– У меня… вот, – сказала она, – болит.
– Естественно, болит. Как тебя зовут?
Женщина опять хихикнула. Назвалась:
– Рада.
Иван смочил ватку и, прежде чем провести по ранкам, предупредил: – Не дёргайся, Рада… Терпи!
– Ой! – сдавлено вскрикнула Рада и хотела выдернуть руку, но Иван придержал её.
– Потерпи, сейчас пройдёт. У кого ещё? – он поднял глаза и наткнулся на взгляд синеглазки, что в упор смотрела на него.
– Я тебя знаю, – с упрёком бросила она Ивану в лицо. – Так что оставь свои идиотские шутки при себе! Видите ли, он помочь хочет!..
Её английский страдал плохим произношением.
– Ты… Вы меня знаете? – опешил Иван от её внезапного попрёка, и как оно было заявлено.
Он её видел впервые.
– Ах, ах! – зло проворчала она. На красивом её лице появилась хищная улыбка, от которой Ивану стало неуютно. – Не прикидывайся! И не изображай из себя удивлённого. Как будто не ты крутил мне мозги всего год тому назад. Или у тебя память отшибло?
– Я? – Иван беспомощно оглянулся на ходоков, они о чём-то говорили между собой и возникшей нелепой сценой узнавания Ивана незнакомкой не интересовались.
Зато женщины пришли в невероятное возбуждение. А Рада, только что смотревшая на Ивана с благодарностью, отвела взгляд и потупилась.
– Так это тот самый красавчик, о котором ты нам, Хелена, рассказывала? – спросила Катрин. – Да, жаль, что он тебя бросил, – продолжила она, хотя жалости, как это прозвучало, не было ни на гран. – Но красив! Ты права.
Иван живо поднялся с корточек, завинтил крышку флакончика, помял в пальцах ватку, отбросил её в сторону – всё это резкими, рваными движениями. Он никак не мог найти слов для достойного ответа синеглазой Хилене, обвинившей его в неверности. А что-то сказать надо было, иначе его молчание будет воспринято превратно.
– Я Вас вижу впервые, – нажимая на каждом слове, проговорил он. – Если Вам не повезло, то не надо каждого подозревать, что именно это он Вас обманул.
Обладательница синих глаз скривила губки. Всё-таки она была красивой и знала об этом. Сейчас, рассматривая Ивана, она, по-видимому, стала сомневаться в своих предположениях. Но отступать, по всему, не собиралась. Её холодный взгляд говорил об одном: кто попал в его поле видимости, тот просто так не отделается.
– Ваня, перестань смущать девушек, – по-русски пробасил подошедший дон Севильяк. – Вон как у них глазки на тебя разгорелись.
– Это они кого хочешь смутят, – буркнул недовольно Иван.
– О! – воскликнула Рада. – Вы русские? Как я давно не говорила на родном языке. Говорите ещё! Говорите!
– Ты его тоже узнала? – подозрительно оглядывая возможную соперницу, спросила Хелена на своём испорченном английском.
– Да что ты! Они русские. А я из Смоленска. Тоже русская.
– Русские? – с сомнением переспросила Хелена и опять осмотрела Ивана с ног до головы.
– О чём это они? – дон Севильяк уловил негодование Хелены, но не понял её волнения.
– Да вот эта красотка считает, что я как будто её бросил год назад. Поматросил, как говорят, а потом бросил.
– Ну, Ваня, ты, оказывается, везде успел! – восхитился дон Севильяк.
– И ты туда же… Я знать её не знаю! Хотел им помочь. А у них своё на уме… Вы что-то решили?
– Мы? Решили? – от удивления у дона Севильяка округлились глаза. – У нас решаешь ты, а мы…
– Ну, да, – обиделся Иван и отвернулся от женщин. – Вы все бессловесные овечки, а я у вас, значить, пастырь?
Дон Севильяк не ответил, потянулся сильным телом, всласть зевнул.
– Надо, Ваня, отоспаться, а уж потом что-нибудь решать. Это ты у нас такой… из железа. А посмотри на Джордана, он же спит на ходу. Шилема тоже. Да и всем нам нужен сон.
Дон Севильяк был недалёк от истины. Ивану казалось, что его товарищи обсуждают, как им поступить в дальнейшем, а они, оказывается, откровенно дрыхнут.
После еды его команда расслабилась, разомлела. Жулдас и Иката, припав головами, не шевелились, сидели с закрытыми глазами. Джордан уткнулся носом в тощие колени, рядом с ним в такой же позе находилась в полузабытьи Шилема. Только Хиркус и Арно о чём-то тихо переговаривались, но и они выглядели вялыми, полусонными, и, естественно, никаких особых решений не принимали.
