В одном из московских дворов, прямо под окнами длиннющей серой девятиэтажки, на небольшой парковке стояли два, казалось бы, ничем не примечательных автомобиля.

Одного из них – чёрную «семёрку» – звали Жигуль Кривой Руль. Хотя руль был у него совсем обыкновенный – круглый, без малейшей кривизны. А прозвали его так вот почему. Когда-то давно, много лет назад, его хозяин, тогда ещё деревенский житель, которого все звали Иваныч, вернувшись глубокой ночью из соседней деревни, где он гулял на свадьбе у брата, вместо своего двора заехал в соседский, ворота которого, к несчастью, почему-то были открыты нараспашку. Пытаясь встать на привычное место, он неожиданно наткнулся на что-то большое и твёрдое. Но вместо того чтобы выйти и хорошенько осмотреться, Иваныч принялся колесить по двору, беспорядочно выкручивая руль то вправо, то влево, натыкаясь на постройки и снося на своем пути всё, что можно было снести. Остановился он только тогда, когда собака, чью будку он опрокинул, запрыгнула на капот Жигуля и начала истошно лаять, ошалело вытаращив глаза. Этот героический поступок собаки спас курятник, у дверей которого и закончилось ночное приключение незадачливого водителя. И хотя виноват во всей этой кутерьме был только Иваныч, обидное прозвище досталось его машине. Хотя сам Жигуль на него не очень-то обижался, ему слышалось в нём что-то удалое и разухабистое, русское «кривая вывезет».

Мало кто из людей догадывается, что на самом деле машины – живые, что они чувствуют и рассуждают, и даже разговаривают друг с другом – незаметно для нас – на своём, машинном, языке. И у каждой – свой характер.

Наш Жигуль был старой и почтенной машиной, много повидавшей на своем веку. Держал он себя очень важно, хотя на самом деле был простоват. Говорил хрипло, небрежно и как бы свысока (вы же понимаете, что раз машины общаются, у них и голоса есть, неслышные для нас, но друг друга они слышат очень хорошо). Особенно он задирал нос перед своим соседом по парковке – белым Логаном, который был совсем маленькой трёхлетней машинкой, да к тому же ещё и иномаркой, а иномарки Жигуль недолюбливал, поэтому называл его презрительно – французишкой.

А белую машинку звали Жан Лога'н, но об этом никто не догадывался, а самая маленькая его хозяйка – девочка по имени Стася – дала ему имя Пломбир (своим цветом он напоминал ей мороженое), звала же всегда ласково – Пломбирка.

Стася очень любила машины, для неё все они были живые. «Как же может не быть живым тот, у кого есть глаза, – рассуждала она, – а у машин они есть: что такое фары, как не глаза?». Иногда, выходя погулять, она даже разговаривала со своим Логаном, и ей казалось, что он понимает её.

– Пломбирка, маленький, – говорила она, стряхивая с Логана снег и поглаживая его маленькой ладошкой в заледеневшей варежке. – Скучно тебе здесь стоять, да? Но ничего, скоро мы с тобой на дачу поедем, покатаемся там, вот только весна придёт, подожди немного…

Смотрел на это Жигуль и становилось ему очень грустно, потому что никто с ним так ласково не обращался: никто его не гладил и уж тем более с ним не разговаривал. Иваныч и ездил-то на нём редко. Даже как-то завидно Жигулю было: вот ведь какая несправедливость – какую-то малышню, только что с завода, настоящей дорожной пыли не нюхавшую, вон как обхаживают, а его, такого почтенного и заслуженного, вывезут пару раз летом на дачу, да зимой снег смахнут, когда он совсем уже в сугроб превратится и проходящие мимо школьники начнут запрыгивать на него с криками «жигу-уль!», – вот и всё внимание!

