Ох, мама… Ты всегда была такой доброй и нежной. Бывало, конечно, что и наказать меня могла как следует, но только в тех случаях, когда я становился уж слишком непослушным. А так она всегда была очень добра ко мне, всегда излучала только любовь и нежность. По части наказаний, как правило, чаще выступал мой отец, да и то только тогда, когда я действительно этого заслуживал. Просто так мой отец никогда не поднимал на меня руку, даже если был очень из-за чего-то зол. Он всегда старался держать эмоции под контролем. Таких, как он, часто называли людьми чести: хотя он вовсе не был благородного происхождения, а воспитывался в обычной семье.

Также помню, как мама после очередного наказания, усадит меня к себе на колени и баюкает меня, словно маленького ребенка, нежно поглаживая по голове и негромко напевая какую-нибудь песенку. Папу временами это изрядно раздражало: он считал, что, во-первых, я уже достаточно взрослый, чтобы мама со мной так сюсюкалась, хотя мне и было всего лет пять, а во-вторых, он говорил, что я должен научиться отвечать за свои поступки, а с таким отношением со стороны матери я никогда этому не научусь. Отец боялся, что я вырасту не мужчиной, а маменькиным сынком.

И все же мама есть мама. Она не могла оставаться в стороне, видя, как я рыдаю после очередного наказания. Нет, конечно, временами мама понимала, что отец прав, и мне нужно побыть наедине с самим собой и как следует обдумать очередной проступок. Она изо всех сил старалась не вмешиваться, дабы не нарушить воспитательный процесс. Но!.. Мама на то и мама, что не может спокойно смотреть на слезы своего ребенка. Поэтому случалось так, что она срывалась и снова заключала меня в свои объятья. И тогда мой отец начинал злиться и ворчать:

– Ты вырастишь из него тряпку, а не мужчину. Его никто не будет уважать. Сколько можно нянчиться с ним, как с малышом? – Хотя бывало и так, что отец ворчал не сколько со злости, сколько для виду. Ведь он и сам понимал, что так или иначе, но я все же ребенок, которого нужно не только наказывать, но и просто любить и дарить тепло. Несмотря на то, что отец почти никогда не наказывал меня просто так, он вовсе не был тираном или деспотом и прекрасно осознавал, что порой мог немного переборщить с наказанием. Именно в таких случаях он и ворчал для виду, но достаточно было лишь взглянуть ему в глаза, чтобы понять, что он вовсе не злится. И мама это тоже прекрасно знала. Потому и не обращала внимания, когда отец начинал ворчать.

Как же мне их все-таки не хватает. Пусть отец и бывал иногда жестким со мной, но я прекрасно понимаю, что он это делал из любви ко мне. Потому что хотел, чтобы его сын вырос достойным человеком. Так что я очень сильно любил их обоих… но маму, разумеется, сильнее!

А потом отца не стало: погиб на той проклятой войне. А мы с мамой старались жить дальше, порою едва сводя концы с концами. Но даже тогда мы старались не падать духом. Да, мама тяжело переживала гибель отца, очень тяжело. Но у нее был я, а она была у меня. Мы старались заботиться друг о друге, как только могли. Я помогал маме по дому, а она, чтобы меня прокормить, ну и себя, конечно, тоже, пошла работать в таверну. Платили там, к сожалению, немного – сущие гроши. Нам едва хватало на жизнь. Очень часто мама приходила поздно вечером настолько уставшая, что сразу, даже не поужинав, «падала» спать. Вставала рано и поздно ложилась. Мне было очень её жаль, но при всем моем желании, я ничего не мог сделать, поскольку был ещё очень мал.

Мне больше всего хотелось, чтобы моя мама снова была счастливой. Снова видеть у неё на лице радостную улыбку, слышать, как она смеется, радуется жизни, но… Тот день, когда не стало папы, навсегда изменил её и её жизнь, как, собственно, и мою. Радостных дней в нашей жизни стало куда меньше, а вот тоски, забот и печалей – значительно больше.

