– Отменный напиток, – продолжал Львов, нюхая напиток.

– Папенькины запасы, – сказал Григорий. – Он любил все, что было чистых кровей.

«Не то что ты, жаба вонючая».

– Тонкой души человек был.

«Чистоплюй твой папенька. Вор и пьяница по крови».

– Царство ему небесное, – осенился крестом Львов.

Григорий порывисто обнял князя.

– Николай Михайлович, вы у нас теперь один. Молимся мы с братьями за здравье ваше денно и нощно, – на Гришины глаза навернулись слезы.

«Фу, бяка тинная. Отрыжка собачья. Околей. Околей на глазах наших»

Николай Михайлович удивленно выпучился на юношу.

«Кажись не притворяется», – удовлетворенно подумал Львов.

Никаким душегубцем Гришка ему теперь не представлялся. Он для него сейчас был обыкновенным недорослем. Жалким, беспомощным.

– Успокойся, Григорий Юрьевич. Ну, князь?! – увещевающе говорил он, утирая платком глаза юноши.– Вот так. Вот так.

– Только перед вами могу показать свою слабость.

«О Боже, убери с лица моего лягушачьи пальцы».

– Простите, – вслух говорит Григорий и, освободившись от ладони, гладившей его голову, прошел, огибая стол, к графину с морсом. И уже оттуда, твердым голосом, принялся рубить: – Ерошка – вор. Мерзавец. Я его не пущу на порог. Если даже он перед ним ляжет вместо половика.

Львов не перебивал распалившегося юношу. «Пусть покуражится. Ерошке каналье урок будет».

Он не сомневался, что уговорит Григория если не простить, то на некоторое время смирится с управляющим. Ему этот мир был нужен от силы на два года. Пока он Григория не отошлет в Москву, в университет. За это время Ерошка выправит все документы по хозяйскому дому Мытищиных на его имя. За такую услугу Николай Михайлович обещал управляющему Вышинку. От предвкушения заветного куша, он ласково обнял яростно настроенного юношу и, дождавшись паузы, сказал:

– Дружок, я ничего не имею против. Его следует проучить… Но что от холопа возьмешь? Опуститься до него – не к лицу тебе, князь… Ерошку, конечно, необходимо прогнать. Но, подумай, кого ты вместо него наймешь? Кто лучше канальи знает хозяйство ваше? Причем хозяйство изрядно пошатнувшееся. А у него хватка – будь здоров.

– Я сам им стану управлять, – решительно заявил юноша.

– Рассмешил! Ей-ей, рассмешил на старости дядю Николя. Тебе вскорости надо будет запрягать лошадей на Москву-матушку. В университет. Кто же будет готовиться? А управляющего подыщем. Деловых найти не просто. Помнишь, в моей усадьбе хозяйничал немчура? Я на него нарадоваться не мог. Большой эконом. Его у меня переманили.

С тем немцем Григорий был знаком. И знал, что его никто не переманивал. Он бежал от Львовых. Николай Михайлович подолгу не платил ему жалованья. И «большому эконому» не на что было одевать, кормить и обучать своих «медхен» и «кнабен». Но он все-таки был хорошим управляющим, потому что покойный папенька всегда выговаривал Ерошке и ставил в пример немца.

Львов смотрел на упрямо молчавшего юношу. Потом привлек его к себе и, заглядывая в глаза, пустил в ход последние к озыри.

– Вы все трое будете жить у нас. Учителя моего Мишеля станут заниматься с Юрой и Андреем. Так будет дешевле. Наймем тебе лучших репетиторов… Кстати, Мирзавчик тебе поклон посылает. Говорит, что если бы он еще немного тебя поупражнял, ты стал бы владеть кинжалом лучше всякого кавказца. Говорит, что в поножовщине приемы гораздо хитрей, чем в кулачках на английский манер… Однако, у вас с ним довольно ловко получался мордобой.

Упоминание о Мирзавчике заметно изменило настроение юноши. Он широко и искренне улыбнулся. Почувствовав в собеседнике многообещающий надлом, Львов не преминул им воспользоваться.

– Послушай, Гриша, – залился смехом Львов. – Ты послушай… Что-то мне понадобилось от него и я обращаюсь к нему: «Мирзавчик, голубчик»… Он вскинулся на меня, глаза огонь мечут, кажется даже за кинжал схватился… «Меня, – говорит, – «Мирзавчик» можно звать. Но нужно – Мирза-бек… Только князью Григорию разрешаю. И то без людьев. Он так сказал Мирзавчик, как… – он подыскивал слова, – как ребенок скажет папа. От белой души»… Так и сказал нехристь чеченская. Надо же!

