Он молниеносно выскочил перед Свимом, походя, распорол животы двум енотам, оказавшимся на свое несчастье рядом с ним, вытащил придавленный меч тасмеда и вернулся на своё место рядом с Гелиной. И всё это за время, пока торн исполнял приказ Свима – отступить на два шага назад, дабы обеспечить свободу передвижения и лишить енотов трамплина, с которого они теперь бросались на защитников.

– Малыш! – только и успел прорычать Свим, готовый встретить енотов, убитых прямо под его носом Камратом, как мальчика уже не было впереди него.

Мелькнул как невесомая тень и исчез. Свим даже головой встряхнул – не почудилось ли?

Камрат, словно не слышал окрика дурба, стоял уже за его спиной и, ни на кого не глядя, занимался обретённым трофеем. Тем более его не занимало побледневшее и вытянувшееся от удивления лицо Гелины.

Она вначале испугалась за него, посчитав его поступок опрометчивым. Меч Свима уже начал движение, чтобы опуститься на головы выродков, когда Камрат вклинился между готовым разить оружием и его предполагаемыми жертвами. В эти мгновения время для Гелины как будто остановилось, так ей, как бы то ни было, показалось, ибо на её глазах словно замерли в порыве еноты, Свим медленно подавался вперёд корпусом и разгибал вооруженную руку; пропали все звуки. Зато Камрат успел сделать задуманное. К счастью, как подумала Гелина. Всё окончилось благополучно, и теперь она внимательно рассматривала это чудо.

Она могла верить или сомневаться словам Харана о мальчике, но то, что он сейчас сотворил, могло показаться неправдоподобным, если бы она сама этого не видела. Неужели Харан прав, и это заложенный? Но ведь он мальчик. Миловидный, с виду спокойный, никаких особых примет, которыми, якобы, обладают заложенные: мечущий молнии взгляд, руки могут удлиняться и укорачиваться, способность видеть затылком…

Бред какой-то! Всё не то, всё не похоже.

Меч пришелся Камрату по руке – не слишком тяжелый и хорошей длины. Он перекинул его из руки в руку, стараясь определить, в какой из них более удобен захват. Повертел, рассматривая необычного цвета клинок, потом слегка подбросил меч, поймал, повернул рукояткой от себя, проверил гибкость… Остался вполне доволен, и равнодушно посмотрел на растущий новый вал поверженных енотов…

В избиении выродков не было ни чести, ни смысла, ни боевого азарта. Ко всем этим трём безрадостным выводам Свим пришел уже после нескольких удачных движений меча.

Вот они убили два десятка енотов. Ну и что? Они же лезут как в мясорубку – безостановочно и бездумно – и умирают.

Ради чего? Или кого?

Что-то было не так. Что-то не слышал Свим о гуртах самоубийцах. На месте енотов иные выродки уже давно бы прекратили это бессмысленное самоуничтожение. Но здесь так оно и происходит. Да и как же назвать тактику енотов, если не самоубийством? Ещё прауза такой сечи, и они все падут под ноги защитников.

Впрочем, гараны ведь так же бессмысленно пытались их атаковать, пока не удалось всех их убить… Но то гараны, полудикие твари, практически потерявшие разум. Но сейчас атакуют и глупо умирают неизвестно за что разумные.

Да, что-то не так…

– Харан!.. Как думаешь… – Прокричал Свим, не поворачивая головы. Дыхание у него сбивалось, – Они что, решили… – он сделал выпад мечом навстречу прыгнувшему на него выродка, – все умереть?

– Дора или… – Харан тоже кричал и отбивался. – или визинги. Гонят их… за Гелиной.

– Должно быть, так, – Свим на мгновение оглянулся на столпившихся за его спиной пришлых, хрипло скомандовал: – Отступите назад! На два-три шага. Назад! И мы тоже отходим! – добавил он, обращаясь уже к Харану и Сестерцию.

Еноты преодолевали сдвоенный вал из согуртников, давая отступившей защите краткую передышку. Она была необходима Свиму не только для физического отдыха.

– Камрат! – позвал он мальчика. – Полезай опять наверх стены. Посмотри внимательнее, нет ли где невдалеке каких-либо людей. Они могут и прятаться. Понял? Давай малыш! – Свим отбил неуклюжую атаку ошалелого выродка. – Пусть тебе помогут пришедшие сегодня. Попроси у них сам… – и он опустил меч на голову, не успокоившегося енота.

