Хотя ему было предначертано высокое положение, ребенок, которого рисует Эквиано, представляется необыкновенно ранимым и уязвимым, настолько, что если бы ему действительно было одиннадцать лет, многих читателей сильно удивила бы его инфантильность. Он рассказывает, что «постоянно» находился при матери, даже когда не следовало: «Также и женщинам в известные дни запрещается входить в жилище, касаться кого-либо или дотрагиваться до чужой пищи. Я был так привязан к матери, что не мог оставаться без нее или избегать соприкосновений с ней в подобные дни, вследствие чего мне приходилось жить с ней отдельно в маленьком домике, предназначенном специально для этой цели, до тех пор, пока не будут сделаны приношения и мы не очистимся» (63). Африканский мальчик породил Эквиано-писателя, и оба представляли собой исключительные личности, занимающие идеальные эмоциональные, интеллектуальные и социальные позиции для наблюдения и оценивания общества, в которых оказались. Как и мужчина, мальчик был необыкновенным по природе и положению.

Эквиано дает замечательную этнографическую зарисовку культуры игбо восемнадцатого столетия. Он рассказывает, что родился в 1745 году в «части Африки, известной под названием Гвинея, где происходит торговля рабами». Уверенность в дате своего рождения скорее зароняет сомнение, чем укрепляет доверие к рассказу, поскольку никакими записями она подтверждаться не могла. Из многих царств между Сенегалом и Анголой «наиболее значительное – Бенин, замечательное как размером и богатством, так и плодородностью возделываемой земли, могуществом царя, а также многочисленностью и воинственностью жителей… Длина его береговой линии всего около 170 миль, однако вглубь Африки страна уходит на расстояние, до сих пор еще не изведанное ни одним путешественником и ограничиваемое, по-видимому, лишь империей Абиссиния приблизительно в полутора тысячах миль от океана». Из «множества провинций и областей», составляющих Бенин, родина Эквиано – «одна из самых отдаленных и изобильных, называемая Ибо… в очаровательной плодородной долине под названием Эссака». Область «Ибо» располагалась так далеко в глубине страны, что Эквиано «никогда не приходилось слышать ни о белых людях или европейцах, ни об океане», и, что было весьма типично для слабо организованной конфедерации квазиавтономных политических образований, составлявших Бенин восемнадцатого века, ее «зависимость от царя Бенина была почти лишь номинальной» (50).

В обществе игбо женщин за прелюбодеяние наказывали «отданием в рабство или смертью» (51). Правосудие, однако, могло проявлять и милосердие: «одну женщину судьи признали виновной в измене и отвели, как того требует закон, к мужу, чтобы он наказал её по своему усмотрению. Он определил, что наказанием станет смерть, но перед самой казнью выяснилось, что у неё был грудной младенец, и ни одна из женщин не соглашалась взять на себя заботу о нём; и она была пощажена ради этого ребенка». Мужья, однако, «не соблюдают по отношению к женам той же верности, что ожидают от них, не отказывая себе в других женщинах, хотя и редко более чем в двух». Родители обычно сговаривают пары еще в детстве, хотя мужчины могут свататься и сами. О помолвке объявляют торжественно и публично с тем, чтобы никто другой не стал ухаживать за девушкой. Позднее, на другом торжестве в доме жениха, родители невесты «отводят ее к жениху» (52) и «повязывают вокруг пояса хлопковый шнурок толщиной с гусиное перо, которое не позволяется носить никому, кроме замужних женщин». Друзья новобрачных одаряют их приданым, «включающим обычно участок земли, невольников и скот, домашнюю утварь и сельскохозяйственные орудия». Доминирующая роль мужа не должна удивлять, принимая во внимание, что «родители жениха… передают подарки для невесты ее родителям, чьей собственностью она являлась до замужества; после же этого она считается собственностью только своего мужа» (53). Как «глава семьи», муж «обычно принимает пищу в одиночестве», а женщины, дети и рабы сидят отдельно (54).

Как и другие общественные события, свадьбы празднуются с музыкой и танцами. «Почти все в нашем народе – танцоры, музыканты и поэты» (53) – в этой характеристике удивляет только добавление «поэты», каковое призвано было поколебать уверенность читателей Эквиано, что лишь дописьменная гомеровская Греция и кельтская Британия были народами поэтов. В описании Эквиано поэзия «ибо» представляет собой театрализованные пляски в сопровождении разнообразных инструментов:

По воспоминаниям Эквиано, народ «ибо» исповедовал монотеизм с зачатками концепции духовности и вечности:

Хотя у «ибо» не существует «мест для публичных богослужений, но есть жрецы и колдуны, или мудрецы», которые «были также нашими докторами или целителями». Люди почитали их, потому что они «владели необычными методами расследования супружеских измен, краж и отравлений». Они также «ведут летоисчисление и занимаются прорицаниями, что и выражает их название – Ah-affoe-way-cah, что означает исчислители или годовые люди, ибо год наш называется Ah-affoe»[38] (64).

Многие религиозные практики и верования «ибо» походят на те, что можно найти в Ветхом Завете: «Мы также практиковали обычай обрезания (свойственный, как я полагаю, тому народу), приносили жертвы всесожжения и совершали омовения и очищения в тех же случаях, что и они». Чистоплотность «составляет часть религии, и потому мы совершаем множество очищений и омовений; если мне не изменяет память, делаем мы это так же часто и при тех же обстоятельствах, что и иудеи». Также соблюдалась заповедь не поминать имя Господа всуе: «Помню, что мы никогда не оскверняли дорогие нам имена, напротив, всегда упоминали их с большим почтением; и нам вовсе незнакомы сквернословие и все те оскорбительные и бранные речения, столь охотно и изобильно находящие применение в языках более цивилизованных народов» (63).

Экономика «Ибо» сельскохозяйственная и по большей части скорее самодостаточная, нежели рыночная и зависящая от торговли с иноземцами, поэтому деревня Эквиано представляет собою микрокосм всего царства: «Образ жизни и способ правления у народа, мало торгующего с другими странами, обычно самого простого свойства, и отражением того, каким образом управляется целый народ, может служить устройство жизни в отдельной семье или деревне» (51). «Необычайно богатая и плодородная», его земля «Ибо» «в изобилии родит все виды съедобных растений». «Обширные пространства заняты полями маиса, хлопка и табака», выращивается «множество чудесных фруктов, которых я никогда не видел в Европе; в изобилии встречается камедь различных видов и мед». Так как «больше всего людей занято в сельском хозяйстве… и все усердие наше прилагаем мы к возделыванию этих даров природы… то мы с самых ранних лет приучаемся к труду» (58). «Поскольку нравы наши просты, то и роскошь чрезвычайно редка» и «образ жизни у нас очень прост, местным жителям пока еще незнакомы кулинарные изыски, портящие вкус» (54). Пищу их составляет говядина, козлятина и мясо птицы, приправленные «перцем и другими специями», а также «солью, получаемой из древесной золы». Главные их овощи – «плантаны, ид [съедобное клубневое растение], ямс, бобы и маис». Домашний скот «является также главным богатством нашей страны и основным предметом торговли». Эквиано явился из культуры, склонной к воздержанности и где «чистоплотность вообще чрезвычайно высока во всяких обстоятельствах», а «крепкое спиртное… совершенно неизвестно», и употребляется только пальмовое вино. Их «главный предмет роскоши» – благовония (55). «Каждый привносит что-нибудь в общее дело; и, поскольку безделье нам неведомо, у нас не бывает нищих» (58).