…Автомобиль, на котором ехал дед и его товарищ — молодой ученый Николай, налетел на спрятавшуюся в песке скалу и перевернулся. Им не осталось ничего другого, кроме как идти пешком десятки километров до ближайшего поселка.

Через три дня на них напал синий песчаный червь — тот, о котором местные боятся даже думать. Ядовитый и обжигающий ультрафиолетом.

Дед убил его. Получил страшные ожоги, но убил, разрубив на шевелящиеся куски.

Никто до деда не убивал синего песчаного червя.

Чудовище успело лишь оцарапать Николая клыками, но и этого хватило, чтобы он потерял сознание. Дед потащил его на руках, но скоро Николай умер. Глаза закрылись, сердце перестало биться.

Но дед отказался бросить его. Посмотрел на полуденное безжалостное небо и сказал "нет".

И понес тело. Увязая ногами в песке и потеряв счет времени.

Но все-таки добрался до людей.

А потом, спустя месяц, уже после того, как вышел из больницы, он узнал, что Николай жив, и даже закончил лечиться раньше него.

Наверное, небо услышало дедово "нет" и вернуло человеку жизнь. Испугалось?

…Николай отказался встречаться с дедом. Увидел что-то в мире мертвых и сказал, что зря дед его вытащил, нарушив естественный ход вещей. А затем бросил науку и ушел в монастырь. Препятствий ему никто не чинил.

7

Я сплю.

8

Нет, не сплю! Понимаю, что если бы меня сейчас кто-то слушал, то уже бы сказал "на сегодня хватит". Но мне не хватит! Мало!

Дед еще и плавал, вернее, "ходил в плавание", как сердито утверждают моряки. И на торговых кораблях, и на исследовательских. И чего только не видел!

Огромных птиц, кружащихся над морем, чтобы поохотиться на акул, морского змея, такого же, как на древней картинке, с гривой спутанных волос и страшной пастью, русалок, подплывших ночью к кораблю и смеющихся над людьми, грозовые молнии, бившие в воду с такой силой, что она вскипала, хищных летучих рыб, проносящихся над палубой в надежде схватить кого-нибудь из матросов, чудовищную медузу размером в несколько футбольных полей, поймавшую километровыми щупальцами невнимательного кита.

Дед опускался в водолазном костюме на дно океана к ушедшему под воду древнему городу и чувствовал странные взгляды из черных глазниц-окон высоченных зданий, пережил нападение гигантского кальмара, почти утащившего корабль под воду и штиль, который принес тишину, жуткую и безумную, наделившую любой звук эхом, едва не утонул в огромном водовороте, подстерегающем корабли у мыса Горн, выброшенный ночью за борт волной где-то посреди Индийского океана, дед, пока его не нашли, провел несколько дней на панцире мертвой морской черепахи… я заснул или нет?

9

Утром я, как ни странно, оказался выспавшимся. Воспоминания о дедовых приключениях заменили мне сны. Почему бы и нет — ведь они такие же удивительные. А может, даже удивительнее, потому что случились наяву, не в самой благоприятной для удивительного среде.

В общем, я бодро встал с дивана, умылся-позавтракал и побежал вниз, причем не побежал, а попрыгал — схватившись рукой за перила, одним прыжком оставлял за спиной целый лестничный пролет.

Умею я прыгать, умею. Умею и люблю. Получаю удовольствие от того, что получается.

Во дворе меня встретила веснушчатая физиономия Артема, аналогично моей демонстрирующая все признаки довольной выспанности, а вот спустившийся через минуту Глеб выглядел выспавшимся не очень. Он пришел с красно-опухшими глазами, всколочено-непричесанный и молчаливо несчастный. Мы с Артемом решили это как бы не заметить, но потом взгляд упал на Глебовы сандалии, красноречиво грязные, не такие, какими они были вчера вечером.

— Гулял во сне, пока мама на заводе дежурила? — спросил Артем, хотя все было ясно и так.

Глеб помолчал и шмыгнул носом.

— Д-да.

— Может, сказать ей? — продолжил Артем.

— Н-нет.

Он закрыл глаза, будто что-то вспоминая.

— П-пойдем играть в х-хоккей.

