– Сейчас во всей бандеке безумство! – с сердцем обобщил Мерсьек. – Впечатление такое, что все неожиданно проснулись и, едва протерев глаза, бросились кто куда. Мы летели через Заповедник Выродков и Дикие Земли, так кого только не видели. Гурты, банды, хожалые, тронутые… Как мураши. Но там точно, кто куда. А здесь, за Примето, все тянуться в одну сторону.

– Быть дракам… И нам того не избежать, – подвёл неутешительный итог Тлуман серьёзному разговору, так как тут же переменил тон: – Приглашаю поесть, и… можете полетать.

– Мы вам кое-что привезли. Ваши мешки, смотрю, тощают. Жуперр просил.

– Вот за это спасибо. У нас впереди несколько вьючных торнов, но пока мы до них дойдём. А у нас, – думерт понизил голос, – некоторые едят сверх меры.

– Сочувствую, – со смешком отозвался Мерсьек.

От его делового настроения после приземления шара, не осталось и следа.

Завтракали долго. Тескомовцы Тлумана отдыхали и никуда не торопились. Они лениво жевали, лениво перебрасывались репликами, посмеивались. Экипаж воздушного шара тоже не жаждал подниматься в небо – интересно поговорить с новыми людьми, посплетничать. Ну, а те, кто бредёт по пустынной равнине впереди, сбоку и сзади, сделай они свидж влево или вправо, для наблюдателей сверху не помеха – определят, кто где, да и попугают, мол, вот вы у нас, как на столе.

Мерсьек поведал Тлуману о продолжающейся неразберихе в столице Сампатании.

– Власти настоящей нет. Одноимённые проникают в центр Габуна, заполняют без разрешения дувары многоимённых, а то и присваивают их.

– А наши куда смотрят?

– Туда и смотрят! Тоже что-то делят, – зло сказал Мерсьек. – Мне вот с Жуперром общаться легче, чем… – Он хмуро осмотрел недоеденный пакет, как бы ища в нём продолжения недосказанного. – Трудные времена. У всех проснулся свой бзик. Ждут прихода Бланки, нашествия неких Инеистых с Суременных гор или полчищ неведомых ещё выродков… Даже якобы в пустыне Снов оживление…

– Кому там оживляться? – выпучил глаза Поликан. – Пустыня же. Там говорят…

– Кто говорит? – дёрнул бровями Мерсьек.– Туда ни хожалые, ни лесовики носа не суют. А то, что достигает Керпоса из Фитолы, нуждается в многократной проверке.

– Слетали бы и посмотрели, – сказал Тлуман.

– Слетали бы… Хорошо говорить. А я в этом году потерял несколько шаров. Три из них на твоей совести.

– Даже так? – обиделся Тлуман. – Вы плохо летаете, а я, оказывается, виноват?

– Я не сказал, что ты виноват. Но гоняясь за этим мальчишкой… С тобой.

– У нас тоже из-за него потери. Оттого и бегаю за ним, чтобы наказать за всё.

– Долго бегаешь, – жуя, сказал Мерсьек. – Да не обижайся ты! Я себя тоже имею в виду… Ладно, мы слетаем, посмотрим, а там… – Он вдруг прислушался, повёл носом, насторожился. – Вы ничего не чувствуете? – оглядел он взглядом думерта и кринейтора.

Поликан перестал смаковать очередной пакет, недоумённо уставился на Мерсьека серыми, на выкате, глазами.

– «Что можно чувствовать во время еды?» – спрашивали древние. И отвечали: «Только вкус еды!».

– А ты сам что чувствуешь? – Тлуман тоже ощутил перемену: ползущий по спине озноб, возникшей неясно от чего, то ли от неожиданной перемены настроения Мерсьека, то ли от зарождающейся опасности, подступающей откуда-то извне.

– Если я правильно думаю… Лопсис! – оглянулся Мерсьек и позвал одного из прилетевших с ним тескомовцев

– Будет збун, шейн, – тут же отозвался Лопсис.

Экипаж уже поднимался и собирал остатки еды.

Тлуман помянул обитателей Края. Отдохнули, ни чего не скажешь.

– Идёт збун! Приготовиться! – подал он команду своим тескомовцам. И спросил Мерсьека: – Шар выдержит?

– Будем надеяться. Он старый… Не рискнул взять другой. И один, хотя Жуперр, как будто, просил не менее трёх.

Экипаж шара хлопотал у гондолы, но все их действия походили на пустую суету. Шар, открытый небу, нависал над ними горой, и защитить его люди не могли. Мерсьек достал из гондолы копольц и в позе скучающего бездельника опёрся о борт, с меланхоличной усмешкой наблюдая за подготовкой тескомовцев из Примето к збуну.

