Лишь часам к двенадцати следующего дня на одной из высоток нас окликнули. Это была партизанская застава. От нее до штаба Мокроусова еще около трех километров. Но мы брели Долго, то поднимаясь на высотку, то опускаясь вниз. Несколько раз нас останавливали партизанские посты. Узнав, кто мы и откуда, пропускали.
Наконец подошли к едва заметной среди деревьев землянке. Анатолий переговорил с часовым. Тот велел подождать, а сам исчез в проеме. Вскоре из землянки вместе с часовым вышел дежурный по лагерю. Поздоровавшись, окинул нас цепким взглядом и бросил:
- Значит, с Большой земли?
- С Большой... - нехотя отозвался Анатолий.
- Тогда идемте.
Возле штабной землянки нас остановил часовой. Собственно землянки мы не видели. Привалившись к стволу дуба, стоял партизан с автоматом. Дежурный по лагерю что-то сказал ему тихонько и шмыгнул в чуть заметный вход. Мы же ждали в стороне. Через минуту-другую дежурный вернулся:
- Пущай старшой с Большой земли зайдет.
Анатолий подтолкнул меня: мол, иди.
Землянка светлая, уютная, добротно сделанная. За столом три человека: один в штатском и двое военных - майор и полковник. В углу я увидел Михаила Захарчука. Он кивнул мне, улыбнулся: дескать, вот где свиделись...
Из-за стола вышел коренастый мужчина, поздоровался со мной за руку, представился. Я достал из планшетки пакет, протянул ему. Он усадил меня между майором и полковником, а сам, опустившись на свое прежнее место, вскрыл пакет. В землянке воцарилась тишина: только слышно было, как радист выстукивал на ключе точки-тире.
- Товарищ Захарчук, - обратился Мокроусов к нему, - добавьте: пакет получен, результат сообщим дополнительно.
- Есть! - отозвался Михаил.
Пока меня расспрашивали о Большой земле, Захарчук закончил работу и отдал несколько радиограмм Мокроусову. Тот одну за другой пробежал их глазами и сказал:
- Могу порадовать вас, товарищ майор. Начальник разведотдела фронта Капалкин сообщил, что в ваше распоряжение для оперативной работы направлены радисты Выскубов и Григорян. В третий район, к Северскому, посылаются другие радисты. Так что вы, - Мокроусов обратился ко мне, - будете работать в штабе второго района. Вот ваш командир, майор Селихов, прошу любить и жаловать...
Селихов встал, пожал мне руку. С минуту, не отрываясь, смотрел в глаза, потом сказал:
- Побудьте пока с радистами.
- Да, да, теперь можете идти. Отдыхайте! - сказал Мокроусов.
Когда я вышел из землянки, снег перестал падать, из-за тучи выглянуло солнце, и ветер легонько трогал ветки деревьев, стряхивая снег.
Встретил нас Вася Добрышкин. Пока мы тискали друг друга, прибежал Захарчук.
- В нашем полку прибыло! - переступив порог землянки, радостно воскликнул Михаил. - Здорово, что вы прилетели к нам! А как там батальон?
Я рассказал, что он почти весь участвовал в новогодней операции здесь, в Крыму.
- Разведчики говорили, что в районе Акмоная высаживался воздушный десант. Я тогда думал: не наши. Выходит, что наши, - задумчиво произнес Захарчук. - Мокроусову надо сказать...
Честно говоря, к Михаилу я питал антипатию: меня раздражала в нем вольность поведения и разговора со старшими.
А вот Вася Добрышкин - человек совсем другого склада. Его фамилия полностью соответствовала облику и нраву. Кряжистый, вроде сказочного Добрыни Никитича, Вася отличался выдержкой и неизменной доброжелательностью.
- Да, кстати, как тебе наш командующий? Приглянулся? - вдруг спросил меня Захарчук.
- А что можно узнать за пять минут? И почему он в штатском? У него хоть есть какое-нибудь звание?
