– А теперь, слушайте вы меня, – молвил Игорь, встав в полный рост.

Девять из шерсти разных мастей собрались плотнее вокруг говорящего.

– Ты, Химера, ступай на погост, приведи Одиссея ко мне. С ним Джей прозрит, да посеет семя чудес.

Химера о трех цветах прищурилась незаметно. Потянулась. Мягко ступила на сено и исчезла в кустах малиновых.

– Ты же, страж бесстрашный, снежно – бежевый. Охраняй ворота под землею, да те, что срединные. Покамест не испарились тут следы змеиные.

Барс Нежный сверкнул булатом когтей, да шмыгнул в подземелье. В ожидании гостей.

– Пессимея – Пустое темя. Ступай до Москвы. Приведи сюда мышь. Да не простую, а ту, что скорлупу золотую надвое, да рассекла.

Пустое темя встрепенулось, обогнуло дом трижды, оттолкнулось от стыка дверей. Запестрели пятна чудные в суете дней, да дорожной пыли.

– ТинПу дымчатый, покажись из тени! И ступай, приведи сюда зодчего! За три ночи пускай превратит он халупу в за́мок, да изгонит грибок!

Будто сам Серый волк Ивана царевича встрепенулся, усы навострил на север, да скрылся в сени дерев, прыгая с ветки на ветвь.

– Ну а ты, Симеон де Пророк юродивый, взгляд свой направь на Восток и скажи: насколь числены миражи, далеко ли до Правды Джею?

– Тебе внемлю, Отче, – пророк отвечал, – пока ты вещал, взор глазом левым слепым да направил в Пустыню. В ней по окраинам и китовым хребтам Вихрь гуляет. То охраняет он Око Ришат[4]. Ждет оно летописца, ибо в центре его хранится папирус, где написано, что…

– Довольно. Я понял тебя. Погружение сие опасное для души твоей беспристрастной, оракул. Возвращайся. Да обращайся теперь ко Джею юному чаще передом: пятна сивые на груди твоей отмечают путь по Пустыне сей.

Поклонился оракул сизый Солнцеликому в гриву низко, да скрылся в задворках тиши.

– Остальные, проявленные и пришлые, стерегите пороги. Чую, вороги скоро нагрянут, испытания притянут к бессмертной души. Дыши, Джей, дыши. А я пока гнездо старое посещу, да вмиг обращусь не один.

В русле сумерек под покровом тумана седого Игорь вертается на порог покинутого дома.

– Есть кто потусторонний среди живых?

Стены жилой пятиэтажки притихли.

Солнцеликий рычит, испускает крик птицы, пикирует в центр квартиры, цапает дым:

– Что же ты, хатник[5] ворчливый, не слышишь зов Ра? Разобиделся, что забыли тебя? Вон всю посуду у новых жильцов побил.

– Оставь свой пыл, усатый, для тех, кто по масти тебе. Уже не в своей избе прыгаешь, аки блоха на загривок. Что тебе надобно? – домовик пыхтел. Все сердился, что впопыхах не успел ухватиться за хвост семьи.

– Не серчай, старый хатник. Не за долгом, но воздаянием я возвратился. Пора и тебе обратиться со мной, ибо путь наш един. Садись же верхом, отнесу в новый дом.

– Ну, коль обманешь на этот раз, не серчай. Как брату – оракулу вырву тебе левый глаз, – сказал и вскочил меж седин. Обратился в дым и вывалился из шерсти рыжей на пороге полуночи.

– Добро пожаловать в никуда. Эта изба аномальная. Стоит и нет её на границе миров. Много голов и копыт через нее провел Бог Kalunga[6]. Твоя же зарука – не́жить здешнюю на сторону нашу склонить, морок сна усмирить и отворить створы памяти.

– Мать честная, как одному домоводу то все проделать? – обращаться уж начал дед было в дым, но Солнцеликий прыгнул и пригвоздил его ором:

– Вспомни, кто ты такой и зачем разбужен? Что суждено тебе было, до сей поры, отвечай? – Рыжий рычал, обличая правду.

Хатник вздохнул, улыбнулся, бороду отряхнул неспешно и испарился под крышей дома.

– Луна, ты все слышала! – Игорь вышел на задний двор и исчез под землей.

Утром затвор в замочной скважине провернулся: то вернулся Джей вместе с зодчим. Муж – строитель детину ТинПу держал у себя под мышкой говорит:

– Так, вышло, нашел сего кота красивого заблудившимся у себя на участке усадьбы.

