– Ладно, – сказал на все это Сашка, – тогда тем более приходите. Покурим, конфиската поедим. Маринка расскажет, где она сегодня ночевала.

Это называлось «гостевины» – старинная лагерная традиция ходить отрядами друг к другу в гости и устраивать совместные игры. Нонна Михайловна любила, когда устраивали «гостевины». Это сближало.

После полдника в туалете, сидя на кафельном полу, Ваня, Вова и Валерка пытались расшифровать Сашкино приглашение.

– Ой, да что тут думать-то? Все же понятно. Вот: «В поле с подоконника прыгайте все подряд, будет месиво».

Еще раз проверив, что все правильно, Валерка достал из кармана сложенный листок бумаги, послюнявил карандаш и стал сочинять ответ.

– Зажигалку дай? – обратился он к Женьке. – Края надо обжечь.

У Женьки зажигалка была, но сознаваться в этом перед детьми было не принято, поэтому он помотал головой и предложил намочить записку под краном, чтобы расплывающиеся буквы выглядели как настоящая шифровка.

– Точно! – обрадовался Вова. – Потом в пустую бутылку засунем. А бутылка есть?

Бутылки тоже не оказалось, и Валерка разочарованно вздохнул:

– Какие-то вы неправильные вожатые: ни зажигалки, ни бутылки. Первый раз такие попадаются.

Правильные вожатые жили на втором этаже второго корпуса, и после полдника, несмотря на отчаянное сопротивление Сережи, мы отправились туда.

Внешне второй корпус был точно таким же, как наш: двухэтажный, бело-голубой, с большим подъездом под шиферным козырьком. Но звуки, запахи, само устройство человеческого общежития – все было другим.

На первом этаже жили второй отряд и его вожатые Эдуард с Татьяной и Леха, а второй этаж занимали Сашка с Маринкой и их шестнадцатилетние дети. К вечеру оба этажа гудели, как растревоженный улей, и корпус, как живой, раздувался и пучился, не выдерживая этой концентрации жизни.

На натянутых под карнизами веревках, как разноцветные флаги, развевались выстиранные юбки, полотенца, наволочки и шорты, а над ними желтыми пузырями вздымались выброшенные сквозняком шторы.

Почти все девочки почему-то только что помыли головы и, высунувшись по пояс из окон, сушили волосы вафельными полотенцами. Мальчики оголили торсы и тоже торчали из окон, демонстрируя девочкам субтильные фигуры. Между ними происходил какой-то диалог, но из открытого окна Сашкиной вожатской так громко орали Blink-182, что понимали они друг друга с трудом.

– What’s my age again?[1] – спрашивали у девочек Том Делонг и Марк Хоппус.

– Да пошли вы! – радостно визжали девочки с полотенцами на головах.

По козырьку, подобрав юбку, босиком бегала Маринка и собирала чьи-то упавшие с веревки носки. Внизу возле подъезда, не обращая внимания на то, что корпус за его спиной вот-вот лопнет, как перекаченная камера, стоял умопомрачительный Сашка и демонстрировал лучшую из своих улыбок.

– Ну мы вас заждались, – сказал он, пожимая Валеркину руку, испачканную в сгущенке.

– Да пошли вы! – донеслось со второго этажа.

Валерка, как большой, сплюнул себе под ноги и достал из кармана промокшую шифровку.

– Мигом из носа убирай козу, – прочитал Сашка.

– Мылом носки стирай в тазу! Месиво давайте, как обещали.

Сашка, не целясь, стрельнул бронебойными куда-то в сторону, запустил пальцы в волосы и пронзительно свистнул. Тут же, пока свист носился между верхушками сосен, девочки и мальчики исчезли в окнах, Маринка с носками запрыгнула на подоконник, желтые пузыри сдулись, ветер стих. В панике хватаясь за мою руку, блаженный стон испустила Анька. Сережа отвернулся и закатил глаза.

– What the hell is wrong with me?[2] – испуганно спросили Blink-182. И сами же себе ответили: – My friends say I should act my age[3].

