Страдания, вынесенные Джироламо, были только отражением зла и бедствий, господствовавших в целом мире. Мало-помалу в душе юноши созрело убеждение, что Господь избрал его своим орудием и послал ему испытание, чтобы указать ему путь, по которому он должен идти, чтобы принести пользу своим современникам и всему человечеству. Теперь он ясно понял, против чего он должен бороться, и решился всецело предаться своему призванию.
Но ему необходимо было сосредоточиться и приготовиться к великой задаче, которой он хотел посвятить свои силы, поэтому с энергией фанатика он решил немедленно поступить в монастырь. Чтобы убедиться самому и убедить других, что он совсем покончил с прошлым, он хотел начать новую жизнь в том самом городе, где случилось несчастное событие, повлиявшее на его дальнейшую судьбу.
Раз ночью Джироламо тихо встал с постели, чтобы не разбудить домашних и вышел из дому, как делал это часто в последнее время; но теперь он навсегда простился с родительским домом. Зная заранее, что отец будет против его поступления в монастырь, он не считал нужным спрашивать его согласия, тем более, что отныне намерен был исполнять только то, что ему приказывала принятая им на себя обязанность относительно Бога и человечества.
Джироламо отправился в Болонью и шел безостановочно до тех пор, пока не достиг доминиканского монастыря. Он пожелал видеть настоятеля, который с удивлением выслушал просьбу юноши принять его в число послушников. Но Джироламо так ясно сознавал свое призвание и говорил таким решительным тоном, что настоятель вынужден был уступить его желанию.
Во время своего послушничества Джироламо отличался таким точным исполнением обязанностей, самообладанием и беспрекословным послушанием, что по прошествии положенного срока, его приняли в орден и назначили на должность проповедника и народного учителя.
Обряды, связанные с поступлением в орден, были настолько торжественны, что могли произвести глубокое впечатление на религиозного человека. Послушник должен был лечь в гроб как покойник; затем следовало отпевание, монахи ходили вокруг него с пением молитв, где его имя упоминалось как об умершем; ему окропили лицо святой водой и накрыли саваном.
Джироламо Савонарола навсегда умер для света. Нервы его, доведенные до болезненного напряжения долгим постом, были еще больше возбуждены мрачным церемониалом, который вызвал в его воображении ряд фантастических образов и картин.
Впоследствии, когда он занялся чтением драгоценных рукописей монастырской библиотеки, его пытливому уму ясно представилась история развития церкви.
Римская церковь, совместившая в себе христианство с остатками древней образованности, стремилась с первых времен своего существования соединить отдельные секты и составить единый братский союз всех наций. Эти стремления должны были благотворно отразиться на развитии человеческого общества и поколебать суровые языческие воззрения с их основными принципами: наслаждением и насилием. Первое подавляло все нравственные стимулы; второе, подрывая достоинство человеческой личности, оправдывало рабство.
Молодой монах мысленно проследил шаг за шагом борьбу христианства с языческим миром, начиная с того времени, когда неминуемая опасность побудила первых адептов нового учения искать убежища среди могильного мрака катакомб до того дня, когда император Константин, покровительствуя преследуемой церкви, подарил папе Сильвестру Рим и его окрестности. С этих пор христианская церковь, не довольствуясь влиянием, которое она оказывала на нравственность и развитие человечества, стала вмешиваться в область политики и заявлять сластолюбивые стремления.
Мечты о могуществе и славе начали все более и более смущать скромных служителей церкви, которые стали с презрением относиться к смиренной одежде и суровой жизни кающихся грешников. Раб рабов Божиих украсил свою главу короной и заставил людей преклонять перед ним колена. Фимиам лести настолько отуманил его, что вместо кротких слов увещания, он решился, подобно земным королям, бороться со своими противниками силой меча. Его предшественники были мучениками, тогда как он добровольно принял на себя роль палача. Епископы, которые некогда молились на коленях за свою паству, поверженные в прах, мало-помалу превратились в гордых и недоступных магнатов. Рим утратил свою святость и сделался таким же языческим городом, как во времена Калигулы и Нерона.