Сам он тоже хотел спать.
Нервное напряжение последних часов, поддерживающее тонус, спадало, на смену пришла тяжесть в ногах и руках, терялись мысли. Это заявление Хелены слегка его подстегнуло и на время оживило, оттого, наверное, со стороны и показалось тому же дону Севильяку, какой он «Недремлющее око». Он и к женщинам направился помочь, чтобы не повалиться на землю, давая отдых телу и чтобы ни о чём не думать.
– Отоспаться, конечно, надо. Только не здесь, рядом с берегом. У озера… – Иван осмотрел водную гладь, подёрнутой рябью в центре. – У него свой норов. Мало ли что оно может ещё подкинуть для нас неприятного.
Как бы подтверждая его слова, вдруг, всё вокруг затукало, зашуршало, забилось. Песчаный береговой пляж стал под ногами разъезжаться и затягивать их.
Женщины с визгом вскочили с мест, уже облюбованных для того, чтобы здесь провести наступающую ночь, и, ступая по журавлиному, бросились от воды подальше. Ходоки тоже поднялись, прислушались. Вода опять куполом поднималась в середине озера. В этот раз он пузырился как газировка в только что открытой бутылке, и шипел.
Водоёмы, обладающие какими-нибудь особенностями или странностями, во все времена служили поводом для поклонения, о них слагали легенды, их боялись и воспевали. Возможно, подумалось Ивану, местные разумные также не избежали чисто человеческих представлений о природных явлениях, и пошли по пути их обожествления. Если это так, то колесо и наколотые мумии на нём, как жертвы, обычные следы культа, сложившегося под влиянием наблюдений за поведением озера. Разум ищет символ и приходит к искаженным понятиям, временами далеко уводящим от реальности…
Однако Хиркус, пока они с неохотой отступали от берега и искали новое место стоянки, высказал, начиная издалека, иную точку зрения на поведение вод озера.
– Я однажды, – говорил он в повествовательной манере, избегая ударных слов и фраз, как он это делал постоянно, – жил у озера. Чуть, может быть, больше этого. Оно питалось родниками. Но там невдалеке тянулся кряж невысоких, правда, холмов. Вода могла поступать оттуда.
– Здесь равнина, – сказал Иван, поскольку сам уже об этом думал.
– Вот-вот. После дождей вода прибывала. Но не так резко, как здесь, и не с таким шумом, но заметно.
– Я не заметил, чтобы она здесь прибывала, – сказал Арно ворчливо, будто Хиркус был в чём-то виноват.
– Вот-вот… – Хиркус разгладил подошвой сапога песок, пробитый редкими стеблями жухлой травы, похожие на жиденькие волосы лысеющей головы, и опустил рюкзак. – Я к тому и подхожу. Если вода прибывает и убывает, то на берегу образуются всякие… М-м…
– Не тяни! – Арно тоже обустраивал себе новое местечко под густым кустом.
Иван усмехнулся внезапно пришедшей мысли. Взаимоотношения в команде изменились непредсказуемо. Джордан и Шилема, вначале неприязненно относящиеся друг к другу, стали держаться ближе. Дон Севильяк оказался сам по себе. Выпал Жулдас, увлечённый Икатой. Арно и Хиркус внешне держались вместе, но часто вступали в противоречия, не подпуская остальных в свои пререкания.
– Я и не тяну, – Хиркус сел и подтянул к себе ближе рюкзак, – а хочу, чтобы и самому мне было понятно. Я заметил, что все эти всплески у здешнего озера начались недавно, если даже не сегодня, когда мы появились рядом с ним.
Дон Севильяк громко крякнул от его слов.
– Ого! – сказал он. – Считаешь, оно на нас ополчилось?
– Может быть, и на нас. Но я никогда не слышал, чтобы ходоки могли так повлиять, как говорит Арно, на явление природы.
– Вот именно! – словно уличил его во лжи Арно. – Так что из этого следует? Начал говорить, то досказывай!
– Подожди! – остановил его Иван.
Его насторожило высказывание Хиркуса. У него самого мелькнуло нечто подобное, когда он наблюдал, как вода отхлынула от берега, чтобы наполнить разрастающийся купол в центре озера. Оголённое дно оказалось ровным, лишь с небольшими песочными валиками от ветровых волн. Потом вода как-то уж спокойно вернулась к прежним берегам. Словно вначале как если бы потянули одеяло вверх, взяв его посередине, концы его сползли, показав несмятые простыни, а затем прикрыли, будто ничего и не было. Но это когда случается один раз. При многократном же сдёргивании одеяла простыни обязательно сомнутся. К тому же, в первый раз подъём купола и его опадание произошли тихо, а во второй он вспенился как в бокале с шампанским.
