Во время конкурса зал не перестает кричать женскими голосами, поднимать плакаты за своего «Мистера Газа». В комментариях к видео шутят, что надо и свою «Мисс Нефть» выбирать. Шутки шутками, а такой конкурс тоже есть! Только гораздо более унылый: девушки там ходят туда, ходят сюда, поют песни, танцуют, снова ходят туда, ходят сюда. Короче, ни «калашникова» собрать не могут, ни скалолазания, ни красивой щетины отрастить. Беда с ними, с девушками.

А я снова возроптал на судьбу. Очевидно же, что я должен быть драматургом «Мистера Газа» – я бы столько веселых конкурсов придумал. Эх… Ну ничего, в свободной России будущего вы еще увидите «Мистера Бурило» и «Мисс Скважину».

Глобус Москвы

Сегодня мы вышли на второе место в мире. По коронавирусу, конечно. Не по уровню жизни. Не по капиталоемким производствам. На первом США. Во всех смыслах – и по ковиду тоже.

Все эти дни я наблюдал в Москве то, что называется «щемиться в дырку». Очень московская тема, которую должны исследовать антропологи. Выглядит это так: если где-то, посреди огромного пространства, есть небольшая «дырка» – проход, дверь или окно – все соберутся там, чтобы входить и выходить.

Впервые приехав в Москву, я наблюдал такую картину. У метро «Сокол» шел ремонт дороги, тротуар сузили. Время было дневное, людей мало. Но те семь человек, которые шли по тротуару, все сошлись – сбежались! – в узком проходе. И никто никому не уступил. Баба с коляской давила всех орущим младенцем: мужика, деда, другую бабу, бабку, репку, еще бежала собака – она тоже лезла в квадратный полуметр. Всем казалось, что если они не захватят этот проход, то у них исчезнет свой, задний. Или я даже не знаю что. Куда они все торопились? Пройдя дальше несколько шагов, они снова пошли со скоростью асфальтного катка. Но тот проход был для них, как маленькое Бородино. Дебальцевский котел. Как говорила моя украинская бабушка: «Усруся, но не отступлюся».

Поэтому я ни разу не удивлен, что Москва вытянула Россию на второе место. Москвичи «щемятся в дырку» везде – они садятся рядом с тобой в пустом кинозале, ссут в соседнем писсуаре, хрюкают за соседним столиком в пустом кафе.

Только не надо про «другое поколение». Пару лет назад друг посоветовал мне послушать одного социолога. Светоч науки, автор глобуса Москвы, выступает в Парке Горького. Лектор полчаса подводил к тому, что покажет уникальную карту. Наконец показал: секунды три цветных пятен. Потом быстро убрал и разрешил задавать вопросы. Я поднял руку, встал и открыл рот… Но вдруг рядом со мной заговорила девушка. Я уступил ей вопрос. Потом снова поднял руку, но рядом заговорил молодой человек. И так было еще раз пять. Я спросил у модератора, что происходит. Модератор сделала ручками: не знаю.

Не помню, удалось ли мне задать вопрос. Помню, что тема лекции была в духе: новый москвич, новая Москва, как все изменилось, какие мы новые, не старые, мы бреем лобок, старое кончилось, новое началось, два отрывистых, один раскатистый – ура-ура-урааа.

Мне очень бирюлёво

Три дня я провел в Бирюлёво. Первый день, честно говоря, вышел комом. На душе было #бирюлёво… Шел дождь. К счастью, назавтра выглянуло солнце и стало чуть менее #бирюлёво. Можно было пройтись по району и внимательно его рассмотреть. Но времени было очень мало, а хотелось увидеть как можно больше. Конечно, можно было махнуть на все рукой и сказать про себя: мне все это #бирюлёво. Но вдруг здесь не так #бирюлёво, как кажется. Люди идут навстречу, судя по лицам, им тоже всем #бирюлёво. Разговорился с человеком в магазине, он признался, что хочет уехать #бирюлёво-#бирюлёво, а другой сказал, что раньше было хорошо, но теперь очень #бирюлёво: парковки, недостройки, собаки. Хорошо, что я здесь не живу. Но с другой стороны, какая разница, где чувствовать себя #бирюлёво. В Бирюлёво или где-то еще.

Старушки, выпадающие из Москвы

Я живу в доме, где кроме меня живут одни старушки. Ну как живут… доживают.

Еще до эпидемии рядом с подъездом часто стояла «Скорая». Ее вид был так же привычен, как и запах борща в подъезде. Как и цветы на подоконнике, которые поливала невидимая соседка.

С наступлением карантина появилась уборщица, она протерла полку под цветами. Такая же невидимая, как и сами соседки. За несколько лет жизни в этом доме я видел каждую всего пару раз. Соседку сверху я узнал, когда она затопила меня, соседку снизу – когда я затопил ее. Сверху – Ирина Михайловна, снизу – Галина Ивановна. Из-за ее глухоты между нами происходят странные диалоги. Так, в начале года после смены правительства я пытался сообщить об этом соседке. Мы кричали на весь двор. Галина Ивановна: «Как тепло, я аж размундирилась!» Я: «Правительство ушло в отставку!» Когда соседка наконец расслышала меня, то спросила: «И что теперь будет?» Я не нашелся что ответить. Действительно – и что? «Будет, что было!» – с этим соломоновым панчем Галина Ивановна ушла домой.

Старушки, как коты, – они всегда жили в самоизоляции. Только старушки не такие милые, поэтому выпали из нашего внимания, как в известном рассказе Хармса они выпадали из окна. «Когда вывалилась шестая старуха, мне надоело смотреть на них». И нам тоже как будто надоели.

Их жизнь засекречена сильнее, чем жизни детей президента. Старушки и старики сделали то, о чем мечтал каждый из нас, – укрылись в своеобразной «слепой зоне». Их не касалось ничего, кроме эсэмэски о поступлении пенсии. Их жизнь похожа на ту, какой изображают ее у геймеров в фильмах. Они тоже целый день сидят дома, едят, болтают по телефону, только вместо VR-очков у старушек телевизор. У моей соседки он включен на полную мощность дважды в сутки: утром и вечером. Всегда, каждый день. Утром – прогноз погоды, вечером – новости. Я слушаю их принудительно. И вместе с тем получаю сообщение, что с соседкой все в порядке.

И вот сейчас я пытаюсь понять, как к этому относиться. Мы их забыли? Или оставили в покое? В прошлом году я сам делал спектакль об одной из таких забытых московских старух. «Девушка и смерть» Максима Диденко, с Алисой Хазановой и Алексеем Розиным. В нем смерть приходит к известной когда-то актрисе Валентине Караваевой. В начале 1998 года ее нашли мертвой в квартире на Проспекте Мира. Одну в однокомнатной квартире. Ту самую Караваеву, которая в 1940-х получила Сталинскую премию за роль в фильме «Машенька». Казалось бы, Сталинская премия – это серьезная «социальная гарантия». Оказалось, что нет. Караваева пролежала одна несколько дней, ее обнаружили только из-за лопнувшей в квартире трубы. Пришлось вскрыть дверь и найти тело. Вокруг в воде плавали обрывки бумаг и серпантин кинопленок. Сама того не сознавая, Караваева открыла жанр сториз – снимала сама себя на ручную камеру, читая тексты классиков. Соседка догадалась о смерти Караваевой, когда несколько дней подряд не услышала за стеной ее голос. Как правило, она каждый день читала монолог из чеховской «Чайки». Думаю, когда состарится поколение молодых, они учтут этот горький опыт. В «Инстаграм» будет встроен алгоритм: если сториз не появляется больше суток – родным и коллегам приходит тревожный сигнал.

Мои соседки мало чем отличаются от Валентины Караваевой. Они закрываются дома и умирают. Я как-то разговорился с соседом-стариком на одну из самых спорных московских тем – о реновации. Московский старик – это вообще редкость, а говорящий – тем более. Он рассказывал о своей борьбе со старушкой из соседнего подъезда. Реновация стала для них камнем преткновения. Старик был за, старуха – против. «И все-таки я ее победил». – «И… как?» – спросил я. «Она умерла. Вынесли ее ногами вперед. Ха-ха-ха». После этого сказал, что в его планах – дожить до реновации. Обязательно.

Говорят, они крепче нас. Я хочу в это верить. А еще хочу иметь мудрость отличать покой от забвения.

Впервые опубликовано в «Москвич Mag»

Секс в транспорте