- Есть. Все есть! - ухмыльнулся Михаил. - Алексей Васильевич Мокроусов удивительной судьбы человек. Еще в начале века участвовал в революционном движении в Донбассе. Потом ему пришлось долгие годы провести в эмиграции. Вернувшись в Россию в октябре семнадцатого, возглавил отряд моряков и захватил Петроградское телеграфное агентство. А в двадцатом командовал Крымской повстанческой армией, действовавшей в тылу у Врангеля. Затем воевал в Испании против фашистов. Вот какой у нас командир!
Да это еще не все. Ты послушай... - продолжал Михаил. - С первых дней войны Алексей Васильевич - на фронте, командовал полком. Но по просьбе Крымского обкома партии его откомандировали в Крым для организации и руководства партизанским движением. Вот так-то... А ты говоришь, есть ли у него звание! - закончил свой монолог Захарчук и ушел в штаб.
* * *
У нас подходило время выхода в эфир. Николай ежеминутно поглядывал на часы: он уже подвесил антенну и противовес, подготовил рацию к работе. Я быстренько составил радиограмму, в которой сообщил, что будем работать во втором партизанском районе, у майора Селихова.
В назначенное время Григорян связался с Большой землей. Сигналы радиостанции штаба фронта доходили почему-то слабо. При еле заметном вращении ручки настройки в наушниках была невероятная трескотня: она то затихала, то вновь вскипала.
Николай не просто слушал эфир, он жил всеми его разнообразными звуками, и это отражалось на чутком, подвижном лице Григоряна. Брови Николая то взлетали вверх, то озабоченно сходились. Когда далекие, но дорогие нам позывные заглушались другими станциями, уходили куда-то, Григорян непроизвольно наклонялся к рации, словно старался приблизиться к своему корреспонденту.
Наконец он настроился. В эфире будто осталась только одна морзянка: такая нужная, такая необходимая нам. Оператор передал, что слышит нас хорошо, и предложил принять срочную радиограмму. .Николай ответил, что к приему готов. И полились цифры, которые после некоторой обработки станут текстом приказа. Григорян спешил их принять и одновременно боялся пропустить хоть один знак, из-за чего потом может исказиться радиограмма.
А цифры все льются, льются... Только успевай улавливать их и записывать. Но Николай прекрасно справляется с этой работой.
Полученная радиограмма адресовалась нам двоим: начальник разведотдела фронта поздравлял нас с благополучным десантированием, с началом работы в штабе второго партизанского района и просил, чтобы в дальнейшем мы вели наблюдение за автомагистралью Симферополь - Феодосия.
* * *
В то время войска Крымского фронта держали оборону на Акмонайском перешейке, и фашисты беспрерывно подтягивали на этот участок свежие силы: готовились к наступлению на Керчь.
Партизанские отряды второго района помогали нашим войскам, сковывая 11-ю немецкую армию. Гитлеровское командование бросало на уничтожение партизан свои полки с приданными им всевозможными средствами усиления: артиллерией, авиацией, танками, подразделениями жандармерии и зондеркомандами.
Вот и сегодня партизанская разведка доложила, что со стороны деревни Айлянма (ныне - Поворотное) движется до роты противника. Партизанские отряды района тут же заняли оборону на высотах, образовав полукольцо. Вскоре от частой стрельбы лес наполнился сплошным гулом. Зажатые в клещи каратели заметались.
Бой длился недолго. Немногим гитлеровцам удалось унести ноги... Были взяты пленные. Партизанские же отряды жертв не имели: только два бойца из Кураковского отряда оказались ранеными.
На другой день Шишкин и Макринский ушли в Зуйские леса, а мы с Николаем обосновались при штабе майора Селихова. Землянку нам выделили рядом со штабной.
Вечером меня вызвал майор. Я пришел, доложился как положено. Селихов сидел на бревне возле своей землянки, опустив в задумчивости голову. Он поднял на меня колючий взгляд и сказал:
- Я вызвал вас предупредить, - майор замолчал, достал портсигар, стал закуривать. Потом снова окинул меня суровым взглядом: - Так вот, впредь все радиограммы будете передавать только за моей подписью. .Никакой отсебятины и самодеятельности. Думаю, вы поняли меня? Только за моей подписью, повторил Селихов.
- Все ясно, - неохотно отозвался я.
У майора дернулась правая щека, и он крутнул головой. "Ну, - думаю, не пришелся ему по душе мой тон".
