоте может существовать гордыня? Я к тому, что если запустить сюда чистую человеческую душу, разве она соблазниться всем этим? — он обвел рукой вокруг, будто указывая на все витрины и все магазины разом.

Официант поставил на столик еще одну бутылку, фужер и сказал:

— Знаете, это странно, но я вообще не могу найти чека! Оплата почему-то не прошла.

— Ничего, я оплачу, — Прохор улыбнулся так, что губы растянулись в жуткий оскал и официант едва не отшатнулся.

— Твой вопрос понятен, — продолжил он, когда официант ушел, — ты говоришь, что делала бы чистая душа человека? Кто же знает. Я не встречал ни одной за всю свою жизнь. Может быть, она радовалась бы ярким краскам? Или… нет, я не знаю. Не представляю, как повела бы себя чистая.

В молчании они выпили еще и еще, а потом, разлив последние капли, Прохор сказал:

— Когда я был очень молод, я тоже завел себе человека. Мне нравилось жить с ней и думать, что я могу быть эмоциональным. Чувствующим. Я тешил себя этим и даже думал, что грущу, когда она умерла. Я отпустил это, как и многие другие стражи. Нет ничего дурного в таких отношениях, главное во-время понять их цену. Храни устав, все остальное не важно.

— Тебе не кажется странным некоторые вещи? — вдруг спросил Семен. — Посмотри, как быстро ты узнал о нарушении устава. Это действительно всегда было просто, до последнего времени. Теперь же кто-то переходит границы, как у себя дома, тащит что-то из других миров, из мира мертвых, а мы ничего не чувствуем. Разве это не странно?

— Да, очень странно! Я согласен. Но… теперь я кое-что скажу тебе, а ты слушай.

Семен вздохнул:

— Конечно, я слушаю тебя, говори.

— Пока ты возишься с человечком, ты можешь увлекаться и сам того не замечать. Сейчас ты остаешься в рамках, ну почти, ты сделал всё, как надо и ни к чему её не принуждал. Но ты увлекаешься. Твои вопросы не имеют права на существование, ты не один из них. Этот мир принадлежит людям и их воле. Каждый день они делают выбор и мы не вправе мешать, или как-то влиять на него.

— Но колдун…

— Там, наверху, видят и колдуна и его куратора. А значит то, что происходит, должно произойти. Если было б не так, бестелесные пришли бы и исправили ситуацию, но они не пришли. А значит все идет как надо и это не наше дело, понимаешь?

— Но если они не видят? А⁈

— Это невозможно. Бестелесные знают, каким путем двигаться миру и колдун входит в их планы, если его куратор молчит. Иного не может быть. Пойми и смирись.

Семен выпил остатки коньяка и откинулся на спинку стула. Мрачно кивнул:

— Да, верно. Ты прав.

— Вот и хорошо, — мягко подвел черту Прохор и встал, но Семен заговорил снова:

— Я не переживал бы об этом, если б в последнее время мы не пропускали так много всего: переходов границ, умертвий, необычной магии. А что, — и он посмотрел на Прохора, — что, если бестелесные так же как и мы пропустили что-то и все идет вовсе не по плану, а вопреки?

— Я не стану ни секунды всерьез рассматривать такую возможность. Разговор окончен, — отрезал Прохор. — Кстати, если ты будешь и дальше с этим человечком, заведи еще одну карту. Их можно иметь несколько штук. Это удобно.