Потом он встал и растолкал Виноградова. Тот сразу проснулся и вскочил на ноги.
-- Фу! Напутали! Ну, что?
-- Умерла!
-- И эта! Запишем. В котором часу? -- он подошел к столу п нагнулся над листом бумаги, взяв перо.
-- В 4 с половиною. Я составил рапорт. У меня на столе.
-- Отлично. А тот в 4 ровно. Чисто, как гусарская шпора... Фу, изморился за ночь! -- он подал Кротову руку и снова улегся на диване.
Кротов оделся и вышел. На дворе с ним встретился начальник. Он только что вышел из своей квартиры, направляясь в тюрьму, и остановил Кротова.
-- Ну, что, батенька, спасли?
Кротов ответил.
-- Вот! -- сказал начальник, -- оба! Понятно, будет история... А я что? Что я мог?
-- Спокойной ночи, -- произнес Кротов.
-- Идите? Устали? -- начальник на мгновенье задержал его руку и тихо сказал ему:
-- А я доволен! Да! По человечеству... для палача еще двое остались, вот!.. Эх, если бы не два года до пенсии! -- круто окончил он и, пожав Кротову руку, пошел назад к своей квартире.
XVI.
Метель, разыгравшаяся ночью, теперь стихла, но снег продолжал падать белыми хлопьями. Погода потеплела. Кротов с трудом переставлял ноги по глубокому снегу, то и дело падая в сугробы. Ему стало жарко, но он не замечал этого, весь поглощенный переживанием последних часов. На его глазах снова и снова и умирала девушка, радуясь своей смерти. Он не разбирался в своих мыслях и только чувствовал томительную, как зубная боль, скорбь да мгновениями, словно заревом пожара, мысли его вдруг освещались непримиримой злобой и жаждой мести. Тогда он останавливался на дороге и с изумлением переводил дыхание, -- так были чужды ему эти чувства.
Вдруг кто-то тронул его плечо.
Он обернулся. Подле него стоял весь засыпанный снегом Суров.
-- Ты здесь? Отчего не спишь?
-- Что ты там делал так долго? Что случилось? -- глухо спросил Суров.
-- Отравились оба, -- тихо ответил Кротов.
-- Умерли?..
-- Да...
-- Он?.. Оба?.. И она?.. -- голос Сурова вздрагивал и прерывался.
-- Оба... сперва он, недавно она! -- и Кротов устало сказал: -- Ах, Виктор, как это ужасно!..
Суров презрительно передернул плечами и снова спросил:
-- Ты, наверное, знаешь, что и она?
-- Господи, да я при ней был до последней минуты. Руки ей сложил, в лоб поцеловал... В мертвый лоб, -- тихо прибавил он и окончил: -- и она умерла спокойно, в чистой постели, в чистом белье...
Суров круто повернулся от него, но тотчас обернулся опять.
-- Спасибо тебе за все, -- сказал он глухо, протягивая руку, -- и прощай!
Кротов ухватил его за плечо.
-- Постой, куда же ты? Как же это? А с моими...
-- Поклонись им. А тут поезд скоро. Ночной... я с ним...
-- Стой же, а деньги? Вещи?
-- А, деньги! Ну, пойдем, скорее только, -- и он, засунув руки в рукава, подняв плечи, молча пошел рядом с Кротовым.
Они дошли до дома, перешли двор и через кухню прошли в квартиру. Кротов вошел в кабинет и зажег свечу. Горничная, светившая им кухонной лампой, ушла.
-- Я раздеваться не буду, -- сказал Суров, сбрасывая галоши и расстегнув башлык.
Он вошел в кабинет, сел и тотчас закурил. Папироса прыгала в его пальцах, пока он подносил ее к свечке, и вздрагивала в его губах.
Кротов достал из ящика пакет и положил его подле Сурова.
-- Сосчитай... ты брал два раза.
Суров молча кивнул, сосредоточенно торопливо глотая дым. Потом встал и вдруг обратился к Кротову:
-- Глеб, ты сказал -- она при тебе умерла!
Кротов услышал дрогнувший голос и увидел бледное, как бумага, лицо с тоскливым взглядом.
Он кивнул и прибавил:
-- Я не решился ее спасать... зачем?
Суров с трудом перевел дыхание.
-- Да, да, это хорошо!.. Глеб, она тяжело помирала? Бредила, поминала кого-нибудь?.. А?.. Отца поминала? -- чуть слышно проговорил Суров.
-- Да!.. -- Кротов понизил голос до шепота, -- и просила ему волосы передать... я отрезал... а где он?..
-- Где волоса? Покажи!.. передам...
-- Вот...
Кротов бережно вынул платок и осторожно развернул его.
Суров жадно схватил прядь волнистых волос.
-- Ее... она... Маруська моя, Маруська!.. -- вдруг вырвалось у него из груди с хриплым клокотом. Он прижал волоса к лицу и ничком упал на диван. Плечи его вздрагивали. Он всхлипывал и хрипло переводил дыхание.
Кротов на мгновение остолбенел. Потом мысли его вдруг прояснели. Как же он не сообразил этого сразу...
Его приезд, волнения, Маруся... и дудки эти...
Он тихо опустился на колени подле своего товарища, пораженный и уничтоженный. Он обнимал его, гладил по голове, говорил бессвязные ласковые слова, и слезы неудержимо текли по его щекам.
Суров, не поднимая головы, рыдал и отрывочно говорил:
-- Разве можно было допустить это... думали, каторга... и вот... помог убежать... Маруська моя... девочка моя... успокоилась...
Потом он смолк и только вздрагивали его плечи.
В комнате наступила торжественная тишина.
Суров совсем утих, медленно поднялся, вытер рукою лицо и, подойдя к столу, аккуратно завернул в тот же платок волосы и, расстегнув пальто, положил их в карман пиджака.
-- Я их с собой возьму... к Кольке... -- глухо сказал он. Потом он взял пакет с деньгами, сунул его в карман брюк, застегнул пальто на все пуговицы и обернулся к Кротову.
-- Ну, прощай, -- он обнял его и они поцеловались. -- За все спасибо. А за это -- без меры! -- уже овладев собою, сказал он и прошел в переднюю.
Кротов машинально взял свечу и вышел за ним. Он надел галоши и завязал башлык.
-- Чемодан прислуге отдай. Пусть поделят... ну, прощай!
Он кивнул Кротову и быстро вышел в сени.
Кротов молча проводил его. Что он мог сказать этому человеку?..
Снег падал снова сплошною белою завесою. Суров сошел с крыльца; силуэт его мелькнул на мгновенье и скрылся в белой мгле падающего снега, который, как саваном, покрывал дома и улицы.
XVII.
Тусклый рассвет зимнего утра пробился сквозь шторы, и побледнело пламя свечи, а Кротов все еще сидел за своим письменным столом.
Перед ним лежал лист бумаги с написанным прошением об отставке.
-- Да! бывают моменты, когда человек прежде всего должен себе выяснить, правильно ли понимает он свой долг!..
Пройдут десять, пятнадцать, двадцать и более лет. Умрут Кротовы, а дети их долго еще будут рассказывать своим детям и близким знакомым про старого товарища их отца, который своими собственными рукам помог родной дочери умереть, чтобы избавить ее от услуги палача...
Пройдут еще года, и уже их дети станут повторять этот рассказ и, с течением времени, он обратится в легенду, которая, быть может, вдохновит поэта своей чудовищной правдой...
----------------------------------------------------
Первая публикация: журнал "Пробуждение", 1913 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
