"Моя дорогая розочка!" – так называл он её в своих любовных посланиях. – "Вы бы знали, как душа моя по Вам истосковалась. Я вспоминаю Вас каждый раз перед сном в своей молитве, я прошу Господа Бога о новой встрече с Вами. Вы привнесли в моё бытие удивительное счастье. Весна цветёт внутри меня и даже не докучает невыносимая летняя жара, Ваша любовь для меня словно лекарство от всех бед нашего бренного мира. Мечтаю я вновь вступить на землю Англии, вернуться в родимый Брайтон и вновь свидеться с Вами. Мечтаю я целовать Ваши руки и щёки, веселить Вас своими морскими историями, и наслаждаться увлекательной беседой. Ох, моя дорогая розочка!".

Менди была сдержаннее, но только на словах. Внутри неё все пело и плясало, когда она думала о мистере Фултон, но вот в своих письмах она не говорила так прямо о своих чувствах.

"Дорогой мой!" – это всё на что ей хватало её воспитания и богобоязненного нрава. – "Спешу Вам сообщить, что я получила Ваше нежное письмо. Вы словно рядом оказались, когда я погрузилась в его чтение. Скажу Вам я, мой дорогой, что сама сгораю от желания снова повидаться с Вами. Всё внутри меня не даёт мне забыть нашей последней встречи и с приятным теплом ожидать следующей. Жду как праздник тот день, когда Ваша нога вступит на землю Брайтона. Я жду Вас, мой дорогой".

Но даже её скромных, сдержанных писем хватало, чтобы разжечь в мистере Фултон ещё больший интерес к её персоне. И его последующие письма были наполнены всё большими любовью, нежностью и надеждами на встречу. Менди радовала данная переписка, она помогала ей забывать о строгой матери и совместном с ней проживании, и давала ей право на фантазии о счастливом браке.

– Миссис Менди Фултон, – произнесла девушка, запечатывая очередное письмо мужчине, но потом покраснела и спрятала лицо в ладонях. Она не могла поверить, что, вероятно, совсем скоро он явится в этот дом и попросит её руки у мистера Блумфилд, но мысли об этом её окрыляли.

Воодушевлённая Менди даже решила, что подарит своей сестре на день рождения. Она придумала сшить своей сестре игрушку, набитую мягкой шерстью. И это было не просто игрушка, а небольшая лошадка. Всё это было направлено на утешение волнений сестры.

Коня она решила сделать из тёмно-оранжевой ткани, как цвет её волос, чтобы в игрушке было напоминание о старшей сестре, и теперь она, несмотря на нарастающий зной разгорающегося лета, сидела в гостиной у открытого окна и мастерила игрушку.

Раскалённый ветер проникал в комнату и обжигал Менди лицо, качал её волосы, а солнце, несмотря на плотный, узорчатый тюль, спешило выжечь яркие обои и ткань диванов и кресел. Но Менди не обращала на это внимания, уходя с головой в работу и в свои фантазии о мистере Фултон.

Каждое письмо она получала, испытывая неописуемый восторг и с глубоким чувством писала ответ, ожидая скорейшего возвращения мужчины в Брайтон. Она мечтала, как прибежит на пристань встретить его судно, и он, со сверкающими от радости глазами, спустится к ней, и они скажут друг другу как сильно скучали. И, возможно, он нежно коснётся губами её лба.

Чувства к мистеру Фултон казались Менди нежными, возвышенными, сказочными, а оттого какими-то ненастоящими. Она прекрасно понимала, что любовь идёт под руку со страстью, вожделением, но ничего подобного с мистером Фултон у них не было. Она даже назвала бы это больше дружеской любовью, нежели тем, что обычно связывает супругов. Поэтому думая о мистере Фултон, она представляла долгие разговоры, мечтания о будущем и ясное звёздное небо над ними, в котором, должно быть, они смогут найти ответы на все их беспокоящие вопросы. Но Менди не была против выйти замуж за мужчину, к которому испытывала лишь глубокую привязанность и ничего более чувственного. Этот брак она находила вполне комфортным для себя, ко всему некоторая религиозность Менди даже одобряла отсутствие пылких чувств, более того, женитьба с мистером Фултон спасала её от сожительства со своей матерью и от бедного существования после смерти родителей. Конечно, ни о каком корыстном интересе Менди не думала. Мистер Фултон завоевал распоряжение Менди, очаровал её своим романтизмом, и мог одним только словом заставить её улыбнуться, поэтому Менди считала, что она с огромной радостью пойдёт за него замуж.

