– Не уж то забыл? – про себя подумал Фрагеманн. Нет, столь сильные строки хорошо остаются в памяти. Быть может сделал он это намеренно? Или потому что понимает, что зал практически мертвый? Это явно не случайность и не какая-то ошибка.

Но все же Фрагеманн и без того восхищался игрой актера.

– Так правдоподобно умереть. Для этого необходимо изысканное мастерство. Не будь это пьеса, и впрямь подумал бы, что он мертв. – удивился Фрагеманн.

Но вдруг актеры сильно замешкались. Свет стал светить беспорядочно, а музыка плавно затухала. Фауст продолжал лежать и не исчезал со сцены. Вдруг Фрагеманна озарило:

– И впрямь подумал бы, что он мертв… Не уж то, и в правду… умер? Не Фауст, а актер… – дрожащим голосом промолвил Фрагеманн.

Он начал оглядывать зал и зрителей, сидящих в нем. В зале даже в такой момент царило абсолютное безразличие. Тогда Фрагеманн не выдержал такого отношения зрителей.

– Вы совсем утонули, как люди! Вас после такого даже людьми трудно величать! Артист показал высший пилотаж актерского мастерства, да так, что умер на сцене! И умер грациозно… – недоумевающе вскрикнул Фрагеманн.

И только в этот момент, гости театра обратили внимание на Фрагеманна и тут же начали озираться на сцену, на которой безмолвно лежал юноша. В голове Фрагеманна тут же всплыли, можно сказать, последние слова артиста. Фрагеманн с трепетом окинул взглядом всех людей в театре, и одновременно с сожалением и восхищением посмотрел на актера, играющего Фауста.

– Вы были не достойны видеть его последнюю пьесу! – добавил Фрагеманн, после чего испарился.

Зрители обомлели от шока и ужаса. Они смотрели на труп актера и искали глазами Фрагеманна, но его, как будто бы, и не было в театре.

Глава II

На краю жизни и смерти

RRRR год

Тем временем, город Саратов был окрашен в темно-серые оттенки. Время близилось к полночи. В депрессивном городе шел проливной ливень. Такой сильный ливень был редкостью для города. Казалось, что капли рассекали и без того разбитый асфальт. Обычно, во время ливня в воздухе появляется приятный и свежий запах, который дает воодушевление городу. Но это не про Саратов. В воздухе стоял отвратительный запах, похожий на запах разлагающихся трупов. На улицах города не было ни одной живой души, ни в одном окне не было видно света, что уж там говорить про уличные фонари. Старые советские жилые дома навеивали тоску и безысходность. Наблюдая такой серый и унылый пейзаж, задаешься лишь одним вопросом – как здесь вообще выживают люди?

На крыше одной из старых хрущёвок еле как стоял некий Борис Пустов. Смотря на этого человека, трудно было сказать – живой он или уже мертвец. Исхудавший и невысокий мужчина, приблизительно 40-45 лет, но выгладивший на все сто. Его лицо было покрыто морщинами, а кожа совсем сухая и хладная, как у трупа. Взгляд был созвучен с фамилией, а глазные яблоки были алые, как Питерский закат. Из-за затяжной бессонницы, под глазами виднелись темно-синие мешки, которые опускали нижние веки и придавали ему нездоровый вид. Под правым глазом Бориса виднелся синяк, а сквозь левый проходил шрам чуть ли не на все лицо. На сломанном носу приклеен старенький и влажный от дождя пластырь. На голове были неопрятные, оборванные и в некоторых местах заросшие волосы, которые больше походили на солому. В нижней части его лица росла уродливая щетина. Складывалось ощущение, что из бедности, Борису приходилось бриться собственными гниющими ногтями. Во рту осталось пару окровавленных, темно-желтого оттенка и неровных зубов. Этот неживой человек был одет в шинель, которую одевают военнослужащие. На этой шинели сверкали три ржавых медали, а сама шинель была грязная и оборванная в разных местах. На ней явно не хватало пуговиц и швов. Под шинелью виднелась белая испачканная майка, которую в простонародье называют «алкоголичкой». Этот образ дополняли военные, также оборванные и старые, брюки, затянутые обтесанным ремнем с ржавой бляшкой. На ногах Борис носил также военные резиновые сапоги, по килограмму каждый. Эти сапоги также были не в лучшем состоянии и больше походили на старые галоши. С виду, Пустов больше был похож на скелета в военной форме.