Так вот хитростью дымчатый и причастил частного мастера к ремонту хаты за три дня и ночи. И пока кирпичи выкладывали на лицевую часть дома, хатник старый с нежитью новой за территорию спорил. То в дурака – на щелбаны играл. То в прятки. Из дымохода гонял второго такого. После пятого грохота с чердака стало тихо и ясно: наша взяла. В заключение, едва зодчий грибок устранил – так простыл след серой тучи морока.

Только ходит Джей все сам не свой. Такой же печальный и хмурый. Игорь следит за ним, глаз не спускает. Асаны разные принимает для гибкости мышц и бодрости духа.

Так лежит однажды в позе плуга, как глядит – надвигается снова гроза. А пред нею издалека запыхавшись мчится Барс Нежный. Шерсть бежевую из нитей шелка теряет. Видать что-то важное его подгоняет, коль не щадит красоты своей:

– С донесением к тебе, Солнцеликий, разреши обратиться! – простирается, оземь трясет усами.

– Что стряслось, не тяни! – пружины мышц главный Кот заряжает в обойму с готовностью выстрелить.

– Явился у дальних ворот сейчас гость. Я дюже бросился, думал паук. Какое там! Сам Вельзевул со скорой вестью: грядет беда. Мухи в зоне сей исчезают без следа и чести. Что одну, что полчищем в двести, отправлял он сюда проведать – ничерта. Тишина. Пустота.

– Что за страсти, сам Вельзевул! Ему то что дело до аномальной зоны? Разве что проворачивал здесь делишки свои… Ох уж эти короли. Как помочь, так мы гордые, а когда пропадают подданные…

– Что же делать, Отче?

– Нам – булаты точить. Тебе – относить Ваалу благодарность мою и низкий поклон за крылатый погост. Скорей и сам возвращайся на пост. Ожидаем ночи.

С предчувствием прочным битвы Рыжий спустился под землю за помощью.

К полуночи – девять котов с Игорем во главе – на исходных точках. Стерегутся дыры, пороги, щели, да окна с дверьми. Домовой со свитою – над людьми под крышей. В подземелье – кроты с ежами под эгидой ТинПу.

Все вокруг стихло. Черная тень размеров огромных помрачает свет от луны. Из-под полы выступает черный якорь с шипами. Чу, то не якорь, а лапа! Вот вторая, уж третья, четвертая. Восемь, словно краны. И все разом вытягивают на поверхность… Голову женщины. Волосы-то длинные черные, тело – центнер рыхлого месива под жесткой шерстью. Явилась в эпицентре Она:

Черная вдова, колдунья, кого и боялась молва. Зрачки акулы заместо глаз с белка́ми. Ядовитые жала клыков змеиных торчат из пасти беззубой. В ночь вальпургиеву и то – девиц с копытами краше встречаешь! А из-под чресел-то идолища чавкающего расползаются змеи и пауки. Недовольна Ваала сестрица, что аномалия теперь заполняется светом. Хочет вернуть все назад и брыкаться между мирами под ликами разными.

Подбирается к Джею вдова все ближе. Но тот спит. Не слышит, как смерть над ним нависает. Испускает Поганая нитей сеть. Паутина её, ведь прочнее стальных канатов из-за токсичных ядов для нервной системы.

– Спи, – приговаривает паучиха, да лихо заворачивает одурманенного в кокон. – Вот и нашел ты покой, – нависает, клыки разверзает навстречу артерии.

– Умри в пустоте, ату их всех, братья, – бросается Игорь на голову идолища.

Пищит поганая, сопротивляется дружине Солнца.

Барс Нежный распарывает кокон, бросается ей в горло. Домовой стелит дым, прикрывая всем спины. Оракул вместе с Химерой рассекают ей брюхо напополам. Кроты с ежами пищат, укрощают сноп змей с пауками. Пир обещает быть пышным, запасов-то на год вышло.

Труп паучихи сбросили тут же в чисти́лище под выгребной ямой. Сеть ядовитая истлевает, на теле Джея исчезает. Оставляет лишь нити кошмарного сна за собой. Солнцеликий укладывается над его головой, лапой касаясь незримого ока:

– Живи, Джей, живи…

Под утро герои кошачьего племени прикорнули…

Через несколько недель возвернулась с дороги дальней посланница – Пессимея. Рыжий Кот её принимает радушно, будто прошло три сотни лет. Пустое темя несет с собой странную весть.