– Кто вам сказал, что это только забава? – спросила Ореола. – Разве, вы знаете мои намерения? Если молодой ученый не отнесется к этому серьезно, то дело потеряно с самого начала. Если вы будете мешать мне и встанете поперёк дороги, – продолжала она подняв с угрозой свой красивый пальчик, – то я сама начну против вас войну, и потребую от всех своих друзей, чтобы они отомстили за меня.
– Вы можете пугать меня вашим гневом, синьорина, но не вашими друзьями, – возразил молодой офицер, который сам испытывал на себе очарование её красоты. – Если вы действительно хотите произвести опыт над моим братом, то мое присутствие не будет стеснять вас, потому что завтра с рассветом я уезжаю из Болоньи и вероятно не вернусь раньше года; даже с братом мне придется проститься сегодня вечером. Он разумеется останется здесь, чтобы продолжать свои занятия. Впрочем, признаюсь откровенно, что меня самого до известной степени берет любопытство, будет ли ваша попытка иметь желаемый успех, так что даже ради этого я не стал бы мешать вам. С другой стороны, едва ли вам удастся долго обманывать моего брата, потому что он наблюдательнее, чем вы думаете.
Ореола почувствовала упрек, который заключался в этих словах и только насмешливо улыбнулась.
Окружавшие ее молодые люди были очень удивлены и даже опечалены известием, что Оньибене намерен покинуть Болонью, потому что все любили его за неизменную веселость. Они наперерыв начали расспрашивать его о причине отъезда, вследствие этого, разговор принял более серьезный оборот и общество разделилось на группы.
Оньибене Савонарола сообщил своим друзьям, что его неожиданно назначили в Падую, так как этот город намерен помогать венецианцам в одном спорном вопросе против Милана. В заключение он добавил, что дело может быстро уладиться, хотя, с другой стороны, нет ничего невероятного в том, что оно перейдет в продолжительную войну.
В это время Ипполит Бентиволио и Ореола отделились от остального общества и вошли в боковую аллею. Он сказал ей взволнованным голосом:
– Уверены ли вы настолько в своем сердце, синьорина, чтобы делать подобную попытку? Обещайте мне, что ваша шутка с Джироламо не перейдет в привязанность; я не могу допустить мысли, чтобы вы отдали свое сердце другому человеку, прежде чем я осмелюсь спросить вас: не может ли оно принадлежать мне?
Красивой и тщеславной девушке стоило опять большого труда сдержать торжествующую улыбку, но изменнический румянец против воли выступил на её щеках.
– Никакие соперники не опасны для вас, – прошептала она, протянув Бентиволио свою руку, которую он поцеловал с увлечением первой любви.
Он не решался идти дальше этих намеков, так как ему было известно, что его родители имели в виду совсем иные планы. Кантарелли, хотя и принадлежали к знатному роду Болоньи, но издавна было в обычае, что господствующие фамилии города искали родства с царствующими домами. Тяжелая борьба предстояла Ипполиту в том случае, если бы он вздумал последовать своей склонности к Ореоле, и если в известные минуты он готов был преодолеть все препятствия, то вслед затем на него нападало раздумье и он останавливался на полдороге. Ореола была достаточно умна, чтобы понимать свое положение; она знала, что нужна большая выдержка со стороны Бентиволио, чтобы он мог соединиться с нею, поэтому она решилась употребить все средства, чтобы раздуть его страсть до последней степени. Борьба с равнодушием Джироламо Савонаролы казалась ей одним из самых верных средств для достижения заветной целя, но она хотела осторожно приступить к делу, из боязни помешать успеху лишней поспешностью.
Когда опять возобновилась игра, Джироламо беспрекословно согласился участвовать в ней, так как, несмотря на серьезное направление ума, в нем сохранилось много детской непринужденной веселости. Он не был красивым молодым человеком в обыкновенном смысле этого слова; его наружность не представляла особенной привлекательности для женщин. Это обстоятельство, в связи с искренним увлечением наукой, оградило его от многих соблазнов и опасностей, которых не избегли другие юноши его лет. Мать и младшая сестра были единственные женские существа, к которым он чувствовал сердечную привязанность; только с ними находился он в близких сношениях, если не считать нескольких благочестивых родственниц и приятельниц их дома. Мать его была также набожная женщина, и в том же духе воспитала своих детей. Джироламо не находил удовольствия в обществе молодых девушек, так как сознавал, что не особенно нравится им; он не умел обходиться с ними и не мог придумать разговора, который по его мнению мог бы представить для них какой либо интерес. У него было также мало друзей между сверстниками и товарищами, но с этими немногими лицами он был в наилучших сношениях; они относились к нему с глубоким уважением, сознавая его нравственное превосходство над ними. Старший брат его, Оньибене, всегда был для него приятным собеседником, но их натуры были настолько различны, что они мало понимали друг друга.
