– Нет, что ты! Какие еще наносы? Она спит и видит, как будет жить в историческом центре. Нашла себе квартиру на улице Репина. Это возле Академии художеств, сразу за Румянцевским садом, если не знаешь.

– Знаю-знаю, – кивнула Катя. – Мы там в прошлом году возгорание в квартире над обувным бутиком отрабатывали. С последующим затоплением оного пожарной пеной. Убытку было – лучше бы целый склад барахла в Шушарах сгорел, а не эта пафосная живопырка. Репина – самая узкая улица в Петербурге. И до сих пор брусчаткой замощена. Пещерный век! Зачем это Ленке?

– Ну, хочется человеку жить в «доме с душой», как она говорит, – чуть ли не виновато развела руками Наташа. – Правда, это все когда еще будет. Если будет вообще. Ей же надо сначала свою квартиру продать, ту, что Леша купил. Потом сделать ремонт – тоже немалые хлопоты. Она как раз вчера спрашивала, нельзя ли будет в бабушкиной квартире пожить – ну, в той, что мне от мамы досталась, которую я обычно сдаю, – пока новую будут отделывать.

– Да, ремонт – это ужас как дорого! – тут же подхватила Катя. – Еще и небыстро, если делаешь для себя. Я свой последний как вспомню – аж передергивает. Насилу закончила. Даже остекление на лоджии пришлось оставить как есть.

Наташе было отлично известно, что под «последним», да еще и «своим» Катя имеет в виду ремонт в квартире одного из недавних поклонников, который она затеяла, едва только поняла, что их отношения имеют «виды на перспективу». Поклонник был денежный и остро влюбленный, поэтому не особенно упирался и по простоте душевной своими руками выпустил джинна из лампы. Создав на руинах двухкомнатной холостяцкой берлоги «домашний уют» на свой вкус, Катя немедленно бросила ее обладателя, здраво решив, что бездны дефектов характера, открывшиеся в процессе совместного выбора краски и паркетной доски, столь обширны, что продолжать общение просто нет смысла.

Неторопливо беседуя, подруги перемещались из салона в салон, нигде особенно не задерживаясь. К тому моменту, когда они дошли наконец до нужного Наташе бутика домашнего текстиля, уже успели обсудить и детей, и вычурность новой обувной коллекции любимого Катиного бренда – а ведь она ее так ждала! – и разные прочие новости. Когда Наташа, сделав пару кругов среди вывешенных образцов готовых гардин и шторных тканей, уселась в кресло и попросила консультанта принести ей каталоги с новинками, Катя, оттянув край роскошного мелкофестончатого ламбрекена и демонстративно клацнув фиолетово-пепельным ногтем по пластику ценника, вдруг спросила ее:

– А тебе это по-прежнему по карману?

Наташа вскинула голову и даже чуть приоткрыла рот, непонимающе посмотрев на подругу. Затем покраснела и, не дожидаясь никаких каталогов, встала из кресла и быстро вышла из бутика. Катя нагнала ее уже возле самых дверей.

– Ты обиделась?

– Нет. С чего бы?

– Обиделась, вижу. Ну, извини. Я просто вспомнила, какие у вас в квартире высоченные окна. И широкие. А пять тысяч за метр – совсем не подарочная цена.

– Ну, хорошее качество стоит денег, – пожала плечами Наташа. Резкие слова подруги ее, конечно, задели, но она старалась найти Кате оправдание. Наверное, расстроилась из-за того, что не получилось купить ботинки, вот и сорвала свое неудовольствие на ни в чем не повинной Наташе.

Но Катя не злилась. Обогнув подругу, она встала у нее на пути, заставив остановиться.

– Еще раз – пожалуйста, извини. Я не собиралась обсуждать твои финансы при продавщицах…

– Хоть на этом спасибо, – пробурчала Наташа.

Катя продолжила:

– …Я думала сделать это чуть позже. Ты утром сказала, что хочешь кое-что поменять, и я очень обрадовалась. Только начинать, на мой взгляд, тебе нужно не с занавесок.

– Да пожалуйста. Разве я против? Можем пойти ковры посмотреть. И накидки на кресла.

– Наташ, – Катя многозначительно посмотрела подруге в глаза. – Ты прикалываешься? Какие ковры? Тебе жизнь свою надо менять. И чем скорее, тем лучше.

Ни до ковров, ни до кинотеатра, куда думали заглянуть, если останутся время и силы, в тот день они не дошли. Затащив Наташу в первое попавшееся кафе, Катя выложила на стол свой громадный восьмидюймовый смартфон, смахивающий на электронные кухонные весы, и принялась со свойственной всем страховщикам деловито-любезной бестактностью считать ее деньги.