Глубокая грусть охватила сердце Джироламо, когда он дошел до этого периода церковной истории. Не раз у него являлось желание бросить старые пергаменты; но его останавливала мысль, что если он хочет вести борьбу против зла, то должен основательно познакомиться с ним. Поэтому он с двойным рвением занялся изучением истории светского владычества пап. Первые епископы были также независимы в своих действиях, как апостолы; затем они стали называться митрополитами, патриархами и, наконец, папами. Сначала было несколько первых епископов, пока Григорий VII на одном соборе, бывшем в Риме, в 1075 году, не издал постановления, что только он и его преемники могут именовать себя папами. Целый ряд событий способствовал возвышению римского патриарха над всеми остальными. Так, например: падение римской империи, возмущение герулов и ругиев при Одоакре, остготов при Теодорихе, греков при Нарсесе, лангобардов при Альбоине, а равно и опустошительные войны, – которые повергли Италию в бедственное положение, – способствовали истреблению миллионов людей и опустошению городов и земель. В то же время вопрос о первенстве в церкви решился в пользу римского духовного владыки, потому что константинопольский патриарх, благодаря присутствию императора в столице, играл жалкую роль; а патриархи в Александрии, Антиохии и Иерусалиме мало-помалу окончательно подпали под власть персов и магометан.
Тем не менее глава римской церкви не был пока облечен светской властью и только в VIII столетии совершилось событие, которое привело к этому печальному объединению. Папа Стефан II, уступая желанию Питана, помазал его на царство, а равно и двух его сыновей: Карла (названного впоследствии Великим) и Карломана, и за эту услугу получил от Пипина земли, отнятые им у лангобардов. Последующие папы еще больше увеличили могущество святого престола и расширили папские владения. Григорий VII в свою очередь оказал существенную услугу римской церкви, обогатив ее наследством дочери тосканского герцога.
Джироламо, читая имя папы Григория VII, невольно вспомнил многознаменательный день 23-го января 1077 года. Воображение живо нарисовало ему на горе Реджио скалу Каносса, с мрачными стенами уединенного замка, окруженного глубоким снегом; он видел босого юношу в рубище, который с трудом поднимался на холм; голова его была открыта; длинные волосы падали на плечи; толстая веревка служила поясом. Этот юноша был германский император Генрих IV, помазанный в римские короли папой Николаем II, зять маркграфини Сузской Адельгейды и кузен графини Матильды, владетельницы замка Каносса, где в то время находился папа. Генрих предпринял трудное путешествие в Италию через Альпы, чтобы вымолить прощение у папы и теперь стоял как нищий, дрожа от холода среди глубокого безмолвия, изредка прерываемого рёвом бури. Хотя бледное лицо с любопытством выглядывало из-за гардины окна, но Генрих напрасно молил о прощении; дверь замка долго оставалась закрытой, пока наконец папа, уступая просьбам графини Матильды, сжалился над кающимся грешником.
Джироламо Савонарола, взглянув на распятие, висевшее на стене, невольно сравнил Спасителя с его представителями на земле. Затем, перебирая один за другим листы рукописи, он остановился на истории Болоньи и Феррары. Папа Николай III предложил себя жителям Болоньи в качестве миротворца во время кровавой борьбы между Джеремеи и Ламбертацци; но едва открыты были ворота, как он поспешил овладеть городом. Только в 1401 году Болонья освободилась от папского деспотизма: народ поднял знамя восстания и провозгласил своими предводителями Бентиволио. Что касается Феррары, то папа Павел I превратил в герцогство эту часть земель, пожертвованных Пипином церкви и продал их в 1471 году Борзо д'Эсте, второму сыну Николая III д'Эсте. Причина подобных событий коренилась в невежестве народа, который был убежден, что не только науки, но и грамотность должна быть достоянием одного духовенства. Владетельные князья были слишком слабы и суеверны, чтобы обеспечить себя от насилия; они уступали свои земли папе, чтобы снова получить их на правах ленного владения, так что каноническое право очутилось в руках людей, которые не должны были бы знать других уставов, кроме тех, какие заключались в Библии.