– Французишка ты! – ворчал Жигуль на Пломбирку. – Чего ожидать от тебя – не знаешь, не наша ты машина, не патриотичная, не то что я! Наподдать бы тебе колесами, чтоб не задавался…

Обидно было Пломбирке такое слышать, когда это он задавался? Но с Жигулём он не спорил. Ему было радостно, что маленькая хозяйка его так любит, что часто на нём ездят и носится он по уходящим в бесконечность трассам, носится быстро-быстро, почти летает – так, что ветер в антенне свистит. А вокруг всегда такая красота: поля – заснеженные или зеленеющие, иногда подсолнуховые (целое поле маленьких солнышек!); таинственные, молчаливые леса; речки, озёра, колдовские болота с туманами; уютные, словно игрушечные, деревенские домики… В пробке застрянешь – тоже не скучно, можно с другими машинам поболтать: внедорожники, например, много чего интересного расскажут… Столько радости было в его машинной жизни! И радость эта не давала маленькому Логану злиться на Жигуля, он даже жалел его, видя, как мало любит его хозяин. Поэтому никогда не отвечал на ворчание Кривого Руля, а только тихо вздыхал.

***

Хозяйка Жана Логана, Стася, была очень жизнерадостной малышкой с большими и необыкновенно добрыми серыми глазами. Её длинные пшеничные волосы отливали золотом всякий раз, когда касались их солнечные лучи, и поэтому мама иногда называла её Златовлаской. Да и вообще все, кто её видел, говорили, что она очень похожа на девочку из сказки (правда, не уточняли, из какой именно).

Но сказочного в её жизни было мало. Летом ей исполнилось шесть лет, и в сентябре, как и многие дети её возраста, она оказалась за школьной партой. И вместо того чтобы заниматься тем, что нравится, ей пришлось заниматься тем, что требуется, а требовалось немало. Свободного времени у нынешних школьников, к сожалению, нет совсем. Поэтому она очень радовалась, когда заболевала и оставалась дома – тогда вместо учебников можно было читать сказки – столько, сколько хочешь. Это и было её по-настоящему любимым занятием.

И вот в один из таких дней, когда в школу идти было не нужно, а точнее, утром такого дня, Стася сидела на кухне и пила чай, задумчиво жуя песочное печенье с малиновым вареньем. Утро для московского апреля было на редкость тёплым и солнечным, за окном чирикали воробьи и без конца урчали голуби.

Стол, за которым сидела Стася, стоял как раз напротив окна. Оно было единственным на боковой стене дома. Архитектору, видимо, жаль было дать людям чуть больше света, поэтому торец построили без окон. Прежние хозяева квартиры сделали окно сами на свой страх и риск. Солнце по утрам заглядывало в это окошко, его лучики радостно заскакивали в него, наполняя маленькую кухонку теплом и светом. Малышка очень любила садиться в это время возле окна и подставлять весёлым лучикам свои нежно-розовые щёчки. Из окна она видела небо и целое море московских крыш, сливающихся с ним где-то очень далеко; белые облака, напоминающие ей почему-то взбитые сливки, и самолёты, теряющиеся в этих облаках и оставляющие за собой белую полоску воздушной сахарной ваты.

Стася пила чай и думала о том, как же здорово остаться одной дома, любоваться облаками, есть печенье и никуда не спешить… Щурясь от яркого солнечного света, она взяла с блюдца печенье, густо намазала его вареньем и уже приготовилась откусить, как вдруг за окном что-то зашуршало и на стол легла тень. Стася подняла голову.

В окне показалось что-то чёрное и блестящее. Это была самая настоящая машина! А именно – чёрный жигуль: стучит в окно колёсами и подмигивает фарами: открой, мол… В голове у Стаси пронёсся целый рой мыслей: «Как это?.. А вдруг он разобьёт окно и проглотит меня? или утащит? Или мои игрушки и книжки утащит? да нет, машины людей не едят… но они и в окна не заглядывают… А как он мог здесь, на девятом этаже, оказаться?! может, его с крыши на верёвках тянут? Нет, чепуха… надо 112 позвонить, нет, лучше маме…»

А что бы вы подумали, если бы к вам в окно заглянула машина? Но жигуль так грустно мигал фарами и вообще, вид у него был такой понурый и несчастный, что страх у Стаси как рукой сняло.

Она подошла к окну и широко распахнула его. Чёрная машина, благодарно моргнув дальним светом, влезла в кухню, переваливаясь с боку на бок, как толстая морская свинка, и постепенно уменьшаясь в размерах. Когда машина достигла, наконец, пола, она была не больше крупной собаки и глядела грустно, как бассет хаунд.