Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Нечаеву? Знаешь ли, Костенька, Нечаев очень был знаменитый революционер-террорист! Он, знаешь ли, Достоевскому прототипом многократно служил. А в науке до сих пор дискутируется: признавал Ленин Владимир Ильич террориста Нечаева за своего учителя либо отрицал начисто и совершенно? Нерешенный вопрос! Не в силах ответить наука. И вообще, скажу я тебе, Костенька, мы с тобой уже коснулись выдающегося периода нашей истории. Я множество книг по вопросу прочитал, я знаю. Костеньке тоже было интересно: Ты вот, дяд Костя, годы провел в библиотеке, это прекрасно! Ты не знаешь ли, большой был тот фонд Герцена или - так себе? Ерунда какая-нибудь?

- Этого профессиональные революционеры, представь себе, не сообщали. А вообще-то удивительную биографию обнаружили мы с тобой в Словаре: прототип Рахметова этот Павел Александрович - это раз, уже в то время коммунист от самого Маркса - это два, уплыл в Океанию - это три. Самое-самое интересное три! Потому что - романтическое! Спасибо тебе, Костенька! Без тебя я бы ничегошеньки о Бахметьевых не узнал!

- Спасибо - это хорошо, я живой человек, поэтому люблю благодарности, но совесть не позволяет умолчать: тут одна деталь при ближайшем рассмотрении обнаруживается. - Что за деталь? - Павел Александрович - он без мягкого знака. - Уточни? - Уточняю: Павел Александрович - он Бахметев, а не Бахметьев. Пустяка какого-то, мягкого знака ему до Бахметьевых не хватает. Мужик что надо, но вот - деталька... Можно сказать, компромат. - Ай-ай! Я уже успел сильно размечтаться! И всегда со мной так: если быстренько размечтаешься, значит, после хвататься тебе в разочаровании за собственную голову! Бахметьев К. Н. схватился за голову. - Вот так! - Океанию не жалей, посоветовал Костенька. - По сведениям, там черт ногу сломит, в Океании. Сколько там разных государств, кому эти государства приписаны, сколько народонаселений, сколько языков - никому толком не известно. Самостоятельная эта часть света или не самостоятельная - неизвестно. К тому же поехать в Океанию - это даже и для меня накладно. Это только для Сержика Мавроди подходит. А живут в Океании кенгуру. И еще подобные сумчатые.

- Что они, хуже всех, что ли, - сумчатые кенгуру? Они - тоже звери, не хуже других зверей. Нет, что ни говори, я с удовольствием побывал бы в Океании. Жалею - не пришлось! - Кто говорит, что кенгуру хуже? Никто не говорит - хуже. Но, может, дяд Костя, ты все ж таки пойдешь на компромисс? Мягкий знак - да разве это принцип? Стоит ли из-за мягкого делать серьезную разборку?

- Пойми, Костенька, тут действительный принцип! В моем возрасте- и к кому-то примазываться, выдаваться за родственника? Хот бы за однофамильца?! Нет и нет! Нынче мне как никогда надо глядеть фактам в глаза: я - Бахметьев, а он Бахметев! Есть разница! Налицо разница!

- Тогда - не скучай, дядя Костя, а мне пора. За мной с минуты на минуту должны приехать.

- Кто должен-то? - Милиция. - Милиция? Это как же? Это как же понять?

Бахметьев К. Н. настолько удивился, что огорчение по поводу Океании пусть

временно, но забылось. - Ну как же! Милиция мен сюда привезла, значит, и

отсюда должна увезти. И мне моего следователя подводить нельзя. Мы с ним

кореши. - Ты, Костенька, что - подследственный? Или - еще кто? - Я? Я по

всей форме подследственный. Дело на меня заведено, допросы оформляются, все

чин чином. Кто вздумает познакомиться с бумагами - пожалуйста, все

оформлено. Я месяц с хвостом обязательно под следствием должен находиться,

обстановка диктует. Больше не надо, но месяц с хвостиком - обязательно!

Необходимо для тех же обстоятельств. - Уж не прикончил ли ты кого-никого?

А? Если по душам? - Что ты, дядюшка, разве можно? Мне? Самому? Да не в

жизнь!

Тут и раздались четыре звонка подряд, и Костенька поднялс со стула, все еще молодой и стройный. Такого - и в милицию? Бахметьеву К. Н. сделалось неприятно: выбьют в милиции Костеньке зубы, еще что-нибудь придумают? Костенька же был совершенно спокоен и крикнул: - Войди! В дверях пощелкал ключ, вошел милиционер, звание старшина, рослый, в годах и с усиками. Он вошел, взял под козырек: - По вашему приказанию явился! - Здорово! - отозвался Костенька. - Шагай в кухню, подкрепись. У нас восемь минут в запасе! Старшина еще козырнул и молча, строевым подался в кухню. Бахметьев К. Н. с удивлением спросил Костеньку: - Ключ-то у старшины откуда? Я же тебе один-единственный ключ давал? - Где один, там и много! Это же, дядя Костя, не что иное, как закон: где один, там обязательно много. Сильно чавкая, старшина из кухни подал голос: - Наши минуты - они правда что в обрез. Начальнику отделения машина требуется на убийство ехать. Еще и неизвестно, какое убийство, - то ли бытовое, то ли финансовое, то ли политическое. - А тогда - поторапливайся. Сколько успеешь - твое, а с собой - не брать. Я же не тебя, я дядюшку пропитанием обеспечиваю.