Что-то горячее хлынуло к сердцу юноши и запершило в гортани. Он поспешно отошел к окну.

Мирза бек не имел детей. Но как всякий кавказец любил их. Неудачно сложилась его жизнь, хотя он ею был доволен – «много приключений бывал, много чужой страны смотрел, много бабов любил»…

Все его приключения и путешествия начались с Петербурга, куда он молодой и богатый приехал обучаться военному ремеслу. После пышных салонов, где был принят, и разгульных балов, учиться расхотел. Пристрастился к картам. И уже через несколько лет без единого гроша в кармане, без всего, что он имел у себя в Чечне, потому что поставил все на несчастливую карту и на роковых женщин, стал «джентльменом удачи». После одного из дел, когда ему грозила каторга, неожиданно объявился благодетель – известный петербургский вельможа. Мирза бек его совсем не знал, а тот, напротив, был о нем весьма хорошо информирован.

Вельможе он понадобился как телохранитель или адъютант повесы-сына, которого он отправлял за границу. Так Мирза бек со своим подопечным исколесил всю Европу – Вена, Берлин, Рим, Париж и, наконец, Лондон. В Лондоне они прожили шесть лет. Повесе, оказавшимся весьма буйным молодым человеком, возвращаться в Россию не хотелось. Мирза бек тосковал. Скуки ради обучился английскому боксу. Тем более ему часто приходилось в защиту барина пускать в ход кулаки…

По возвращению в Россию вельможа избавился от Мирзы, порекомендовав его своему другу. И стал он кочевать из одной семьи в другую. «Из их мальчиков – говорил он, – я делал мужчин». Так года три назад он оказался у Львова. И его, Григория, и сына князя Львова, Михаила, стал обучать знаменитому английскому боксу

Мысль возвратиться домой, на Кавказ, никогда Мирзу бека не покидала. Вернуться же нищим он не мог. Не позволяла гордость. Деньги в нужном количестве не собирались. Да и жалованья ему назначали небольшие.

Григорию было жалко этого мужественного и, по сути, беспомощного перед судьбой человека. От обиды за него юноше хотелось сейчас повернуться к этому прохвосту дяде Николя и наговорить гадостей. Он так бы и сделал, но блуждавшие по двору его глаза вдруг выхватили Кулешова и возникшая в нем глухая злоба на Львова всей своей страшной яростью перекинулась на управляющего… Ерофей сидел на подножке двуколки и кнутовищем сосредоточенно соскабливал с подошвы лакированных сапог налипшую грязь. Гриша обернулся к Львову.

– Хорошо, дядя Николя.

«Как только язык поворачивается так называть его».

– Хорошо. Согласен. Мы с братьями через недельку, наверное, явимся к вам.

– Что мешкать-то? – обрадовался Николай Михайлович. – Завтра же ждем вас. С Мишелем приеду за вами.

– Только, – твердо предложил он, – обговорим условия. На бесплатное проживание и обучение я не согласен. Мы, Мытищины, как бы наше положение скверно не было, привыкли чувствовать себя независимо. Мы еще в состоянии… И еще встанем на ноги.

Львов кивал головой.

«Кукиш с хреном в состоянии. Нищим сделаю. Даже выкусить не дам, не то, что на ноги подняться»… – слушая юношу, про себя отвечал он ему.

– Мне надо, – продолжал Григорий, – подобрать маман хорошую сиделку. Тетка Фекла стара.

– Не твоя забота, Гриша. Ерошка, дух из него вон, все сделает… Не хотите бесплатно – похвально. Ерошка составит необходимые бумаги. Нужна сиделка – найдет… Да и не за горы и долы едешь. Будешь наезжать.

При упоминании имени приказчика, юношу передернуло.

– Ну что ж, дядя Николя, – раздумчиво проговорил он, – коль вы настаиваете – будь по-вашему… – И что-то для себя решив, мягко обратился к брату:

– Андрей, ступай, приведи Ерошку. Он во дворе. Скажи князь Львов зовет.

Андрей сам не стал звать Кулешова. Приказал это сделать тетке Фекле.

– Ерофей Онисимыч! – во весь голос с крыльца кричала старуха. – Ерофей Онисимыч, тебя барин Николай Михайлович кличут.