ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Освобождение массового сознания от идеологического контроля привело к тому, что в своем "естественном" (незнакомом трем последним поколениям) состоянии оно стало, во-первых, гораздо менее интегрированным вокруг одного символа; во-вторых, оно рассталось с марксизмом - наследием раннесоветских времен; в-третьих, в нем с упадком государства еще сильнее проявилась тяга к символам империи и авторитарного управления ею. Можно отметить значительную устойчивость ценностно-символических конструкций массового сознания, а также подвижность массового сознания в том, что касается его ориентаций.
Изучение подобных феноменов с использованием данной методики, надо полагать, сможет принести интересные результаты будущим историкам и социологам.
' Советский простой человек: Опыт социального портрета на рубеже 90-х годов / А.А. Голов, А.И. Гражданкин, Л.Д. Гудков, Б.В. Дубин, НА. Зоркая, ЮА. Левада (руководитель), А.Г. Левинсон, Л.А. Седов. М., 1993 (Раздел "Nomen est omen"); Левинсон А.Г. Значимые имена // Экономические и социальные перемены. Мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень. 1995. № 2. С. 26-29. В названных работах излагаются результаты двух опросов в рамках исследования "Советский человек". Опросы проводились в режиме личных интервью по месту проживания респондентов. ^ Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1991. С. 509 ^ Левинсон А.Г, Память, памятник, мемориал // Декоративное искусство СССР. 1989. № II.
ОБРАЗ "ДРУГОГО" В КУЛЬТУРЕ
О. Ю. Бессмертная
РУССКАЯ КУЛЬТУРА В СВЕТЕ МУСУЛЬМАНСТВА: МУСУЛЬМАНСКИЙ ЖУРНАЛ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ, 1910-1911*
"Наше отечество - не Бухара, а Россия, где есть справедливо карающие законы для каждого преступниках).
(Ады Атласов)
Это - цитата из журнала под названием "Мусульманин" (1911. №8. С. 38), издававшегося в 1908-1911 гг. ' на русском языке "группой интеллигентных черкесов" ^ с участием и мусульман иных этносов России. Редакция же, стремясь, вероятно, к большей цензурной свободе, располагалась в предместье Парижа^ и это, как мы увидим, само по себе символично, хотя о каком-либо особом воздействии такого ее временного местопребывания на умы издателей вряд ли стоит говорить. Фраза взята из филиппики в адрес религиозного авторитета - некоего ишана, выступавшего против новых методов образования в мусульманских школах. Указание на интеллигентность издателей в библиографическом обзоре не случайно: оно не только отмечает их образовательный "ценз" \, но и обнаруживает в журнале характерную проблематику, по всей России воспринимавшуюся как интеллигентская, т. е. прежде всего просветительская^
Адресуясь ко всем мусульманам России и видя в этом свое новаторство и высокую миссию , журнал, однако, не был уникален по своим идейным позициям и в собственно мусульманской прессе России того времени, оживившейся, как и вся российская журналистика, после революции 1905 г. В нем собрались люди, мыслившие в русле весьма широкого среди образованных российских мусульман и достаточно разнородного политически реформаторского просветительского направления, представители которого называли себя "джадиди" (новый), в противопоставление кодами (старый, древний). Термин как раз и связан с идеей реформы мусульманского образования, предполагавшей обучение школьников общеобразовательным "светским" дисциплинам (среди которых был и национальный язык) и создание "новометодных" школ-мектебе (основанных на "звуковом" методе обучения, более близком современным евро
Статья представляет собой расширенный -текст доклада, прочитанного на Вторых Лотмановских чтениях 27 дек. 1994 г.
О. Ю. Бессмертная. РусхЛая Культура в свете мусульманства269
пейским формам преподавания, чем традиционный)^. Понятно, что идея школьной реформы была проявлением более глубоких потребностей джадидов, составивших одно из многих течений в той волне модернизаторских устремлений ', которая - в ответ на необыкновенно близкую (хотя и не всегда добровольную) встречу с европейской цивилизацией - охватила к рубежу веков чуть ли не весь восточный, да и не только восточный, мир ^
Дополню начальное представление облика журнала первыми строками его программы (она публиковалась на второй странице обложки номеров 1911 г.):
"Двухнедельный народно-популярный, научно-литературный и общественный журнал. Посвящен интересам культурного развития мусульман России и кавказских горцев. Стремится объединить единоверцев на почве прогресса, любви и труда и приобщить к цивилизованным народам".
Явная установка на усвоение европейской, и русской в частности, культуры провоцирует исследователя рассмотреть журнал в одном из следующих ракурсов.
Первый, вполне очевидный ракурс - изучение издания с точки зрения собственной культурной традиции его авторов, скажем, мусульманской (или этнической, национальной): как такая традиция проявляет и переосмысляет себя в обращении к этой внешней для нее русско/европейско/христианской (христианской, во всяком случае, генетически) ' культуре; как она, мусульманская традиция, преобразует это внешнее воздействие.
Второй ракурс более спорен для культурного антрополога, исходящего из презумпции особости, самодостаточности и активности всякой культуры, а потому - и из неизбежности ее избирательного отношения ко всякому осваиваемому ею воздействию, неизбежности переплавки этого воздействия ею по-своему (что и предполагает первый ракурс). Это ракурс рассмотрения текстов журнала со стороны русской культуры: что в ней-русской культуре-оказывается "выбранным" мусульманским сознанием, каковы возможные превращения ее собственных форм, какой предстает она со страниц мусульманского издания.
Целесообразность этого подхода определяется, на мой взгляд, несколько неожиданным явлением. Дело в том, что авторы "Мусульманина", какой бы темы они ни касались, оперируют главным образом теми же категориями, на которых базируется речь прессы российского "большинства"", и, более того, эти категории оказываются связаны сходной (при сравнении с речью этого "большинства") логикой. Иными словами, мой первый тезис заключается в том, что как по "вокабуляру", так и по "синтаксису" культурный язык "Мусульманина" в принципе представляет собой один из языков самой русской культуры ^. Вместе с тем, однако, "Мусульманин" как бы доводит до логического конца, до предела, черты этого языка - и потому оказывается для соответствующего пласта рус
