Не все из тех, кому довелось вступить в контакт с Одином, ощущали себя язычниками. Психолог Ральф Метцнер заметил по этому поводу:
Старые легенды гласят, что последователи Одина были “одержимы” богом, и часто я чувствую себя так, как будто я одержим или вдохновлен. Я думаю об Одине и получаю откровения или ответы на свои вопросы, включая вопросы о смысле некоторых мифов. Или внезапно обнаруживаю подходящий миф, о котором не знал ранее. Как бы странно это ни звучало, но я должен сказать, что большую часть того, что связано с этой книгой [The Well of Remembrance], мне дал непосредственно Один (Metzner 1994, 10).
У меня было такое же чувство, когда я работала над лекциями, которые в итоге превратились в мою книгу Taking up the Runes[9], и даже сейчас, когда я пишу эти строки, я ощущаю присутствие Одина. Я и подумать не могла, как может измениться моя жизнь после первой серьезной встречи с этим богом.
Когда я занималась исследованиями феминистической духовности в 1970-е годы, я смотрела на Одина как на одного из многих воинствующих патриархальных богов. Я сосредоточилась на изучении богинь, и это вполне устраивало меня до тех пор, пока в один из выходных дней в августе 1987 года я не посетила шаманскую сессию, которую вел Майкл Харнер. Некоторое время я успешно использовала практики из его книги The Way of the Shaman[10]. Я отправилась на сессию, надеясь улучшить свои прежние навыки и освоить новые техники, но моим давним заветным желанием было научиться традиционным магическим и духовным практикам Северной Европы.
Вот как я описала свой опыт спустя два года после сессии:
Я иду по серой земле… [сквозь] мир тумана, который клубится среди огромных камней. Ворон летит впереди меня, но не темный, каким он был в Нижнем Мире, а яркий, как солнечный блик на опущенных веках, крылья его трепещут – яркое/темное/яркое – на фоне сумрачных валунов.
«Куда ты ведешь меня?» – спрашиваю я и пытаюсь идти быстрее.
До меня доносятся приглушенные звуки из обычного мира, оставленного за спиной, но я, закутанная в свой серый плащ, защищена как от звуков, так и от холода, что становится все сильнее и сильнее. Многолетняя практика помогает мне контролировать дыхание и снова войти в транс. Я доверяюсь ритму бубна в руках Майкла Харнера и позволяю ему вновь погрузить меня в видение.
Бурые камни высятся справа и слева, подобно колоннам, их шероховатая поверхность испещрена письменами, смысл которых стерся ветрами бессчетных лет. На одном из них сидит ворон, нетерпеливо трепеща крыльями. Очевидно, что птица невысокого мнения о моих умственных способностях, но она ждет, что я отправлюсь за ней вслед.
«Ты спрашивала о наставнике… – говорит она мне. – Именно к нему я тебя и веду».
Я не спорю. Я бы никогда не осмелилась назвать птицу своей союзницей. Особенно эту, Праматерь воронов, чей язык такой же острый, как и ее длинный клюв.
Но я думаю, что она собирается научить меня тому, что я хочу узнать…
Праматерь Воронов появилась в первый день сессии и заявила, что желает принять участие в мероприятии. Этот первый контакт описан в моей книге Trance-Portation[11]. Во время второго путешествия Харнер велел нам отправиться в Верхний Мир и разыскать там учителя в человеческом облике. Но я совершенно не ожидала того, что произойдет, когда некто, кому я доверяю, бьет в бубен, а я не отвлекаюсь на заботу об остальных. То, что начиналось как упражнение для активного воображения и визуализация путешествия, достигло такой степени вовлеченности, которую я никогда раньше не испытывала. Но могла ли я поверить в происходящее?
