Нашедший себя, теряет зависимость от чужих мнений.

А. Эйнштейн

Яркая комета с бешенной скоростью летела прямо над его головой. Он не успевал вертеть глазами, как она проносилась все дальше. Звук ее был похож на скребок лопатой по толстому льду. Она проносилась чудом мимо неуклюже расставленных планет и уносилась все дальше, превращаясь в белую длинную точку, будто дерзкую подпись на темно-синем небе. Еще немного и он услышал отдаленный взрыв, и белая точка вспыхнув как молоко на огне, тут же исчезла в темноте. Он не мог открыть глаза из-за боли в них, но услышал приближающиеся к нему, как земные камни слова и фразы, они били ему прямо в голову.

– Альберт! Посмотрите сюда, Альберт! – Прямо перед ним возникла вспышка фотоаппарата и ослепила его.

– Альберт, вас называют самым гениальным ученым нашего столетия! Читатели хотят знать, так ли это?

– Альберт, скажите что-нибудь гениальное для читателей нашей газеты! Что-нибудь для первой полосы!

Возникали беспорядочные выкрики со всех сторон, и к его лицу сразу же потянулись микрофоны на длинных тонких штативах, неуклюже ударяясь друг об друга. Он стоял с таким видом, будто вокруг никого из них не было, а он находился один на весеннем лугу, улыбаясь встречному ветру. Все эти вопросы не имели ничего общего с тем, что постоянно вертелось у него в голове, а именно бесконечные сочетания пространства и времени. Все последние годы он пытался создать единую теорию поля.

– Альберт, говорят, что ваша теория относительности полная пустышка! И ее уже давно опровергли!

– А еще говорят, что вы все свои идеи украли, когда работали в патентном бюро? Это правда?

Скорость света, которая благодаря ему стала постоянной, в этот самый миг показалась ему изменяющейся. Ветер в его голове стал усиливаться, но глаза оставались спокойными. Он застыл как восковая фигура, с удивленным, и в то же время восхищенным выражением лица. Казалось, он умел останавливать все процессы внутри себя; и сейчас его глаза застыли в моменте, как яблоко уже сорвалось с дерева, но еще не упавшее на землю. Только он чаще мог фиксировать свое внимание на таких моментах, останавливая время. Если присмотреться сквозь его улыбку, то можно было увидеть блеск от яблока, летящего вниз.

– Альберт, ну хотя бы слово для заголовка! Для первой страницы! Скажите что-нибудь! Хоть слово!

Все это время он стоял и смотрел на них так, как ребенок, который смотрит на приехавший в его город цирк, и улыбался. Он не знал ни что им ответить, ни как вообще на все это реагировать. Эта встреча была сильно не похожа на научные конференции, в которых ему приходилось участвовать до этого. Те ученые, с кем он привык общаться, никогда не общались с ним в такой резкой и бессвязной манере. Выкрики ему казались, будто брошенными в него тухлыми яйцами, но не потому, что они его чем-то оскорбляли, а просто потому, что они были слишком резкими и неразвернутыми для его неторопливого ума. Он стоял улыбаясь, а они все продолжали выкрикивать свои короткие просьбы и вопросы. Уголки его век опустились в нерешительности вниз, давая понять собеседникам, что он не понимает, чего от него хотят. Но с каждым новым выкриком, внутри него начиналось легкое жжение, которое вынуждало его что-то им сказать или сделать. И вдруг, неожиданно для них, и в то же время для самого себя, он высунул язык, как только смог далеко, и поднял высоко с удивлением брови, выражая таким образом, свою ответную реакцию на их бесцеремонное приставание к нему. Он не любил, когда вмешивались в его внутренний мир, или мешали мечтать. В детстве, когда его дразнили мальчишки на улице за то, что он игрался с вымышленными игрушками, он отвечал им так же. Тогда его выгоняли из песочницы, а он улетал от них на другую планету. Это выражение означало для него, «завидуйте молча, если не видите мои потрясающие игрушки и миры». Так ему показалось, он ответил им наилучшим образом, но самое главное на понятном их уровню развития языке. Снова не упуская момент, защелкали вспышки фотоаппаратов, каждый репортер захотел запечатлеть это смешное выражение лица столь гениального и всеми уважаемого ученого на страницах своего издания.

– Вас называют шарлатаном и мошенником многие именитые физики. Как вы прокомментируете это?

– Вас называют баловнем судьбы и лентяем, сыном крупного промышленника из Цюриха?

– Считается, что ваши теории были позаимствованы у Лоренца и Пуанкаре? Что вы скажите?

