Йозеф фон Вестфален

Драгоценные поцелуи,

или

В постели с рождественским ангелом

Вон где она сидит. Не мой тип, но я по ее милости упустил пару автобусов.

Магазины уже закрылись. А собрался покупать рождественские подарки жене и детям.

Последняя возможность. Все. И тут она в окне этого модного кафе. Надо ее разгадать. Все дело в ее губах.

Новое всегда возбуждает. Помню, как пару лет назад я в первый раз увидел в подземке девушку с уокменом. Я не знал, что такое уокмен. С ума можно было сойти от того, как она слушала. Я не мог не заговорить с нею. Зеленые волосы - впервые, черные кожаные джинсы - впервые. Это сегодня они повсюду, но начало было смелым дерзким прорывом. Первая девушка с радиотелефоном. Первая бегунья на роликах. Где и когда я впервые встречу бегунью на роликах, говорящую по радиотелефону?

Все дело в ее губах. Не манят, но и не отвращают. Таких губ я еще ни разу видел.

Я имею в виду, так накрашенных. Этим губам не нужна помада. Вот она, трагедия:

боевая раскраска хорошо смотрится на тех женщинах, которые могли бы без нее обойтись.

Губы не красные. Из-за каких-то там классных красных губ я не забыл бы ни жену с ребенком, ни дом с очагом, ни подарки. Но и не бежево-телесные. Эти губы переливаются и серебром, и золотом и бронзой. Или вовсе платиной? В любом случае, это металл. Heavy. Губы, накрашенные нормально-красным, мне не слишком нравятся. Они говорят: я из плоти и крови, и часто при этом лгут. А на этих металлических губах стоит: я не от мира сего. Это звучит хорошо. Я холодна, говорят они, да только кто в это поверит.

К тому же следы золота и серебра от ее помады на сигарете и кромке чашки наверняка выглядят более аппетитно, чем обычные красные. Абсолютно не говоря о предательских следах. "Lipstick on the collar," - пела как-то Конни Фрэнсис. Я заговорю с ней. Metallica. Не похоже на то, что она кого-то ждет.

Второй бокал красного вина подходит к концу, теперь я уверен: она проверяет мужчин. Она не может быть такой суровой и холодной, это внешнее. Она сидит там и думает: Я отдамся тому, кто отважится заговорить со мной. Я пойду на это. Потом я смогу сказать (Шиллер, свободная цитата): "Госпожа, я не требую наград". И покинул ее в одночасье, ужаснувшись серебряных губ.

В ней есть нечто. Нечто утопическое. Но и нечто жанна-д'арковское. Только не кротость. Наездница. Born to be wild. Вооруженная, чтобы быть побежденной. Глаз, кстати, подкрашен голубоватым, словно после битвы. После третьего бокала вина мне внезапно тоже начинает нравится. Нежелезная леди. Посмотрим, умеет ли она улыбаться. Металлическая улыбка. Может быть весьма недурно. Что-то новенькое.

"Пожалуйста, поцелуйте меня!" - скажу я ей. Тот, кто так круто прихорашивается, должен рассчитывать на крутые авансы. Я хочу расплавить металл.

"Ну и вид у тебя!" - скажут жена и дети, когда я вернусь домой истерзанный, с пустыми руками, зато со следами злата-серебра на шее и вороте. "Я был в постели с рождественским ангелом," - отвечу я, но мне никто не поверит.

1995