Знание – это обоюдоострый инструмент. Я с детства увлекалась мифологией, получила степень магистра в этой области, а годы эзотерического обучения и практики познакомили меня с великими мифами Европы и их значением. Однако я страдала от расхождения между рациональным знанием и духовным познанием-гнозисом, от расхождения, которое является бичом образованного западного человека. Поэтому личное восприятие и собственный опыт казались мне менее ценными, чем знания из учебников или даже жизненный опыт «одаренного» человека.
Кроме того, у меня была еще одна причина для подозрений. Я писательница, я создаю архетипы, образы и те символы, которые мы именуем словами. Когда я искала животное-союзника в Нижнем Мире, то поняла, что означает ворон, который явился ко мне. Но именно потому, что я сразу узнала его, легко было заподозрить себя в том, что я выдаю желаемое за действительное. Если бы я придумывала союзника для персонажа одного из своих романов, то, возможно, выбрала бы ворона. И это тоже было бы поводом для сомнений в том, что именно я услышала. Я зарабатываю на жизнь писательством. А может быть, я прямо сейчас придумываю что-то еще?
«Говорил тебе кто-нибудь, что ты слишком много думаешь? Заткнись и иди за мной!» – ворон хлопает крыльями и летит дальше.
Путь тяжел, но я зашла слишком далеко, ждала слишком долго и слишком страстно этого желала, чтобы сейчас сойти с него. У меня нет выбора. Я должна следовать за птицей.
За колоннами лежит каменная арена, на которой ждет меня некто в широкополой шляпе, надвинутой на глаза. Складки его серого плаща словно высечены из камня. Незнакомец оборачивается, и я вижу копье в его руке, седые волосы и единственный глаз…
Нет. О нет. Ворон, что ты пытаешься сделать со мной?
Богиня Фрейя или, может быть, мудрая язычница-ведьма – вот кого я ожидала встретить и кому я была бы рада. Но в этот момент я окончательно убедилась, что происходящее со мной – вовсе не сон, поскольку узнала ожидавшего меня бога. Я всегда была осторожной, ведь ни один здравомыслящий человек не будет просить Одина, чтобы тот научил его магии.
Причины такой моей реакции нуждаются в объяснении. Для Рихарда Вагнера, сочинявшего свои оперы в XIX веке, этим богом был Вотан, размышляющий о судьбе и кольце всевластия. Для Снорри Стурлусона, писавшего в XIII веке, одним глазом поглядывая на христианских священников, а другим – на поэтов, этот бог был Всеотцом, покровителем королей и скальдов, воздававших ему хвалу. Для авторов саг он был переменчивым Владыкой Битв, дарующим победу или забирающим героев в Вальхаллу. Кто бы выбрал такого бога в качестве наставника?
Но в собрании поэтических текстов, именуемых Старшей Эддой, появляется другой образ. Здесь мы видим Одина – искателя знаний, мастера рун, певца заклинаний, чей восьминогий конь Слейпнир несет своего хозяина даже в страну мертвых. Продолжая свои попытки эвгемерезировать[12] богов в «Саге об Инглингах», Снорри показывает Одина как мастера весьма специфической магии.
Один был многозначен в глазах своих почитателей из германских племен, но прежде всего он был богом экстаза. Его сопровождали два ворона, которые приносили ему знания со всего мира. Он добыл руны и мед поэзии. За глоток воды из колодца мудрости он отдал собственный глаз.
Дары Одина человечеству – это дары расширения сознания. Для тех, у кого хватит силы духа усвоить его уроки, Один – великий учитель магии.
О характере этого знания можно судить по нескольким обрывочным упоминаниям в Эддах (Старшая Эдда, сборник древней поэзии, и Младшая Эдда – сочетание поэзии и прозаических комментариев, написанных Снорри Стурлусоном, чтобы объяснить стихи) и в сагах. В скандинавской литературе существует своеобразная поэтическая стенография поэтических метафор и аллюзий, которые предполагают, что слушателю заведомо известны те истории, к которым они отсылают, но вот только не все эти истории дошли до наших дней.