В коридоре, пропахшем подростковыми телами, дешевыми духами, шампунями и хлоркой, встречая нас, толпились почти взрослые мужчины и женщины. С мокрых волос на голые плечи текла вода, от растянутых футболок разило табаком и явно не столовской едой. Впереди стояла Маринка. Она была ниже всех своих детей и из-за коротких косичек и пухлых губок казалась их младше.

– Мы так вас ждали! – сказала она. – У нас тут полная катастрофа!

Маринка присела перед Валеркой на корточки и взяла его за липкую руку.

– Борода украл весь ужин. – Тяжелый вздох. – Все двести порций. Теперь его нужно немедленно найти. Но сначала вы должны составить фоторобот и расклеить его по всему лагерю. – Еще один тяжелый вздох. – Придется опрашивать свидетелей и ходить по его следу в непроходимом лесу.

Маринка так натурально страдала, что Женька сам чуть не бросился составлять фоторобот и расклеивать его по всему лагерю.

– Вот бланки.

Она поднялась и взяла у одной из девочек пачку листов А4 с надписью внизу: «Внимание: розыск».

Получив такое интересное задание, но имея в своем подчинении всего пятнадцать человек, потому что остальных до вечера забрали родители, Валерка расстроился. Но Сашка умел делать приятно не только Нонне Михайловне. В его распоряжение он отдал весь свой отряд и старшую вожатую в придачу.

– Итить! – воскликнул обрадованный Валерка и с бланками для фотороботов стал пробираться в игровую.

– Веревка есть связать его? – крикнул он оттуда, увлекая за собой объединенный отряд. – А кляп можно из этих носков сделать? А вы в поле прямо отсюда прыгаете?

Когда коридор опустел, Сашка с хрустом потянулся. Наступала его любимая часть «гостевин», которая должна была пройти в святая святых лагеря – мужской вожатской первого отряда.

Как и подобает молодому Делону, Сашка жил в чилауте, то есть в комнате у пожарного выхода, в которой в четвертом корпусе можно было нарушать любые правила. Все здесь – от протертого пола до облупившегося потолка – пропахло сладким запахом порока. И карболкой, конечно же.

Вдоль шкафа выстроена ровная батарея кроссовок и кед, на дверце огромный плакат с Бритни Спирс в прозрачном платье, у которой черной изолентой заклеен рот. На тумбочке несколько разных гелей для душа с изображением мужчин с рельефными торсами, которые как бы намекают на то, что выходит Сашка за ними из ванной тоже голый.

Кровати такие же, как у нас, – панцирные, застеленные покрывалами с рисунком «турецкий огурец», но не зелеными, как у всех, а синими, которые, должно быть, ввиду редкости ценились здесь выше.

На стоящем у окна стуле горой навалены джинсы, футболки, шорты, сверху небрежно брошена белоснежная рубашка, на столе под бумагами блестит полукружье стеклянной пепельницы с одной затушенной сигаретой Winston. Эта яркая деталь, видимо, призвана подчеркнуть, как на самом деле глубоко одинок хозяин этой комнаты.

– Как милая вещица, – сказала Анька, разглядывая абсолютно обычную пепельницу. – Чешский хрусталь?

Сашка забрал у нее пепельницу и щелчком отправил сигарету в ведро.

– Не знаю. В баре на Никольской спер.

Возле пепельницы, мигая всеми кнопками, крутит диск CD-плеер с колонками, рядом валяются раскрытые пластиковые боксы с затертыми обложками: My Chemical Romance, The Offspring и Blink-182.

– Панк-рок? – спросил Сережа из вежливости.

– Нет, – ответил Сашка, расчищая место на кроватях. – Я вообще-то Френка Синатру люблю, а это просто день тяжелый был. Да вы проходите, куртку мою бросьте в кучу там…

– А это что? – спросила я, обнаружив под списками и сценариями хвост знакомого палтуса.

– Да, кто-то на КПП копченого сибаса оставил.

– Са-аш, – забеспокоилась я. – Ты дежурил с двух до четырех, а на улице плюс тридцать!

– Да что ему будет?

Усадив Аньку на кучу джинсов, а всех остальных на кровати, Сашка достал из ниши тумбочки коробку конфет, сдернул с нее целлофан и предложил начать сразу со сладкого. Все отказались, но конфеты были с ликером, и все согласились.