– Вот я смотрю на тебя – и поражаюсь, Наташка. Тебе Леха когда сказал про развод? Ну да, еще в сентябре. Уже октябрь кончается, а ты как сидела сиднем, так и сидишь. Я понимаю, ты переживаешь, но жизнь-то не кончена! Ты хоть раз задумалась, как будешь жить дальше? Ты ведь теперь одна и сама за себя отвечаешь. Денег он тебе каких-то на первое время оставил, а потом что? На твоем месте я бы уже давно носом землю рыла в поисках работы, а ты продолжаешь стебельками и прутиками пустое гнездо набивать. Весьма недешевыми, кстати. Но мы сейчас не об этом, – перебила саму себя Катя, поймав Наташин насупленный взгляд. – Вот смотри. – Тут она потыкала в экран телефона, открыв какую-то многоячеистую таблицу с разноцветными столбиками. – У меня есть программа по расчету уровня качества дожития. Можно прямо сейчас прикинуть, какой у тебя должен быть ежемесячный доход, чтобы ты могла не беспокоиться о куске хлеба лет, скажем… – Катя окинула подругу таким взглядом, словно выбирала корову на рынке, – …через тридцать – тридцать пять.

– Почему тридцать пять? – после всех этих ошарашивающих новостей Наташу хватало только на самые идиотские вопросы.

– Потому что проживешь ты еще достаточно долго, – с охотой пояснила ей Катя. – Тридцать лет – самый минимум. А может, даже и больше. Правда, ближе к концу наверняка понадобятся услуги сиделки, лекарства, регулярная аппаратная диагностика… Так что расходы будут только расти. У тебя же есть сбережения?

– Разумеется, есть.

– Вот и отлично! А квартиру, ту, что от мамы осталась, ты за сколько сдаешь?

– Сейчас – за двадцать пять тысяч.

– Плюс коммуналка?

– Нет. Коммуналку из них плачу.

– То есть чистыми в месяц выходит приблизительно… курам на смех. И на эти деньги ты собираешься жить? Одеваться, питаться, минимум раз в год ездить на море, содержать машину, оплачивать все остальные расходы?

Наташа испуганно заморгала и сжала в ладонях пустую чашку от кофе.

– П-подожди. Ты как-то неправильно все посчитала. – От нахлынувшего вдруг волнения она даже стала слегка заикаться. – Сама ведь сначала спросила про сбережения. Плюс Лешины деньги. То есть мои… Ну, в смысле, те, что он мне оставил. И стоимость аренды квартиры я как раз собиралась поднять. На днях с жильцами думаю п-поговорить… Чтобы они хотя бы коммуналку…

Пока она бормотала эти жалкие объяснения, больше похожие на оправдания, Катя быстро кивала и что-то чертила пальцем по стеклу телефона. Закончив, развернула его в Наташину сторону.

На экране, на фоне «шпалеры» из сетки координат, сплошь усыпанной мелкими цифрами, бежал жирненький стебелек какого-то графика. Сначала он был зеленым и шел высоко, параллельно нижней оси, затем, пожелтев, пополз вниз, а в конце бессильно поник и едва не улегся на эту самую ось, предварительно сделавшись красным.

– Это… что? – севшим голосом спросила Наташа.

– Красное-то? Столько ты сможешь тратить в месяц через двадцать лет.

– Ты ж только что говорила про тридцать пять…

– То есть ты умеешь расплачиваться в магазинах и на заправках отрицательными величинами? Тогда да, можно и на тридцать пять кривую построить. Хоть на сотню. Ты понимаешь, к чему я клоню?

Наташа вздохнула и опустила глаза. Она понимала. За свою бурную профессиональную жизнь ее лучшая подруга прошла не один тренинг по убеждению потенциальных клиентов и теперь эффектно демонстрировала приобретенные навыки. Получалось у нее просто блестяще.

– Ты ведь знаешь, что при наличии одинаковой суммы денег у каждого реципиента в одиночку выжить труднее, чем вдвоем или втроем, если эти деньги соединить вместе? Простое сложение общих расходов здесь не работает. Это алгебра, не арифметика. Деньги, оставленные тебе Алексеем, закончатся тем быстрее, чем чаще ты будешь совершать компульсивные утешительные покупки типа сегодняшних занавесок. А если уже сейчас начать залезать в сбережения, то к настоящей старости есть риск остаться ни с чем. Ведь пенсия-то у тебя будет… сама знаешь какая.