Потом мы увидели другую инопланетную живность — толстеньких мохнатых червяков, напоминающих опарышей, которыми ловят рыбу. Но на этих что-то поймать трудно, ведь они длинной в пару метров. Такая приманка сама схватит кого угодно. Какое счастье, что они сейчас тоже не двигались. У монстров тоже бывает послеобеденный сон.

А еще нам попалась какая-то сколопендра. Белая, пушистая, втрое больше паука, с клыкастой пастью и десятками ног. Не дай бог, чтоб такое приснилось. Хуже только встретить чудовище в реальности, подумал я и ущипнул себя.

Однако не проснулся. Наверное, потому, что не спал.

Внезапно шедший впереди Артем замер, будто налетел на стену, обернулся и приложил палец к губам.

5

Мне показалось, что впереди поддерживающая потолок колонна, но я ошибся. Не колонна. Скорее, металлический шпиль толщиной в несколько шагов и высотой до самой крыши. Обмотан проволокой, как новогодняя елка гирляндами. Даже маленькие огоньки кое-где сверкают.

А у его подножия на полу стоял телевизор. Старый-старый, ни разу не голограммный. Соединен проводом со шпилем. На экране — помехи. Знакомая шипящая рябь. Такая же, как на телевизорах дяди Саши и Михаила Егоровича.

Я все понял. И Глеб с Артемом тоже, как тут не догадаться. Шпиль — это излучатель, антенна, которая передает помехи на телевизоры, чтобы изменившиеся не вернулись. Все, как у Игоря в его последнем рассказе. Но кто ее сделал?

Мы прошли по балкону и узнали. Механик дядя Боря сидел на стуле с другой стороны шпиля. Не спал, в отличии от монстров. Находился в каком-то забытьи, опустив голову на грудь, иногда вздрагивая и оглядываясь.

Затем настал черед увидеть остальных. Кто-то неподвижно стоял, кто-то замер, сидя на полу. Художники, милиционер дядя Сережа, дядя Саша. И еще много кого мы не рассмотрели в темноте.

Вот и все. Пазл сложился. Хотя лучше б не складывался.

6

А дальше, после нескольких крадущихся минут путешествия по балкону, мы обнаружили самое интересное. Вернее, самое кошмарное. Ну или и то, и то. Интересное и кошмарное — не противоположности.

Камень, который мы притащили с лагерной военной базы. Он, никаких сомнений. Той же формы и расцветки, с трещиной посередине, будто ртом. Как его удалось заметить с балкона, да еще и почти без света?

Запросто!

Он разросся. Как гриб после дождя. Стал величиной в метра четыре и лежал среди расстелившегося на полу огромного паутинного покрывала. Неподвижный каменный паук в своей паутине. Ему, выходит, чудовища еду таскали.

По бокам паутины — коконы. Полсотни с каждой стороны. Словно прозрачные яйца, но величиной с тумбочку. В коконах слева — пауки-слуги, черви, другие твари. Созревают, готовятся к рождению. А в коконах справа…

— Камни, — прошептал Артем.

Они самые. Еще маленькие, но увидеть можно. А если не увидеть, то догадаться о них. Смотреть и догадываться — слова похожие. Родственники, почти близнецы, но не все это видят и не все об этом догадываются.

Зачем выращивают камни, объяснять не нужно. Их понесут изменившиеся в город, чтоб сделать всех такими же, как они. Эпидемия не за горами.

И стало мне как-то не интересно, а только страшно. А потом еще страшнее.

Поодаль, метрах в тридцати от камня, стоял похожий на человека робот. Выключенный, с открытой, будто для сложного ремонта, черепной коробкой. А рядом с ним лежало почти целиком замотанное в паутину тело. Как египетская мумия. Но в паутине не фараон, а Павел Федорович — тот, кто находил камень задолго до этих событий, и кому жизнь сомнамбулы очень нравилась.

Бывший учитель истории. Теперь он мертв. История закончилась.

Но от его головы к шпилю тянулись провода. Антенна передавала людям мертвые мысли?!

Рядом табуретка и столик с листком бумаги. Перед смертью Павел Федоровиччто-то писал. И еще на столе мы заметили другой камень. Присмотрелись — да, один кокон пустой и разорванный, из него что-то доставали. Получается, первый камень разъелся до необъятных размеров, и теперь уже второй потихоньку превращает людей в зомби.