Камрат стал пробираться через плотные рады незнакомых ему людей и выродков. Призыв Свима помочь мальчику услышали все и также все наперебой стали предлагать свои услуги. Они уже отдышались, пришли в себя и были готовы послужить общему делу отражения нападения недавних своих преследователей, хотя бы таким образом.

Пока мужчины и торн отбивались от наседающего на руины гурта, за их спинами женщины, да и путры с ними, начинали жить новыми реалиями и страстями. Шум схватки не мешал горячо обсуждать внезапное спасение из, казалось бы, безвыходного положения; на устах повисла невероятная встреча с Хараном; восхищались мужественностью и монументальностью Свима.

Иные уже ощущали боль утраченного…

Глава 2

После загадочного исчезновения Харана безутешная в горе Гелина во всём обвинила своего приёмного отца – гита, Правителя бандеки, главу Великого Кугурума, слугу Правдивого Сената и прочая – Гунака Гделина Гамарнака.

Гунак, крупный, с жестковатым лицом человек, чуть наклонив с лёгким налётом седины голову, выслушал до конца её сбивчивые, прерываемые слезами, претензии, свёл густые брови и, угрюмо глядя ей в лицо, спросил:

– Это всё?

Она вспыхнула негодованием и продолжила изливать на него свои упрёки, на сей раз её хватило ненадолго.

Гунак хмыкнул.

– Теперь, вижу, всё… Я так и думал. Мне сейчас, Гелина, не до твоих капризов. Поэтому поживи-ка ты в своём городском хабулине. Подальше от меня будешь, к тому же тебе пора привыкать жить в своём доме. А кугурум тебе противопоказан!.. Вот теперь и у меня всё! Я пришлю Никилена, он распорядится. Да, можешь взять с собой за одно и Грению…

Никилен, устроитель родового хабулина Гамарнаков, появился так скоро, словно стоял под дверью. Невысокого роста, лет двухсот от роду, он не отличался многословием. Его хватило, чтобы кротко посмотреть на Гелину и спросить:

– Что прикажешь взять с собой, канила?..

Вначале Гелине казалось, что приёмный отец не только лишил всех надежд на встречу с Хараном, но и унизил её, выселив из здания кугурума в другую часть столицы, почти к самой защитной стене, опоясавшей его.

Однако уже через несколько дней она и думать позабыла о своём, так называемом, унижении. Её хабулин, выделенный городом как не имеющей своего жилья приемной дочери правителя бандеки, хотя и был не слишком велик и не имел разветвленных подземелий, но он ей понравился. Ни внутренним убранством, поскольку здесь, так же, как и в здании кугурума, у неё было всё необходимое для жизни и увеселений, ни уютом скромных по величине комнат, а тем, что в этом доме единоличной хозяйкой была она, и никто другой не мог указать ей на что-либо. Каждая вещь здесь принадлежала ей и только ей. Под её рукой находился свой устроитель хабулина, своя охрана, свои слуги-путры.

На следующий день после переезда канилы Правителя ауны – жёны и канилы – приёмные дочери многоимённых и родные их дочери заполнили досуг Гелины сполна, находя времяпрепровождение в её хабулине более приятным, чем у себя дома, где им совершенно не с кем было обсудить самые важные и животрепещущие новости, сплетни и слухи.

А уж как была довольна Грения, родная дочь Правителя! Она вырвалась из-под постоянного присмотра всевидящего ока отца. Так ей казалось, поскольку Гамарнак занимался куда более серьёзными делами, чтобы не спускать глаз с дочери. Но девочка каждый день видела его, ей приходилось рассказывать ему о своей учёбе и поведении, то есть о скучных вещах, оттого и тяготилась повседневным его участием в своей жизни.

Грении едва исполнилось восемнадцать лет, и её еще не слишком обременяли учёбой или какими-либо обязанностями. Нянек в доме Гелины, в лице тех же аун и канил, хватало с лихвой, зато её тут окружали подружки-ровесницы, отпрыски многоимённых семей. Так что Грении у Гелины жилось привольно и весело.