Мысль покинуть почву целостной истории, нереальность которой замечали, могла оказаться более чём соблазнительной. Дробление истории на автономные сферы - от исторической демографии до истории техники, от экономической истории до истории ментальностей, каждая из которых некоторое время воспринималась как новаторское начинание, это засвидетельствовало. О том же свидетельствует благодать убежища, дарованного культурной антропологией, в рамках которой анализ представлений стремится замкнуться в себе самом, а дискурсы прошлого оказались реифицированными. Путь к воссозданию глобального в который

__________________Б. Лепту. Общество kak единое целое____________________155

раз заканчивается в методологическом тупике. Упрощающие суть дела аналитические категории, будучи реифицированы, вызывают окостенение исторических процессов и интеллектуальных операций, позволяющих их увидеть.

ИЗМЕНЕНИЕ МАСШТАБА И ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ ОПЫТ

Микроистория, интенсивное исследование очень ограниченных объектов (всякого факта, процесса, ритуала, самого заурядного человека), выдвинула несколько лет назад ряд альтернативных предложений. Первые попытки теоретического обоснования микроистории, однако, свидетельствуют о том, что она чревата макроаналитической моделью. С одной стороны, микроистория стремится проникнуть в щели серийного анализа, подступаясь к пережитому, к индивидуальному опыту, недоступному для обобщающих исследований. С другой стороны, подразумевается, что проблему верификации собственного анализа она решает по сути аналогично тому, что и квантитативная история в операциях с числами. Разнообразные определения, какие дают понятию "исключительного нормального", измысленному ради ответа на вопрос о репрезентативности частного случая, - тому свидетельство, идет ли речь о показательности исключения или же о его нормативности в обществах прошлого ^. Казалось, подступиться к социальной целостности возможно за эту цену. Однако, поставленная таким образом, проблема не имеет решения.

Обращение к более ранним исследовательским практикам позволит это понять. В середине XIX в., в пику развивавшейся тогда социальной статистике, Фредерик Лепле, изучая семьи рабочих, наметил некую трехэтапную методику, о которой стоит вспомнить ". Сначала, в ходе полевой практики, он предлагал наблюдать частные факты, относящиеся к одной единственной семье (или очень небольшому числу таковых); по окончании этого микроисследования попытаться извлечь оттуда предположения общего плана; наконец, подвергнуть эти выводы экспертной оценке, как правило, со стороны местных знаменитостей - мэров, нотариусов, врачей. Своеобразие их взгляда необходимо принадлежит как наблюдаемому миру (они живут в том же локальном сообществе, что и семьи, сделавшиеся предметом исследования), так и миру ученого наблюдателя (подобно ему, пусть исключительно по социальным мотивам, они удерживают критическую дистанцию относительно образа жизни рабочих семей). Роль этих экспертов в технике исследования значительна, ибо они образуют инстанцию верификации выводов, что позволяет разорвать порочный круг анализа, выводящего из частных наблюдений общие заключения, без шанса проверить последние иными данными, чем те, которые и дали возможность их измыслить. Кто, однако, сыграет роль эксперта в диалоге между еретиком-мельником XVI в. и современным историком? Методика Лепле здесь любопытна как симптом. Ответ, который она дает на вопрос о подтверждении выводов, свидетельствует от обратного о

156 Hcropuk в nouckax метода

том, что проблема репрезентативности, предваряющая всякую форму обобщения в указанных рамках анализа, не находит своего решения, кроме как в умозаключениях о правдоподобии результатов и методиках выборки.

В англо-американской антропологии микроистория обнаружила новые процедуры анализа, позволявшие избежать соблазна квантитативной парадигмы. Против одной из первых моделей, навеянной идеями Клиффорда Гирца и обладающей большими интерпретативными возможностями, итальянские историки быстро воздвигли стену критики ". Известно, что культурная антропология желает рассматривать совокупность действий, поведений, ритуалов и верований, формирующих социальную ткань, как значимый текст, и считает задачей социальных наук уяснение смысла текста. Она определяет культуру как мир разделяемых людьми символов, как слова и структуры некоего языка, которые есть горизонт возможного для всякого дискурса. В таком случае приблизиться к некоему общему пониманию означает восстановить язык, какой есть в распоряжении актеров, довольствующихся, в тех конкретных ситуациях, в которые они вовлечены, его артикуляцией.

Имплицитный постулат лежит в основании этого антропологического проекта: "текст" конкретного социального действия и "язык" культуры, выражением которого это действие является, связывает устойчивое отношение. "Системы знаков разделяются всеми, подобно воздуху, которым мы дышим", - вторит Клиффорду Гирцу Роберт Дарнтон. Или еще: "Культурные грамматики действительно существовали". Разумеется, каждая социальная практика и каждый дискурс способны изменить "состав атмосферы" или "грамматические структуры", однако в масштабе человеческой активности подобные искажения ничтожны. Так, в глазах Дарнтона, выравнивание в космосе текстов их моментных контекстуальных характеристик (к примеру, способов мировосприятия у французов XVIII в.) есть гарантия от произвольных интерпретаций и предпосылка обобщения. Отрицание автономии социальных актеров и интерпретативное насыщение аналитических схем - две эти особенности подхода вытекают из указанного постулата. Ссылаясь на это, сторонники микроистории оправдывают свое неприятие данной модели. Поскольку сообщающий смысл "тексту" контекст в избранном масштабе наблюдения инвариантен, исследователь уделяет больше внимания фиксируемому "текстом" смыслу, чем социальным процессам и, в частности, конфликтам интерпретации, приведшим к его фиксации. Поскольку текст дает возможность увидеть контекст, а контекст придает смысл тексту, круг анализа-интерпретации замыкается, "и в итоге - движение по кругу, в котором критерии истины и значимости, будучи целиком заключены в основополагающей герменевтической активности, представляются слишком произвольными". Ревизия анализа, подразумеваемая этими возражениями, двойная. Она ведет к отрицанию преемственности в угоду изменчивости. Она выводит на авансцену - прежде целиком занятую интерпретациями исследовате