Пустов безучастно глядел на отравленный смертью пейзаж, докуривая мокрую и окровавленную от его губ сигарету. Трудно было сказать, что он ощущал в это мгновенье. Борис итак был изрядно измучен своей судьбой, что уже ничего не чувствовал. Разве что холод и непрерывные капли дождя. Подойдя поближе к краю здания, он достал из мокрой шинели покрытое грязью, смятое и испачканное фото, своей уже покойной семьи. Семья Пустовых стоит в обнимку на вокзале и провожают главу семейства на службу. Все они еще были молоды, свежи и счастливы. Знал бы он, что в тот момент, он их видит в последний раз. У него уже не было сил плакать, все его слезы уже давно вышли вместе с потом, кровью и Саратовским дождем. Борис бросил взгляд вниз с высоты здания. После непродолжительной паузы Пустов сделал шаг. У этого действия не было какой-то мотивации. В понимании Пустова, это было лишь ожидаемое механическое действие, которое он рано или поздно сделал бы. Без страха, без ожиданий, без единой мысли, без чувств… Падение было недолгим. Бедолагу чуть ли не прибило к земле ливнем. Тело Бориса упало на землю словно мешок, набитый навозом. Лежа на мокром асфальте, забрызганном кровью, самоубийца обнаруживает, что он еще в сознании или по крайней мере, видит, что происходит вокруг. Но при этом он не испытывает какой-либо боли от падения, хотя видит, что лежит в луже собственной крови.

– Что за чертовщина? Почему я еще жив? Быть может, мой мозг отрабатывает последние мгновенья моей жизни? Или это предсмертный бред? А если я и вовсе еще жив? В любом случае, мне осталось недолго. Вряд ли меня успеют спасти. – такие мысли посещали голову Бориса.

В этот момент, Пустов испытывал высшую стадию умиротворения, которую только мог испытывать человек. Прохлада казалась приятной, а капли дождя успокаивающими. Время от времени был слышен гром, а гнилой запах будто бы исчез. Впервые за долгое время, Борис выдохнул с облегчением, его ладони разжались, и из руки вывалилось семейное фото. Борис закрыл глаза и полностью отдался моменту. Как вдруг, его свидание с судьбой прервали шаги из-за угла.

Горе-самоубийца повернулся в сторону звука и увидел человека в строгом костюме и темном пальто. На его одежде не было ни единой складки, а в руках был зонт. К слову, на руках этого джентльмена красовались кожаные перчатки. Из-за зонта его лицо было трудно рассмотреть. Он шагал не торопясь, а звук шагов был больше похож на звук ударов камней друг об друга. Пустов был в недоумении.

– Кто это идет в такой поздний час? И одет при параде. В наших краях мало, кто может себе позволить так одеваться. Небось приезжий, да заблудился. Но почему он так невозмутимо шагает? Перед ним, можно сказать мертвец, а он идет, будто бы все так и должно быть! Быть может, это сама смерть? – такие вопросы появлялись в голове Бориса.

Некто подошел к бедняге и остановился. Даже, когда он наклонился к полутрупу, его лицо было трудно разобрать из-за темноты и проливного дождя. После непродолжительного зрительного контакта, мужчина протянул руку и сказал:

– Здравствуйте, Господин Пустов.

Пустов удивленно осмотрел этого человека и дрожащим голосом ответил:

– З-з-здравствуйте, а откуда вам известно мое имя?

– Мне много, что известно, но сейчас не об этом. Меня зовут Фрагеманн. Вы в курсе, что мертвы?

– Пока вы со мной не начали беседу, я был в этом уверен. Что вам от меня нужно?

– Всего-то простой разговор. Мне бы очень хотелось с вами поговорить.

– Но зачем вам это?

– Хотите умереть? Могу не навязываться.

– Ничего не понимаю! Что вообще происходит? Я мертв или до сих пор жив? Откуда вы меня знаете? Кто вы такой? Зачем вам со мной разговаривать?

– Мне интересно.

Фрагеманн окинул взглядом фото семьи Пустова, которое лежало возле него самого и сочувствующе сказал: