* Милюков П.Н. История второй русской революции, т. 1, вып. 1. София: Российско-болгарское издательство, 1921, с. 25.
век страстный, импульсивный и вместе с тем замкнутый, он был потрясен нотой Милюкова, взрывавшей всю политику Совета; и, не справляясь со взглядом тех организаций, членом которых он состоял, отдался потоку и повел свой полк туда, куда рвались солдаты.
С другой стороны, во главе рабочих Выборгского района стояли заводские депутаты большевики. Можно ли из последнего факта делать вывод, что демонстрация была большевистская? Напомню, что писал об апрельских днях Ленин:
"Правительство капиталистов, в сущности, только повторило 19 апреля свои прежние ноты, облекавшие империалистическую войну дипломатическими оговорками. Массы солдат пришли в возмущение, ибо они добросовестно верили искренности и миролюбию капиталистов. Демонстрации начались как солдатские демонстрации, с противоречивым, несознательным, ни к чему не способным повести лозунгом "Долой Милюкова!" (точно перемена лиц или группок могла изменить суть политики)"*.
С точки зрения большевизма иначе и нельзя было оценить устранение Временного правительства Милюкова: ведь это означало бы частичное улучшение кабинета кн. Львова, то есть его укрепление, то есть удар по политике, требовавшей перехода всей власти в руки Советов!
Но не выдерживал критики с большевистской точки зрения и лозунг "Долой Временное правительство", поскольку с этим лозунгом не связывалась кампания за переход власти к Советам, и в самих Советах большевики еще не пользовались достаточным влиянием.
В связи с этим внутри большевистской партии завязалась любопытная полемика.
Центральный комитет партии вынес 22 апреля резолюцию, в которой разъяснялось:
"...Лозунг "Долой Временное правительство" потому и не верен сейчас, что без прочного (то есть сознательного и сооргани-зованного) большинства народа на стороне революционного пролетариата такой лозунг либо есть фраза, либо объективно сводится к попыткам авантюристического характера. Только тогда мы будем за переход власти в руки пролетариев, когда Советы р(абочих) и с(олдатских) д(епутатов) станут на сторону нашей политики и захотят взять эту власть в свои руки..."**.
* Статья "Уроки кризиса", без подписи (Правда, 1917, No 39, 25 апреля).-- Курсив мой.
** Правда, 1917, No 39, 23 апреля.
В ответ на эту резолюцию большевистская фракция Совета поместила в "Правде" письмо, утверждавшее, что "подавляющее большинство рабочих, участвовавших в манифестациях 20 и 21 апреля и несших плакаты "Долой Временное правительство", понимали этот лозунг в том смысле, что вся власть должна перейти к Советам и что рабочие хотят взять власть, лишь завоевав большинство в Совете р(абочих) и с(олдатских д(епутатов)"*.
Спорить о том, как понимался определенный лозунг отдельными участниками массовой демонстрации, дело бесплодное. Факт тот, что среди бесчисленных плакатов этого дня не было ни одного, намекающего на стремление изменить большинство в Советах рабочих и солдатских депутатов.
Как характерна эта путаница для стихийно родившегося движения, заставшего всех врасплох!
* * *
Каковы были последствия апрельского кризиса? У этого кризиса были две стороны: одну сторону его составляли нота Милюкова, переговоры представителей Исполнительного комитета с правительством, разъяснение правительства, резолюция Совета; другую сторону составляли манифестации солдат и рабочих -- их начало и их прекращение. Эта вторая сторона описываемых событий была наиболее существенной. Но в первый момент никто не понял ее влияния на группировку революционных сил. 23 апреля я писал в "Известиях" по поводу принятого Советом решения о воспрещении уличных демонстраций:
"...По властному слову Совета р(абочих) и с(оддатских) д(епутатов), по приказу его, не подкрепленному никакими угрозами, улицы Петрограда приняли обычный вид. Жизнь города вошла в русло.