- Живой все еще дедушко-то? - снова отозвался старшина. - Крепкий дедко попался, ничего не скажешь, крепенький. А я готовый как штык! Я в любой момент - штык! Такая служба - по минутам. А убийство - оно в подъезде совершено, следовательно, политическое. Хлопот будет! Прессы будет! Не оберешься! А че шебутиться - все одно преступник вне досягаемости!

Еще в завершение встречи они успели перекинуться соображениями за жизнь и за смерть. - Тебе хорошо, дядя Костя, помирать - ты смерти не боишься. Ты насмотрелся на нее вдоволь, - не без зависти сказал Костенька. - А мне так худо: я мертвяков на дух не переношу, а если в моем присутствии кто вздумает помирать - бегу куда глаза глядят.

- Я за тобой это качество давно уже знаю, Костенька, - согласился Бахметьев К. Н. - Неприятное качество. Негуманное и даже противоестественное. Что касается лично меня - куда мне еще-то жить? Хватит, пожил. Надо кому другому на планете место уступать. Без уступок жизни не бывает.

- Вот это и есть самое неприятное - уступать, - глубоко вздохнул Костенька, а уходя, сделал дядюшке рукой, тоже вроде бы козырнул: - В субботу - буду! В первой половине дня. Поправляйся, дорогой, к субботе. Окончательно! Такой был у Костеньки порядок: он действительно навещал дядюшку в субботу, в первой половине дня, но не указывал, какая это будет суббота- ближайшая, через одну, через две недели. Итак, племянник ушел до неизвестной субботы, старшина милиции тоже ушел почавкивая, а дядюшка стал думать о знаке ь: в фамилии Бахметьев он есть, он в ней живет и действует, а в фамилии Бахметев его нет, и уже нет фамильного родства, разве только случайное знакомство. А тогда единственно, что можно было себе позволить, - последовать за Бахметевым П. А. в Океанию. Пока еще жизнешка в тебе кое-как ютится. А можно было и отложить путешествие, поскольку в данный момент ь как таковой сильно занимал Бахметьева К. Н., навевая воспоминания детства. Знак этот произвел на мальчика особое впечатление, после того как ему объяснили: ни мягкого, ни твердого - нет ни в одном другом языке, кроме русского, и русский язык без них стал бы не совсем русским. Вот какое значение у малютки этого, у знака ь! (значением знака ъ Бахметьев К. Н. с самого начала пренебрегал).

Ни одного слова, имени ни одного с ь не начинается, начинаться не может, ь это не звук, только знак, и не более того, им заканчивается множество звучных слов; он, мягкий, целое племя повелительного наклонения глаголов произвел. То ли присутствуя, то ли отсутствуя, он слова до неузнаваемости меняет: дал и даль, кон и конь, быт и быть, мол и моль, цел и цель - что общего по смыслу между этими словами? Ничего, всякую общность смысла между ними ь исключает. Если же ь свил себе гнездышко в середине слова (родительница) - так это навсегда, это птичка не перелетная. А с каким задором ь участвует в немыслимых играх русского языка, то появляясь в словах, а то в них же исчезая? В слове конь он есть, а в слове конный его уже нет, в Илье - есть, в Илюше - нет; в слове день - есть и в слове деньской - тоже есть, а почему есть - неизвестно. В слове смерть - есть, в слове смертный - исчез. Тоже в словах жизнь и жизненный. Игры с ь Бахметьеву еще в детстве нравились, особенно на уроках арифметики, когда надо было складывать и вычитать, множить и делить, а он вместо того угадывал, почему пять, шесть, семь, восемь пишутс с мягким знаком, а один, два, три, четыре - без мягкого? Почему, кстати, три - оно везде, и в тринадцати, и в цифре триста, а вот четыре есть в четырнадцати, в сорока от четырех нет ничего, а в четырехстах четыре явилось снова? Бахметьев и умножал, и делил неплохо, учитель его хвалил, потому что не знал: арифметику-то ученик решил, но вопросы со знаком ь так и остались для него нерешенными. Еще представлялось в детстве Бахметьеву, будто ь дружит со странными близнецами, с буквами и и й, и вот втроем они забираются в избушку на курьих ножках и там смеются, а ъ к ним стучится: Пустите меня к себе! - Иди, иди отсюда, отвечают ему из той избушки, - тебя почти везде отменили, а там, где ты остался, ты соседние буквы портишь! - Вас-то я, честное слово, не испорчу! плачется ъ. Все равно уходи, нам без тебя веселее! Доведись нынче Бахметьеву К. Н., взрослому, на закате дней - он, пожалуй, впустил бы ъ в избушку на курьих ножках, это было ему приятно сознавать - пустил бы! Зачем зря кого-то обижать? Хотя бы и ъ? Бахметьев К. Н. еще полежал, еще что-то о чем-то подумал - о прошедшей жизни, о предстоящей смерти, и к нему пришел-таки вопрос: что же это значило, когда в квартиру явилс старшина милиции, взял перед Костенькой под козырек: По вашему приказанию явился!? Это при том, что Костенька признался: он находится под следствием? Вот наградил Бог племянничком! Затем Бахметьев К. Н. встал, какое-то время, не очень краткое, подержался за спинку кровати, потом зашаркал на кухню... На кухонном столе не было ничего, ни крошки - старшина милиции все подмел, но в холодильнике было: сыр импортный, два вида, колбасы, импортные же, трех сортов, кусочек рыбы семги граммов, наверное, на двести, а также и творожок, бутылка пива, маленькая бутылочка коньяка пять звездочек (армянский) и, наконец, совсем уж маленький шкалик водки. Булки, хлеб, чай, сахар - это как бы уже и не в счет, а само собой.

3
{"b":"84890","o":1}