Вспышки фотоаппаратов его слепили, сначала он скромно закрывал глаза, и видел небесное сияние, которое не гасло, а наоборот возрастало, и затягивало его к себе. Он почувствовал слабость в ногах, и слегка пошатнулся, так как ему показалась, что он уже летел вниз головой в космическую бездну, куда любил приходить размышлять в одиночестве. Голова его едва заметно стала крутиться по арбитре, а фотоаппарата не переставали щелкать, голоса репортеров он уже слышал в отдалении. Он уже летел в открытом пространстве среди звезд, и глаза его в этот момент открылись, но не выражали ничего кроме привычного блаженства и отстраненности. Холод пробежал по его коже, он почувствовал запах космической пыли и его пробрала изнутри приятная дрожь. Теперь он смотрел на Землю с высоты Альдебарана, и приятный трепет сердца одолевал его. Здесь пространство и время сливались в единое поле, внутри него. Именно здесь он когда-то открыл свою знаменитую теорию относительности, когда пытался сесть, как на коня, на солнечный луч, и вернуться на родную Землю. И когда он оглянулся в сторону, то понял, что соседние лучи, будто не летели с ним вместе, а застыли на месте. Относительно него они были неподвижны, но в том то и дело, что сам он двигался с космической скоростью. И в этом полете голова его кружилась, и наполнялась тем невероятным спокойствием и блаженством, которое он никогда не находил наяву. Солнце при этом казалось ему не горячим, а наоборот прохладным и вдвойне приятным.

– Господин, Эйнштейн! – Послышался вкрадчивый голос за его спиной, который отличался от других голосов доброжелательностью и услужливостью. – Господин Эйнштейн! Вас уже ждут в тронном зале, для вручения премии, все гости уже собрались. – Это говорил швейцар при королевской ратуши. – Пойдемте со мной, я вас провожу, а то все уже вас заждались. – В 10 часов начнется уже церемония. – Он поднял руку и посмотрел на циферблат, стрелки на котором крутились в обратную сторону. Он не мог поверить своим глазам, неужели сломались, но почему они крутятся в обратную сторону, этого просто не может быть.

Незнакомый голос возле его уха пробудил ученого, эти звуковые колебания вызвали космическое цунами, которое снесло от него вдаль все планеты и звезды. Космос его отторгал, будто выталкивал из пещеры на свет. Он стал медленно возвращать в действительность, голоса репортеров становились громче, блаженство внутри все меньше, а стрелки часов на часах швейцара замедляться. Голова переставала кружиться. Он обернулся и увидел швейцара стучавшего по своим наручным часам пальцем. В воздухе что-то повисло.

– Здравствуйте. – С большим почтением и даже нежностью обратился к нему ученый. – Куда вы говорите нужно пройти? Не могли бы вы меня проводить? А то я тут заблудился. Я был бы вам признателен.

– Да, да! – Встревожился швейцар, и был немного польщен такой любезностью. – Прошу за мной.

От лавины вспышек и назойливых вопросов, ему пришлось тут же зажмурить глаза, и скрыться в вестибюле ратуши, куда вход репортерам был строго запрещен. За его спиной закрылись стеклянные двери, через которые все еще доносился шум прессы, будто кто-то перебирал старый чулан, высыпая на пол то один чемодан, то другой. Он чувствовал, как не опуская внимания, его спину и затылок жгли десятки пронырливых лучей фотокамер. Голоса их через стекло звучали так же беспомощно как крики рыбок в аквариуме. Они с бешенством стучали кулаками по толстому стеклу вестибюля, который был заблокирован от их прохождения. Швейцар у входа закрыл перед ними двери, в то время как, ученый маленькими шажками похожими на пингвина, уже направлялся к старинному портрету. Эта была походка уставшего от внимания человека, которого вернули с другой планеты на Землю. Космическая пыль еще была на его ресницах. На полпути его догнал запыхавшийся швейцар и взяв аккуратно за локоть направил в другую сторону: «Прошу вас, сюда господин Эйнштейн». Ученый податливо развернулся и поплелся за провожатым, который явно шагал шире и быстрее его. Швейцар не мог поверить, что этот неуклюжий и постоянно теряющийся в пространстве простачок, мог своими теориями перевернуть жизнь миллионов людей, в том числе и его. Кто бы мог подумать, что такие люди когда-либо станут популярными, ведь сам он, будучи в школе был успешным молодым человеком, капитаном сборной по футболу, уважаемым во всем квартале, и таких как Эйнштейн он просто не переносил на дух, за их отстраненность и мечтательность. А сейчас ему приходилось вести его за руку на церемонию вручения Нобелевской премии.