Ни одно правительство в мире не могло бы добиться такой решительной, такой быстрой победы над смутой, грозящей свободе. Ни одно правительство в мире не могло бы издать приказа о прекращении манифестаций без риска вызвать против себя возмущение свободных граждан. На такой шаг мог решиться только Совет р(абочих) и с(олдатских) д(епутатов), ибо Совет -- это голос самого свободного народа, Совет -- это революция. День 22 апреля был демонстрацией сил Совета. В этот день сказалась власть Совета над стихийными силами революции. В этот день Совет доказал свое право говорить властно и громко от лица
* Правда, 1917, No 39, 23 апреля.
народа. И что значат рядом с этой демонстрацией кучки противников Совета, заполнившие накануне тротуары Невского проспекта?"*.
Да, в апрельские дни Исполнительный комитет овладел стихийными силами революции, одержал победу над ними. Это была победа. Но горе революционерам, когда им приходится бороться со стихией народного возмущения и побеждать ее! И трижды горе революции, когда стихийные силы ее приходят в столкновение с требованиями разума! Победа разума в таком столкновении -- почти всегда пиррова победа104. Пиррову победу торжествовали и мы на другой день после апрельского кризиса. Апрельские дни углубили пропасть между революционно-оборонческим большинством Исполнительного комитета и правыми (цензовыми кругами). Результатом явилось последовавшие вскоре после того отставки Гучкова, Милюкова, Корнилова105. С другой стороны, и взаимоотношения между советским большинством и советской оппозицией становились день ото дня все хуже и обостреннее.
Как одно из последствий кризиса можно отметить увеличение натянутости в отношениях между руководителями Петроградского Совета и Керенским. Представлялось необъяснимым, как мог Керенский "пропустить" ноту Милюкова, не предупредив своих товарищей по партии и Совету? Был ли он солидарен с Милюковым в его вызове революционной демократии? Или не понял, в чем дело? Или считал ниже своего достоинства обращаться в трудную минуту за помощью Совета? Во всяком случае, среди товарищей Керенского рождались сомнения в том, насколько соответствует его силам та роль, которую ему приходилось играть в развивающейся драме революции.
* Известия, 1917, No 48, 23 апреля.
Глава четвертая ВОЙНА ИЛИ МИР?
Еще до апрельского кризиса против кабинета кн. Львова раздавались слева и справа упреки в нерешительности, бездеятельности, бессилии. Апрельские дни доказали, что правительства в России вообще не существует: внутри страны кабинет оказался настолько бессилен, что лишь вмешательство Совета спасло его от ареста, а заявления, обращенные им к внешнему миру, были с такой решительностью опровергнуты народными массами, что его торжественная "нота" превратилась в пустую бутаду106.
Такое положение, очевидно, не могло быть терпимо. Страна нуждалась в твердой власти, без нее нельзя было ни положить предел распространению анархии, ни вести активную политику мира, ни продолжать войну. Проблема организации власти, которую три недели тому назад мы пытались разрешить формулой поддержки правительства "постольку-поскольку", теперь вновь встала перед нами. Ясно было, что бессилие и бездеятельность правительства, как и ошибки его, зависят не от личных свойств его членов, а от того, что оно построено на песке. Необходимо было подвести под государственную власть новый прочный фундамент. Задача эта особенно повелительно диктовалась положением фронта.
Я должен остановиться здесь несколько подробнее на последнем вопросе, так как в значительной мере сквозь призму его рассматривался у нас в описываемые дни вопрос о коалиции. Каково было в середине и во второй половине апреля состояние нашей армии? 27 апреля на торжественном заседании четырех Государственных дум107 военный министр Гучков горько жаловался, что армия "переживает тот же недуг, как страна: двоевластие, многовластие, безвластие... Вся страна когда-то признала: отечество в опасности. Мы сделали еще шаг вперед: отечество на краю гибели". А два дня спустя Керенский перед депутатами фронта говорил о состоянии фронта сло