Мама, конечно, старалась делать вид, что все хорошо, но я прекрасно знал, что это не так. Мало того, что она лишилась мужа, так еще и в таверне пришлось работать за небольшие деньги, а местные мужики, которые ранее засматривались на нее, так и норовили поприставать к ней, а иногда даже и сделать непристойное предложение. Разумеется, она мне об этом не говорила. Я случайно узнал об этом, когда к маме пришла её подруга Гертруда, и они разговаривали, сидя на кухне. Мама тогда рассказала ей о том, что происходит в её жизни: как ей тяжело одной меня растить, как тяжко потерять любимого человека. И в этом разговоре промелькнула фраза и о том, что происходит у нее на работе. Сказать, что я был зол – ничего не сказать. Пусть я и был еще недостаточно взрослым, но мне уже хотелось пойти и как следует навалять этим козлам за то, что обращаются с моей мамой, как с какой-то уличной девкой.

В тот вечер мама как обычно зашла пожелать мне доброй ночи и увидела, что на мне лица нет.

– Родной, что случилось? – спросила тогда она.

– Ничего, – стараясь говорить спокойно, чтобы мама ничего не заподозрила, сказал я. Но мать всегда чувствует своего ребёнка. И как бы я не пытался от неё что-то утаить – ничего не выходило. И этот случай не стал исключением.

– Милый, ну я же вижу, что что-то не так. – Она подошла ближе. – Сынок, ты же знаешь, что всегда можешь со мной поделиться чем угодно. Я всегда тебя выслушаю и постараюсь помочь.

Она села рядом со мной на кровать, взяла меня за руку и ласково улыбнулась. Лишь взглянув на нее, я не смог сдержаться – это было бы просто преступлением лгать ей или делать вид, что все нормально:

– Я слышал твой разговор с тётей Гертрудой. – Мама немного напряглась. – Я слышал, как ты сказала, что к тебе пристают разные мужики в таверне.

Тут мама совсем поникла: видимо, она не хотела, чтобы я знал об этом. Она хотела оставить это в тайне: ведь точно знала, что я расстроюсь.

– Сынок… – похоже она не знала, что сказать. – Тебе не следовало подслушивать. Это был разговор только между нами.

– Я и не собирался, но когда ты начала говорить про то, что к тебе лезут эти неотесанные мужланы, я просто не смог уйти. Мне так хотелось в этот момент пойти и поколотить их всех, чтобы больше не смели тебя обижать! – Во мне опять заиграла злость.

Мама чуть улыбнулась, прижала меня к себе и начала поглаживать по голове, как делала это раньше.

– Ах, сынок! Мой маленький защитник… – нежно говорила она, продолжая гладить меня по голове. – К сожалению, я ничего не могу с этим поделать, понимаешь? Мне очень нужна эта работа, а без нее мы просто умрем с голоду.

– Но ты можешь работать где-нибудь еще. Неужели обязательно работать именно здесь. – Мои эмоции не желали униматься.

– Да куда ж меня возьмут, сынок? Кому я в своем возрасте нужна? – Мама уже не была молодой, но и старой я бы её не назвал, а учитывая, как на неё до сих пор засматриваются мужики… так вообще еще юная дева! – Если только служанкой к какому-нибудь лорду, но кто ж меня возьмет, да еще и за большую плату: у меня ведь почти совсем нет опыта. Да даже если бы и взяли, то мне приходилось бы все время проводить на работе, и кто бы тогда присматривал за тобой? Нет, это не вариант! А здесь пусть и небольшие деньги, но зато есть время, которое я могу уделять тебе – моему маленькому сынишке. – Она потрепала меня по волосам.

– Мам, – возмущенно начал я, – во-первых, я не маленький. – Она лишь тепло и немного иронично мне улыбнулась. – Во-вторых, ты никакая не старая, а вполне еще молодая и красивая, и в-третьих, с чего ты вообще взяла, что должна до сих пор работать и терпеть всяких козлов. Я уже не маленький мальчик, чтобы ты меня обеспечивала. Теперь я могу пойти на работу и обеспечивать тебя.

Мама, продолжая тепло мне улыбаться, сказала:

– Родной, мне очень приятно, что ты так переживаешь и хочешь обо мне позаботиться, но ты еще очень юн. Боюсь, тебя не возьмут на серьезную работу. Везде нужны уже взрослые и достаточно опытные мужчины. А ты еще очень молод.

Я насупился.

– Тогда я пойду в рыцари, – выдал я. – Там нужны молодые и сильные ребята. Я понимаю, что сразу меня никто рыцарем не сделает. Сначала побуду оруженосцем, наберусь знаний, опыта. А потом буду защищать покой жителей Крезенфорда и воевать с врагами, которые на него посягают.