— Вот кто поджег Клуб. Робот. Теперь все ясно. Двери выломал, но дальше не справился. А заставил его это делать Павел Федорович, — вздохнул я.

— Надо утащить записку, — сказал Артем. — Там вторая лестница.

— С ума сошел, — ответил я.

— Ни откуда я не сошел, — огрызнулся Артем. — Пауки дрыхнут, и все остальные тоже. Я мигом. Туда, и назад.

7

И он сбегал. Быстро, как и обещал. Вернулся дрожащий, но довольный.

— Читайте, — он протянул нам свой бумажный трофей.

Мы отошли к стене и Глеб осторожно включил фонарик.

…Почерк ровный и аккуратный. Спокойный, уверенный, не сумасшедший ни капельки. Таким пишут ценники продавщицы мороженого, самые здравомыслящие люди на планете. Они с безумием на разных полюсах, и вместе им не сойтись.

"Я знаю, что делать. Моя кровь даст Камню силу, а дальше все пойдет само собой. Мне могли помешать дети со своим мерзким увлечением космосом, но они опоздали, хотя ни один поджог у меня не получился. Очень хотелось написать анонимку и выгнать их с чердака, но быть доносчиком отвратительно.

Мир спасен. Теперь не будет ни войн, ни боли, ни страха. Разве за это не стоит отдать жизнь?

Или ты умеешь подчиняться, или ты несчастлив. Стань тенью, человек. Закрой глаза и стань тенью".

8

— Поговорим об этом потом, — сказал я ребятам. — Не сейчас. Сейчас некогда.

Они согласились.

9

Еще немного — и мы дошли до края цеха. Балкон закончился у огромных ворот, в которых были другие, поменьше, хотя и не слишком маленькие — если открыть, автомобиль проедет. Наверное, они вели во второй цех, но даже сверху мы разглядели замок, сделавший продолжение пути невозможным. В нашем цеху тоже идти некуда — на противоположной стене, совсем темной, балкон отсутствовал. Жаль. Хотя и так повидали сегодня достаточно.

Недалеко от дверей, кстати, стоял памятник Ленину. Белокаменный пятиметровый Ильич с поднятой рукой. Лицо стандартно-классическое, не такое живописное, как в ленинской комнате.

Живой памятник или неживой — трудно сказать. Сейчас, во всяком случае, не шевелится. И это хорошо.

Обратно надо выбираться тем же путем, что и заходили. Секретные двери автоматически уже закрылись за нами, но с их тайной стороны кнопки управления не изображали из себя выключатели, и никакие точки-тире на них выстукивать было не нужно — нажал, и все. Когда покидали балкон, Глеб остановился и спросил:

— Сл-лышите?

— Что? — не понял Артем.

— Что-то б-большое.

Мы, как говорится, превратились в слух, но тишина стояла полная. Звуки даже не мерещились.

— Ничего нет. Двигаем отсюда, — сказал я.

10

…Вот мы и дома. То есть почти. В лесу около базы.

— Останемся здесь, — поделился соображениями Артем. — и проследим, выйдет ли кто наружу.

Толковая мысль. Вот только полянка крохотная, и чтоб вышедший, кем бы он ни был, человеком, пауком или еще какой-то тварью, не затерялся сразу среди деревьев, нам придется сидеть в засаде прямо у него под носом, даже если у него нет носа. И, возможно, долго.

11

Но оказалось, не очень. Уже через час на поверхность выбрался дядя Боря. Как кукла, которую научили ходить, и она идет, бездумно и механически передвигая ноги. За ним появились точно такие же дядя Саша, дядя Сережа-милиционер и трио художников. С последними возникла проблема. Они, вместо того, чтобы топать напрямую к домам, поначалу направились в другую сторону — туда, где лежали мы, и нам пришлось спешно ретироваться. К счастью, художники покружились у входа, и, как невидимо соединенные сиамские близнецы, все-таки пошли в город.

Из-за них мы сменили место наблюдения на более отдаленное и не смогли рассмотреть остальных, но десятка два силуэтов людей-сомнамбул увидели. А потом — никого. Мы пробыли здесь еще пару часов, но лес оставался пустым, хотя и зловещим.

— Пора есть, — сказал Артем.