Шут — дар. Король — судьба.

— Горшок

Ромик получил свою звучную и немного странноватую кликуху "Челябинск", в те давние времена, когда спина спокойно гнулась во все доступные природой стороны, колени не ломило к дождю, а годиков ему стукнуло от силы два десятка с момента рождения и остывания трупа матери, загнувшейся при осложненных родах. Мотался он на неделю к дядьке в Челябинск, а потом, бухим телом, но не разумом, травил кентам байки о том, как там охуено отдыхать — две мокрухи и пару пидоров запинал, ибо, ну, а хули они?..

Вообще, все было немного по-другому — труп присутствовал только в единичном экземпляре и то какой-то шлюхи, один раз да, Ромик выбил зубы какому-то хлипкому щеглу, а еще два раза кореша этого пацанчика толпой запинывали его в самые дальние подворотни города. Но на пиздабольстве Ромика еще ни разу не ловили, так что поверили на слово.

И просто Ромик стал Ромиком Челябинском, который постепенно переквалифицировался из рядового бычья в средней руки решателя щепетильных вопросиков для своего бугра. Времена, когда всякой босоте можно было спокойно и особо не скрываясь крошить людей средь бела дня пачками, уже прошли. Теперь для подобного нужна была депутатская корочка или батя на руководящих постах в силовых ведомствах. У Челябинска такого не было, как и у бугра, решившего, что на болте он это все вертел и без особых проблем мутировал рэкет и крышевание в какой-то там бизнес, Ромик особо не вникал — так и так, это было лишь прикрытие и отмыв бабок, а его не заставляли носить рубашки и вкалывать в офисе. Да, правила игры изменились, но некоторые вещи оставались прежними.

Когда Челябинска выдернули ночным звонком из теплой постельки он был крайне недоволен. Молоденькая курва, подцепленная в каком-то кабаке, осталась тихо посапывать на смятых простынях съемной хаты, предназначенной как раз для таких дел. А Ромик запрыгивает в тачку и срывается с места. Его работа изначально подразумевала под собой ненормированный и часто плавающий график, а взамен приличный оклад. Вот только, Ромик привык кому-то угрожать, пытать, шантажировать и убивать, но никак не проверять в чем там обосралось молодое поколение. Притом, среди пиздюков был один "винтовой", а Челябинск принципиально не вел никаких дел с наркошами — эти ублюдки непредсказуемы даже больше, чем насквозь проспиртованные синяки, хуй его знает, что им в следующую секунду взбредет в черепную коробку. Два шрама каждый день напоминали ему в ванной, что значит иметь дело с теми, кем управляет не разум, а хаотичное переплетение химических реакций, медленно разъедающих подкорку мозга и раскинувшего по всему организму щупальца осьминога нервной системы. Один, уродливый и неровный рубец, оставленный куском разбитого зеркала тянулся от запястья по внутренней стороне предплечья и обрывался, едва-едва не достигнув локтевого сустава, чуть кровью не истек тогда, а еще и мизинец до сих пор до конца не сгибается. А второй, не такой длинный, но довольно широкий красовался на ребрах, немного цепляя собой грудину.

На дорогах практически никого не было. Тусклый свет фонарей, неярко поблескивающий на металле одиночных иномарок и раздолбаных ведер АвтоВАЗ-а. С пешеходами ситуация была похуже — можно было выцепить взглядом стайки студентов, алкошни и просто каких-то работяг, что-то забывших на улице в… сколько сейчас?.. часа два ночи, если часы на треснувшем дисплее смартфона снова не начали чудить, самостоятельно перестраиваясь на часовой пояс Китая или Бразилии.

В бардачке неприметной "девятки" ксива, пачка денег, нож и "чистый" ствол с глушителем, дополненный двумя обоймами. Двенадцать патронов 9х18 мм и прицельная дальность в пятьдесят метров — неплохая машинка. Плюс, полупустая пачка "Marlboro" и зажигалка. Одной рукой вытянуть из коробка трубочку медленной смерти от рака легких, поймать губами. Чиркнуть колесиком чуда технологий и сноп искр поджигает язычок газа. Огонь опаляет кончик сигареты и тут же исчезает. Привычно затянуться.

Блять, нужно завязывать, как с бухлом, так и никотином.

Дыхалка разбалтывается, да и возраст дает о себе знать. Уже, как раньше, особо не попрыгаешь по лестничным пролетом, догоняя шустрого ублюдка, спиздившего часть "веса". Было же время… а сейчас что? Пока трахался с той кралей, чуть кишечник не выблевал. Спину простреливает, давление поднимается и изжога, ебать ее в рот, о себе напоминает.

Может спортом заняться?

Ромик улыбнулся, выкручивая баранку в неосвещенный закоулок. Пойдет и займется, ага, и питаться правильно начнет. Еще раз затянулся, выдохнул. Сизое облачко пролетело через опущенное стекло и растворилось в прохладном ночном воздухе.

Щелчком пальцев отправить еще тлеющий окурок в непродолжительный полет. Крошечной кометой он описывает эффектную дугу и с бесславным пшиком тухнет в мутной луже, оставленной в который раз пробитой канализационной трубой.

Подъезжая к двухэтажной халупе, заброшенной уже примерно в то же время, когда Некрасов получал свое погоняло, Ромик понял, что его конкретно так наебали. Во-первых, он в душе не ебал, какого хера по ночной темноте ебашил покрышками по выбоинами окраинного асфальта. А во-вторых, уже первого пункта вполне хватало для праведного гнева. Пиздюки нашли какую-то неведомую залупу, а спортики, которых отправили туда порешать непонятки, морозятся и хуй проссышь, что за дичь у них там твориться. Все, как всегда — разбирайся на месте и главное, не обосрись.

Нож и ствол. Еще в машине накрутить глушак, карман мастерки как раз переделан под валыну — хочешь, можешь моментально извлечь огнестрел наружу, за края не зацепиться, а можешь и незаметно шмальнуть прямо через ткань — почему нет? Рабочая схема, Топор так двух албанцев сразу на тот свет отправил. Или то были выходцы из Боснии? Топор, сука, хоть и здоровый шкаф — два на два метра с криво сросшимся носом и щербатой ухмылкой завсегдатая боев без правил, но хитрить умеет.

Битый кирпич, обвалившаяся штукатурка, грязные разводы, ржавчина, пыль, облупленные остатки краски, треснувшие стены, разрисованные ссылками на мертвые Telegram-каналы с дурью и детской порнухой, бутылки из-под дешманского пива и водки, что даже последние бомжи побрезгуют на халяву жрать. Классика, одним словом. Примерно в подобном помещении, когда-то очень давно, Ромик и стал мужчиной — два раза. Сначала трахнул без гандона, девку, имя и лица которой вряд ли вспомнит, и пару недель мучался с венерической болячкой, а спустя несколько дней замочил попутавшего берега студентишку. Девяностые — хули, можно было грохнуть типа, за которым не было денег и связей, просто потому, что его лицо не понравилось. А тот хмырь пытался пробиться на только формируемый рынок со своей выращенной на даче коноплей. Бугор сказал, показательно его мочкануть, чтобы остальные одиночки наркотического фронта знали как сильно рискуют и лучше бы сразу шли под "крышу". А Челябинск только начал набирать авторитет и первая мокруха стала фундаментом, благодаря которому ему сейчас не нужно высчитывать копейки зарплаты на хлебушек, да и с братвой он теперь повязан кровью и вряд ли выйдет из игры — стандартная схема.

Спонтанный порыв ностальгии потух в зародыше.

Поднявшись по лестнице и обшмонав все помещения, Челябинск в который раз поймал себя на мысли, что так дальше жить нельзя — может реально рвануть в какие-нибудь теплые края? Турция там, или Египет? Мобила к уху, стараясь не замечать мелко подрагивающие кончики пальцев.

Долгие гудки.

— Хули надо? — хрипловато-рычащий голос Шила отрезвляет.

— Собирай всех и подгребай к заброшенной больнице на углу, рядом с Арменом, — надо же, голос даже не дрогнул.

— Срочно?

— Пиздец, как срочно.

— Понял.

Отбой.

Шило — конченный тип и самый молодой из их компашки, но без таких парней в подобных ситуациях не обойтись. Лет ему около двадцати пяти, но выглядел он далеко за три десятка, да и фляга у него временами слишком сильно протекала, сказывался папашка — запойный алконавт и мамка — наркоманка, только дед и вытянул пацана, не дав скатиться на самое дно. Вот только отец и мать, одновременно поймав сушняк и ломку, удивительно быстро забыли свои ссоры и разногласия, доукомплектованные несколькими переломами, и решили мочкануть старичка, как-никак у отставного солдата успелось скопиться хоть что-нибудь, да и он был просто обязан откладывать на собственные похороны. Хотя, скорее, они просто хотели его грабануть, но вышло, как вышло. Шило улетает в интернат, откуда и выходит в восемнадцать лет с наглухо поломанной психикой и без гроша в кармане, квартира обещанная государством, помахала ручкой и испарилась в неизвестном направлении, а спустя месяц батя Шила находиться в какой-то канаве с проломленным черепом. Мамаша давно скопытилась от передоза, а их старую хату со всем имуществом продали еще раньше. Так Шило и влился в ряды асоциальных элементов общества, начиная, как рядовой беспризорник, "щипач", мелкий домушник и подворотенный рэкетир, а теперь козыряет в той же прослойке их структуры, что и Челябинск, ну может чуть рангом пожиже.