Джироламо чувствовал большую симпатию к своим младшим братьям, из которых Марко Аврелио был его любимцем. Печальная судьба этого брата глубоко огорчила его и впервые навела на размышления о суетности земных желаний и надежд. Марко влюбился в молодую девушку, по имени Анна Буоноворси, которая была старше его двумя годами и приходилась ему родственницей по матери. Анна, одна из первых красавиц Феррары, относилась небрежно к своему поклоннику и, по-видимому, не замечала, что его привязанность к ней постепенно превращается в неизлечимую страсть. Марко терпеливо выносил её гордое обращение, восхищался её красотой и безусловно верил в её добродетель. Но вскоре его постигло неожиданное горе: она приняла предложение знатного и богатого патриция, старого и безобразного, у которого был взрослый сын одних лет с Марко. При встрече она объяснила влюбленному юноше, что он слишком молод для неё, и, что она успеет состариться, когда для него наступит пора женитьбы. Марко уверял ее, что всегда будет любить ее, хотя бы ему пришлось жениться на ней, когда она сделается дряхлой старухой. Красавица смеялась, слушая эти уверения, и несколько недель спустя вышла замуж за старого богача.
Марко удалился в уединение, чтобы скрыть свое горе. Он старался объяснить поступок Анны в её пользу, оправдывал ее тем, что она никогда не отвечала на его любовь, и не подавала ни малейших надежд на взаимность. Мало-помалу, он стал снова бывать у своих знакомых, но тщательно избегал дома, где жила его прежняя возлюбленная. Теперь она была женой отца одного из его приятелей, добродушного малого, который несколько раз напрасно приглашал его к себе. Наконец, ему удалось заманить Марко в дом своего отца, где молодая мачеха ласково приняла его не только как друга своего пасынка, но и собственного родственника, и осыпала упреками, что он до сих пор не посетил ее. После этого, Марко стал бывать довольно часто; Анна с каждым разом становилась все приветливее и доступнее, видимо старалась возбудить его чувственность костюмом и обращением с ним, пока он не убедился к своему ужасу, что идеал его юношеских мечтаний готовит ему самую недостойную роль. Это сознание разрушило все надежды его жизни. Он решил удалиться от мира, и, заручившись согласием своего отца, отправился в Болонью, где поступил в орден доминиканцев, задача которых заключается не в одном умерщвлении плоти, так как они письменно и словесно поддерживают связь с народом.
Вслед затем старший брату Оньибене также покинул родной город Феррару и перешел на службу в Болонью, куда последовал за ним и Джироламо для занятий в знаменитом болонском университете. Здесь Джироламо часто виделся с обоими братьями; с Оньибене, у него сохранились прежние дружеские, но более внешние отношения, между тем как он чувствовал самую искреннюю привязанность к Марко Аврелио и находил искреннее удовольствие в его обществе. Тем не менее, ему самому никогда не приходило в голову предпочесть монастырскую жизнь общественной деятельности. Он скоро пришел к убеждению, что изучение законоведения в том виде, как оно преподавалось в то время, не может удовлетворить его, и поэтому усиленно занялся историками и поэтами классической древности. От них он перешел к бессмертному произведению Данте, которое теперь недоступно для массы по своей неясности; но в XV веке оно читалось людьми всякого возраста, благодаря множеству аллегорий и косвенных намеков на современные события. Поэтические произведения были тогда излюбленным чтением образованных кружков. При этом в поэме Данте в мелодичном потоке стихов изливалась поразительная глубина мысли; она представляла такую полноту и живость описаний; в ней было столько мистицизма, что она должна была неизбежно увлекать современников Савонаролы при господствовавшей тогда склонности к схоластическим мудрствованиям.