Его спокойствие закрыло от окружающих подступающее беспокойство за судьбу шара, а ведь он мог взорваться или дать течь. И в том, и в другом неблагоприятном исходе таилась опасность экипажу застрять здесь надолго. Шар, даже пустой, не бросишь, значит, надо сидеть при нём, пытаясь привести его в порядок собственными силами – заклеить дыру, накачать. Или, в худшем случае, ждать, когда из Бусто прилетят, по крайней мере, три шара, чтобы забрать экипаж, гондолу, оболочку…

Парк воздушных шаров износился и таял на глазах. Случалось, что порой пилоты отказывались в одиночку улетать далеко от базы, не надеясь вернуться назад. Связь – из рук вон плохая: иногда проходят дни, прежде чем удаётся дать о себе знать и надеяться на помощь.

К Мерсьеку подошёл Лопсис. Его крупное лицо покрылось капельками пота, копольц надвинут по самые уши, куртка застёгнута на все ухватки.

– Шейн, сейчас начнётся, – сказал он. – Надо отойти от шара. Не хочу даже думать о плохом, но збун, по-видимому, будет недолгим, но яростным. Надо стать рядом с приметовцами.

Мерсьек кивнул, с прерывистым вздохом сказал, отрываясь от гондолы:

– Пойдём…

Збун обрушился сверху и обжигающей волной накрыл затерянную в безводном пространстве жалкую кучку людей, укрытую лишь от стихии копольцами, сверкающими отражёнными лучами. Жар опалял не только землю, но и раскалял воздух. Остатки весенней влаги в верхнем пласте почвы нагрелись, поднимаясь ввысь белёсыми потоками. Трава на глазах жухла, стебли её скручивались, редко разбросанные там и здесь кусты выбросили теневые листья; под ними жалась небогатая живность Диких Земель и торопилась закопаться как можно глубже.

Словно гигантское солнце опустилось на Землю – шар засеребрился, отражая огненные лучи.

– Выдержит! – с плохо скрываемым волнением сказал Мерсьек. – Он выдержит!

Лопсис нахмурил брови, прищурившись, осмотрел шар и не поддержал оптимизма командира. О возможностях этого шара он знал больше Мерсьека. Шар предельно старый, сработанный позабытыми теперь технологиями. А они создавали вечные вещи. Однако когда он был изготовлен, о збунах, если и знали, то они тогда такими свирепыми и продолжительными не были. Вон как полыхает!..

Басовитый звук оповестил, что шар не выдержал: в нём появилась течь. Но Лопсис радостно передохнул, так как шар остался цел, а течь – дело поправимое, хотя и хлопотное. По крайней мере, придётся потратить не один день на восстановление и на накачку.

– Только дыра, шейн.

– Понял, – буркнул Мерсьек на сообщение Лопсиса. – Могло быть и хуже. Будем отсиживаться… День на заплатку и день… два не меньше, на заполнение, – неохотно пояснил он Тлуману. – Шар старый…

Сфера шара теряла округлость, медленно съёживалась и опадала, прикрывая гондолу, его сверкающая поверхность заиграла радужными лучами, больно бьющими в глаза. И, наконец, источник звука – истечение газа – словно мигнул, а в округе стало темнеть – вернулась дымка, прикрывающая даль.

Тлуман внешне посочувствовал заботам Мерсьека.

– Ну, а мы пойдём, – сказал. – Днёвки не получилось, а они идут быстро. Нам далёко от них отставать не следует.

– Знают о вашей погоне?

– Не уверен… Если бы знали о нас, так бы не следили. И постоянно идут в одном направлении. Думаю к восточной окраине Болота. К дороге Смерти…Страха.

Мерсьек покачал головой.

– Ясно. Ведь, говорят, она прямо ведёт к Скале.

– Кто знает, куда она ведёт? Никто. Но все почему-то уверены – к Скале.

– Ты там, у дороги когда-нибудь бывал?

– Нет. Лет пятьдесят назад подходил к ней близко, но не дошёл. А те бойцы, что тогда опередили нас, видели её. Говорили, что дорога как дорога, только сохранилась прекрасно. А ты?.. Ты же летал…

– Летал, да не над ней, – подумав, отозвался Мерсьек. – И сейчас бы не совался. Сколько вокруг неё шаров исчезло. Сколько бойцов. Почитаешь анналы – дрожь берёт… Вот почему и прилетел на одном, к тому же старом, шаре. Случись что, не так жалко его потерять…