Через неделю Менди вновь пришло письмо, и она не смогла сдержать улыбку. Его прислала ей прислуга, и оно было больше похоже на записку, набросанную на скорую руку. Мистер Фултон сообщал, что вернулся в Брайтон в дом своей тётушки, и приглашал Менди на чай.

Девушка прекрасно знала драму семьи Фултон. Когда мужчина был ещё мальчиком, у него от холеры скончалась мать, а отец покинул этот мир, когда ему едва исполнилось восемнадцать. Воспитанием и заботой о нём занимались его родственники – тётя и дядя (мистер и миссис Кирк), и Менди имела честь когда-то с ними познакомиться, но знала она их очень плохо.

На самом деле идти в их дом она не горела желанием, она сильно смущалась и боялась показать себя не с лучшей стороны. Миссис Блумфилд, заметив, что её дочь озадаченно смотрит на записку в руках, поспешила прочитать послание, а потом посмотрела на девушку:

– Можешь сильно не стараться, мистер Фултон беден, скушен и ограничен. Я ни слова не скажу, если ты обойдёшь стороной такого как он. Или он тебя.

– Матушка, – вздохнула Менди, – мистер Фултон совершенно не такой, какого Вы о нём мнения.

– Помяни моё слово, этот человек не то, – и миссис Блумфилд бросив на дочь взгляд, в котором читалось: "Сама подумай, присмотрись!" -, вышла из дома и направилась в сторону сада.

Что ни говорила бы миссис Блумфилд, Менди хотела показать себя достойной общества интеллигентных людей. Зная, что её предпочтения в одежде способны разделить не все, она решила выбрать туалет скромнее, чем носит обычно. Это было светлое платье фисташкового цвета, нежное, с закрытыми плечами, а с ним – белые длинные перчатки.

Выйдя из своей комнаты, Менди распорядилась, чтобы слуги поймали и оплатили ей кабриолет. Ехать в семейной повозке она не хотела, для этого с собой нужно было бы собирать слуг, а это заняло бы время. Когда Менди спускалась по лестнице, у парадного входа появились её родители. Миссис Блумфилд явно была измотана жарой – раскрыв веер, она пыталась привести себя в чувства, а её муж, сердито не неё глядя, зачитывал наизусть опасность летней лихорадки, которая вызвана слишком долгим нахождением под открытым небом. Но заметив дочь, женщина моментально забыла о своём плохом самочувствии. Она глянула на девушку и произнесла:

– Слишком приличный наряд ты выбрала для этого человека.

– Отец, прошу Вас, скажите матушке, что она предубеждена, – ответила Менди, – мистер Фултон человек уважаемый.

– Только если такими же как он, – женщина вновь вспомнила про веер, а мужчина, который не так давно был зол, заговорил мягким голосом:

– Дорогая Белинда, хорошая моя, прошу, давайте не будем ссориться. Кто знает, возможно наступит день, Ваше мнение поменяется?

– Мистер Блумфилд, – строго заговорила его жена, – Вы можете разбираться в литературе и в различных языках, но, совершенно не разбираетесь в людях. Неужто этот Фултон Вам понравился?!

Она была крайне раздражена, но ссориться с мужем не хотела, поэтому, бросив последний взгляд на дочь и неодобрительно покачав головой, ушла в гостиную. Её муж, всё же оскорблённый подобным замечанием жены, следовать за ней не стал. Он рывком развернулся и направился в сторону библиотеки.

Когда кабриолет остановился возле углового дома, девушке помогли спуститься, и она направилась вверх по ступеням к парадному входу, где её уже ждали. Мистер Фултон сиял от радости и выглядел возбуждённым, настолько, что Менди бы сочла, что он к чему-то готовится, собирается с силами, но не хотела, зря себя обнадёживать.

Его тётя стояла рядом с ним. И она была значительно сдержаннее его. Начать стоит с того, что родственники были совершенно не похожи. Миссис Кирк была выше племянника почти на голову, худощавая, с острыми чертами лица, узким подбородком, и, несмотря на возраст, держалась прямо. Наверное, это было следствием того, что миссис Кирк не знала, как на здоровье женщины могут отразиться роды. Она выглядела моложаво, среди её чёрных волос уже стала проявляться седина, но выглядело это опрятно и эстетично. Кожа на её лице и шее казалась сухой и натянутой. Миссис Кирк завистницы могли бы обвинить и в ведовстве, потому что она выглядела неестественно молодо среди своих сверстниц.