И мы отправились на чердак.

День перед отъездом начался так себе. Мы давно знали, что Глеб, оставаясь ночью один, иногда бродит лунатиком по двору, а потом из-за этого очень расстраивается, но все равно. Когда кому-то плохо, а ты не можешь ему помочь, то чувствуешь себя виноватым, хотя ты совершенно не виноват.

…В хоккей мы играли почти целый день (с перерывом на обед). Играли по-честному, ни капельки не поддаваясь Глебу, хорошо понимая, что наша жалость ему не нужна и от нее будет только хуже.

Через один хоккейный час Глеб уже потихоньку заулыбался, через два его глаза перестали быть красными, через три его волосы чудесным образом пригладились и Глеб перестал напоминать выбравшегося из чулана интеллигентного домовенка. К обеду Глеб уже совсем превратился в самого себя, и побыл им еще пару часов… но потом его лицо опять стало мрачнеть, глаза — краснеть, а волосы обратно распричесываться.

— Что с тобой? — как бы вскользь поинтересовался я.

— Н-ничего. Ид-дем на улицу. Н-надоело играть.

Мы с Артемом быстро посмотрели друг на друга.

— А там куда? — спросил Артем.

— Д-давайте сх-ходим на ст-троительную площадку.

Это еще зачем? Стройплощадка — место, где мы запускаем клубные ракеты. Но сейчас ракет у нас нет. А без них там делать нечего, разве что куличи из песка лепить!

Ладно, пошли.

10

Ходьбы до пустыря две минуты, из них первая по дороге, а вторая уже по земле и песку, чумазых от ночного дождя. Но мы не неженки, правда? Если есть смысл в преодолении препятствий, то мы их преодолеем, чего бы это не стоило. Сейчас, правда, в ходьбе по грязи никакого смысла не наблюдается.

— Ну и? — спросил Артем у Глеба, когда мы подошли к пустырю.

— К-когда в прошлый раз здесь был, кое-что заметил, — сказал Глеб и направился к торчащей из земли одинокой бетонной плите. Немного не дойдя до нее, он наклонился и разгреб песок ногой.

Под тонким, явно насыпанным для маскировки слоем песка обнаружился деревянный люк, а под ним — черная бездна подвала.

— Ниче себе, — протянул Артем. — А почему мы раньше тут не были?

— Н-не знал о подвале, в-видел только кусочек люка и не д-догадался, что тут.

…Мы сходили домой за фонариками и отправились под землю за приключениями.

Спустились по железной лестнице не особенно глубоко — метров на сорок-пятьдесят. Земные глубины остались недостижимы, но коридор повел нас дальше, не особо собираясь заканчиваться, а через минуту расширился, будто захотел стать не подвалом, а пещерой, и у него получилось. А еще у него получилось вызвать у меня нервную дрожь и пугающие предчувствия.

После расширения коридор свернул налево и мы увидели, что там, в загадочной дали, светит фонарь. Хорошо так светит, ярко, прям как уличный, хотя у нас уличные фонари светят неярко, а то и не светят вообще.

Я, конечно, обрадовался, но радость была нерадостной. Фонарь означал, что под землей что-то происходит… но будет ли происходящее нам радо? Или будет, но эта радость окажется трогательной радостью людоеда, увидевшего, что еда сама пожаловала в гости?

Нехорошие предчувствия набросились на меня с утроенной энергией. Но я понял, что если сейчас предложу отступить и меня послушают, мне придется иметь дело с разочарованным любопытством и риторическим вопросом "я что, струсил?", а эта парочка еще зловреднее.

Поэтому я натравил любопытство на страх, и пока они между собой грызлись, разглядел в конце коридора гигантскую кучу всевозможного металлического мусора,

Мы подошли к ней метров на десять и остановились под криво торчащей из далекого потолка круглой лампой.

Тишина. Людей не видать.

— П-подвал использовался под свалку. Вс-се ясно. Идем обратно, — сказал Глеб.

— Давай быстренько глянем, что тут лежит, — ответил Артем.

— М-может, все-таки уйдем? — попросил Глеб, — к-как бы чего не вышло.

Глеб, в отличии от меня, не побоялся признаться в том, что ему страшно.