Среди полей возвышались огромные скалы вулканической породы, а на склонах гор темнели таинственные пещеры, откуда по ночам вылезали гиены; они раскапывали трупы, которые принято было свозить сюда со всей империи, чтобы мертвецы ожидали Страшного суда здесь, на святой земле.
Нгумо не терял времени даром. Дорога шла долиной, покрытой бурой,. скользкой травой, где, туземцы сакуйю пасли скот. Сначала караван двигался по утоптанной, ведущей в королевские северные вотчины дороге. Навстречу брели мулы, которых гнали на рынок; Нгумо приветствовали путники; держась необычно большими группами, они торопились в столицу в предвкушении Большого праздника, о котором последние несколько недель ходили самые невероятные слухи, наводнявшие рынки, деревни, джунгли; о предстоящем Празднике судачили, сидя у костров, оповещали друг друга, стуча по гнилым стволам деревьев на болотах; слухи эти, можно сказать, носились в воздухе и улавливались каким-то животным инстинктом - люди чувствовали, что затевается нечто грандиозное.
В дальнейшем, однако, караван свернул в открытое поле, и только груды камней, по которым можно было перебраться через реки, да изредка попадавшиеся на пути деревянные штольни свидетельствовали о том, что Нгумо не сбился с пути. Первую ночь путешественники провели среди пастухов. Простые люди признали в Нгумо крупного вельможу и привели ему своих детей, чтобы тот, на счастье, дотронулся до них рукой.
- Мы слышали, в большом городе перемены.
- Да, некоторые перемены есть.
К вечеру следующего дня они добрались до маленького городка. Местный вождь был заранее оповещен об их появлении. Он вышел Нгумо навстречу и, рухнув ничком на землю, посыпал голову пеплом.
- Мир дому твоему.
- Ты пришел из большого города, где произошли перемены. Что тебе нужно на моей земле?
-Я желаю твоему народу добра. Людям низкого происхождения не пристало болтать о том, что делают люди высокого происхождения.
Путешественники легли спать в хижине вождя и рядом с ней, а наутро он принес им меда, яиц, жареного цыпленка, темного пива в кувшине и корзину лепешек; Нгумо же расплатился с ним брикетами соли, и караван вновь тронулся в путь.
Третью ночь они спали под открытым небом - прошел слух, что где-то поблизости находится сторожевой отряд императора. Вечером четвертого дня они приблизились к монастырю святого Марка Евангелиста.
С вершины холма их заметил монах и выстрелил из мушкета, распугав целую стаю бабуинов, которые поспешно скрылись в скалах. В нижней церкви ударил, сзывая монахов, колокол. У ограды гостей встретил настоятель. В руках у него был желтый зонтик от солнца, а на носу - очки в железной оправе. Рядом с настоятелем, отгоняя от него мух веником из конского волоса, стоял маленького роста дьякон.
Почтительный поклон и благословение. Граф вручает настоятелю рекомендательное письмо от патриарха, и тот, не открывая письма, прячет его в складки сутаны - проявлять любопытство к такого рода бумагам считается неприличным. Официальный прием в тускло освещенной хижине; граф сидит на стуле, поспешно прикрытом ковром. Вокруг, со сложенными на груди руками, расположился монастырский синклит. Настоятель вскрывает рекомендательное письмо, сплевывает и читает его вслух под одобрительное мычание окружающих. В письме ни слова о деле - сплошные приветствия и титулы. Посещение часовни у Бесплодной смоковницы; граф трижды целует косяк ведущей в часовню двери, касается лбом алтарных ступеней и жертвует на часовню мешочек с серебром. Обед в покоях настоятеля: овощное рагу в деревянных мисках, в одной - рагу из жареных бананов, в другой - из бобов; кислое пиво в глиняных кувшинах и коричневых чашках - и это все: несториане постятся часто. Витиеватые пожелания доброй ночи. Графу тем временем разбили в монастырской ограде палатку, вокруг нее на корточках расселась охрана, солдаты разожгли костер, к ним присоединились два-три монаха, и вскоре все вместе, и солдаты, и монахи, запели - и не религиозную, а мирскую заунывную песню. В палатке полумрак - горит только одна маленькая лампа с плавающим фитилем, Граф сидит на ковре на корточках и ждет, когда придет настоятель - а он обязательно должен ночью прийти, граф в этом не сомневается. Вскоре в прорези палатки действительно появляется большой белый тюрбан и косматая борода прелата. Великие люди садятся на корточки друг против друга, по обеим сторонам от лампы. Неподалеку, у костра слышится пение охраны, за частоколом воют гиены, со стороны скал доносится и множество других звуков - на охоту вышли звери. Обмен любезностями:
"Мы в нашем небольшом монастыре наслышаны о громкой славе великого графа... о его удали в бою и в постели... о тысяче врагов, павших от его руки... о львах, пронзенных его копьем... о его бесчисленном потомстве..."
