***

В соседнем доме жил Пароход.

Лицо у него было большое, на черный хлеб похожее. А глаза – тоже

хорошие, влажные.

Я к нему в гости ходила.

Кухня у него была маленькая, темная. А кружка у Парохода была в

7

красный горошек, коричневая такая, чаем пропитанная.

Мы с ним чай пили с ирисками. У меня рот клеился от сладкого – я

молчала. А Пароход говорил «Пароход». Это у него хорошее слово

было, поэтому его так и звали.

В сарае у Парохода лошадь жила. Можно было покататься – но мне

что-то не хотелось.

Мы с ней гуляли иногда. По двору. Ходили туда-сюда. Я ей песню

пела, как по улицам бродят серые волки, голодные, хотят себе животи-ну украсть. Как глаза у них жадные горят. А в лесу темно – темно.

Чтобы она, лошадка, тихо в сарае стояла. И Пароход не забыл ворота

запереть.

***

Иногда ко мне в гости приходила Майтап аби. Яички белые

приносила, огонь мне разжигала.

Когда она была маленькая, но не так сильно, как я, ей в поле руку

порезало. Я трогала ее шрам – жалела. А она мне рассказывала про

оконные ставни и заборы, про старые яблони и скамейки, про электри-ческие провода и заброшенные пилорамы.

Не страшно мне с ней в моем подполье было.

Когда она задремывала, я ее руки трогала-гладила, ручки печеные, ручки топленые.

Когда я задремывала, она мне песню пела, что не одна я в своем

подполье, что огонек тут теплится-горит-горит, что серые волки не

пройдут ко мне, что голодными пастями своими не схватят меня

маленьку, что не видать им тут ни животинки, ни девочки.

***

Зима приходила.

Старый большой дом у Парохода совсем белый становился.

Скрипели мои половицы.

Мясо в бочках солили, в чулан ставили.

Мне до чулана недалеко было.

8

Набрала я мясо в юбку, и пошла ночью в поле.

Уж как жалобно плакали бедные серые волки мои, как холодно им

было. Не было у них никого. Огонька не было.

Ни дедок, ни бабок, никого на целом свете. Одинешеньки мои.

Я их и кормила, плакала.

А небо такое синее было, звенело на все поле, звезды роняло. И снег

так хрустел, сверкался.

Я и не пошла больше в подполье. Осталась и жду, когда мои еди-нственные бабушка и дедушка придут ко мне, звезды собирать.

ФЕВРАЛЬ

Рыдать – за брата – за сестру.

Мой братик потерялся в лесу, в снежном поле. Я ему кричала уж

кричала, а его нигде не было. И бело было так – что глаза плакали.

Птицы все на меня смотрели.

А мы ели пироги со сметаной у соседей, с кошками играли. А нас

потеряли как будто мы в колодце утопли.

Мы им по хозяйству помогали – хоть и немного толку в нас было.

Сено душистое пучками относили на полати. Хрустело сено.

Нас молоком угощали. Пело молоко в марлях, в жестяных ведрах.

На коленки мой братик садился – мы на корову смотрели. Большая

была корова, рыжая, масляная. А глаза у неё были как прорубь, как

василёк.

Дышала корова на нас сеном – не жаловалась.

Собака тут меж брёвен ходила. Черно-белая, грозная. Мы хлеб ели и ее

кормили. Она прыгала и в губы лизала. Домой нас провожала.

А потом пошли мы в поле играть. Мой братик там и потерялся.

А небо заместо земли повернулось – полощется в снегу. И солнце

кровью порезалось.

Пошла я на пилораму, на доски залезла. В крыше дырка была – я в

неё смотрела.

Пилорама старая была. Никто туда не ходил. Только мы с братиком

9

там играли. Летом я там галошу утопла, а брат с досочками играл, ножики себе вырезал. Солнце медом горячим грело, стружки были

мягкие-мягкие, мы на крышу залазили и кислые яблоки грызли, а

солнце садилось. И с реки поднимался туман.

А сейчас холодно, пусто. Ветром только пахнет.

Залезла я на крышу, думала помру тут.

А смотрю – собачка моя черно-беленькая бежит, хвостом машет. Я

ее сразу увидала. И братик у ней на спине сидит, за морду держится.

Я от радости с досок свалилась – чуть не померла.

Я тебе, собачка, столько хлеба припасу! За то, что братика моего

нашла.

Информация об авторе

10

Ветаксинья

Ромашка

Твои волосы всё сказали за тебя.

Это был умышленный побег.

Я смотрела в объектив и ничего не находила..

Так же как и всегда. Ты был таким серьёзным, что мне не верилось, что такие люди вообще бывают на планете.

«Кажется, это не моя печаль» – сказала я себе и тут же подумала: «А что

если дать ему конфету?»

Тогда ты развернулся ко мне лицом и сказал:

– Это не лучший вариант развития событий.

Но конфету всё равно взял.

И тут мне захотелось улыбнуться. Я широко раскрыла рот, и стало

видно не хватающего зуба.

– Ты смеёшься мне в лицо, и не понимаешь, что эту конфету я съем в

память о твоём пропавшем зубе. – Ты так хмуро посмотрел на меня, что

мне тут же стало ещё смешнее, но я прикрыла рот.

Я потом много лет не могла вспомнить, что за конфету я тогда тебе

дала. А потом вдруг поняла. Это была «ромашка».

Так началась наша дружба.

Долгое время мы ходили и искали по колодцам пропавшие без

вести жемчуга королевской империи. Ты смотрел на меня полными

недоверия глазами, пока однажды я не свалилась с горки.

Летела я не долго, но разбить колени успела. Ты с дикими воплями

помчался мне навстречу. Уж где ты шлялся, пока я кувырком катилась

вниз, – я не знаю. Но как только я уселась на голую землю, ты тут же

примчался.

Пластырем было не заклеить ссадины, покрывавшие все колени.

Надо было так быстро соображать, как я была не в состоянии. Тогда ты

схватил меня и поволок до мед. пункта. Которым оказалась моя мама.

Всё великолепие ран было обработано в кратчайшие сроки, и никакого

11

столбняка я не словила.

– Хватило бы и подорожника. – подтрунивала потом я сама над

собой. Но в тот момент мы так перепугались и не захотели пускать всё

на самотёк. После этого тебе приходилось пристально наблюдать за

моими телодвижениями и недоверие как-то улетучилось. Наверное, именно тогда ты понял, что мне уже можно доверять.

Твоя любовь к теннису задевала меня до глубины души. Мне

думалось: «ну что может быть отвратительнее, чем пуляние мячика

ракеткой?» Но как-то раз я выиграла тебя в раунде и мне даже захотелось поехать на соревнования вместе с тобой. Но я быстро расхотела.

Потому что ты всё же играл лучше, а я не могла получить такую травму

самолюбия.

Мне казалось, что это твоя судьба. Что однажды, ты придешь ко

мне и скажешь: «Я уезжаю в Америку, буду теннисистом!». Я так часто

рисовала себе похожие картины твоего визита, что совсем не заметила, как ты переболел и увлекся карате. В тот момент это было модно.