"Вся жизнь до встречи с настоятелем была прожита зря... его знания и святость... его несгибаемая преданность вере... его целомудрие... его аскетизм..."
Незаметно, используя самые тонкие ухищрения, собеседники постепенно переходят к делу. Преследовал ли граф своим визитом какую-то практическую цель, помимо желания доставить всем огромную радость я cвоим присутствием?
Что может быть более важной целью, чем давнее стремление нанести визит настоятелю и побывать в славной часовне Бесплодной смоковницы? Впрочем, одно дело у него действительно есть. Совершенно незначительное дельце, о котором, раз уж он здесь, может, и стоило бы упомянуть - если, разумеется, настоятель не против.
Каждое слово графа подобно драгоценному камню, цена которого исчислению не поддается. Какое же у графа дело?
- Это старая история... еще во времена недоброй памяти его преосвященства Горгия... в монастырь был заточен юноша... сейчас он старик... об этом знают только самые высокопоставленные... если, конечно, он еще жив...
- О граф, вы заговорили о том, чего уши мои не слышат, а глаза не видят. Есть вещи, говорить о которых не пристало.
- Настоятель, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Час этой тайны настал.
- Что может знать простой монах о делах государственной важности? Да, теперь я вспоминаю, до меня и впрямь доходили слухи, будто во времена недоброй памяти его преосвященства Горгия в монастырь заточили какого-то юношу.
- И он еще жив?
- Монахи монастыря святого Марка Евангелиста умеют хранить свои сокровища.
После этого столь важного сообщения хозяин и гость некоторое время сидели молча, затем настоятель встал и в самых высокопарных выражениях пожелал графу спокойной ночи. Оба чувствовали, что сказано и так слишком много. Ведь следовало соблюдать приличия.
Переговоры возобновились на следующее утро после службы и продолжались большую часть дня. Перед тем как разойтись на ночь, графу и настоятелю удалось достичь договоренности об устранении разногласий на материальной основе. На следующее утро вопрос о цене был решен, и Ахон, сын Амурата, законный монарх Азании, верховный вождь племени сакуйю, повелитель племени ванда и гроза морей, был выпущен на свободу.
Событие это произошло без всяких церемоний. После сытного завтрака, состоявшего из вареного козьего мяса, сыра, маслин, копченой баранины, гуся и меда (в тот день как раз был мясоед, ведь несториане постятся редко), граф и настоятель, в сопровождении всего нескольких рабов, вышли из монастыря и, поднявшись на небольшой холм, остановились у входа в маленькую пещеру.
- Мы подождем здесь. Там нехороший запах.
В пещеру вошел слуга с фонарем и молотком, из глубины послышалось несколько приглушенных слов, а затем скала вздрогнула от тяжелых ударов. Через пять минут слуга вернулся, ведя Ахона за надетую ему на ногу цепь. Наследник престола был совершенно наг, на его худые, сутулые плечи спадали сальные белые волосы, а маленькое, сморщенное личико с запавшим, беззубым ртом заросло длинной седой бородой. Он был слеп и передвигался с большим трудом.
Граф открыл было рот, чтобы засвидетельствовать принцу свое почтение и поздравить его с освобождением, но передумал и, повернувшись к настоятелю, сказал:
