Олег Сироткин не любил свою бабку. Став взрослым мужчиной, он с большой неохотой приезжал к ней в деревню. Объяснялось это просто: в доме – старом, скрипучем, прогнившем – всегда находилась для него работа. Дед Олега умер уже лет двадцать назад, и с тех пор жилище семьи Сироткиных медленно приходило в упадок. Конечно, бабка работала не покладая рук, но что могла одна девяностодевятилетняя старуха сделать с облупившейся краской, прогнившим деревом и полным упадком деревни, откуда все стремились в город? Здесь и осталось-то несколько древних домов, в которых доживали свой затянувшийся век такие же древние старики.

Бабка ещё бодро копалась в огороде, но содержать дом ей уже было не под силу. Ещё несколько лет назад она разводила кур, но теперь и курятника не стало. И вот Олегу доставались просьбы то огород перекопать, то крышу подлатать, то крыльцо починить, то забор поставить: в старом была брешь, и мальчишки из коттеджного посёлка неподалёку повадились таскать бабкину клубнику. «Да и нечего было сажать её!» – думал в сердцах Олег, безропотно вбивая очередной столб в землю. Ослушаться бабку не представлялось возможным, ибо нужды её высказывались не робкими просьбами, а беспрекословными требованиями. Древняя старуха, сгорбленная, едва шамкающая своим почти беззубым ртом, претендовала на помощь внука с таким видом и таким тоном, словно она генерал, а он – простой солдат-срочник, допустивший грубое дисциплинарное нарушение. Олег не мог отказаться. Не мог даже устроить всё так, чтобы не приходилось приезжать в эту дыру несколько раз в год: бабка переселяться в город отказывалась.

– Здесь я ближе к своим, внучок! – говорила она, подразумевая деда и многочисленных родственников, которые все уже лежали на деревенском кладбище. Схоронила бабка и сына с невесткой. Так что у Олега не оставалось другой родни, кроме неё, и волей-неволей приходилось с этим считаться.

Ныне покойный отец Олега много лет назад подался в город – как он уверял, на заработки, но Олег подозревал, что батя просто сбежал от железного характера своей родительницы. Деньги ей он высылал исправно, но приезжать старался как можно реже. Зато отправлял Олега – тогда ещё несмышлёного подростка – на всё лето, так что деревня была тому хорошо знакома.

Теперь Олегу шёл сорок третий год, из маленького юркого пацана он превратился в дородного мужчину в самом расцвете своей самоуверенности. У него были тёмные жесткие волосы, постриженные коротким ежиком, густые, уже седеющие брови и округлившееся в последнее время брюшко: такие обычно называют «пивными», но у Олега оно скорее являлось следствием умственной работы и отсутствия физических нагрузок.

Олег стал не последним человеком в этом мире. Если отец его и был простым работягой, точил детали для станков, то сына воспитывал так, что Олег с детства стремился к знаниям и осознавал их важность. Он получил высшее образование, стал инженером, а затем и ведущим инженером-разработчиком в одном из городских научно-исследовательских институтов.

И этот-то мужчина грузной, но уверенной походкой ступал по пустой дороге, превратившейся от недавнего дождя в скользкое месиво. Несколько раз поскользнувшись на горящих всеми оттенками огня листьях, сорванных с осенних веток недавней непогодой, Олег вовсе не проклинал эти листья. Не сетовал он и на свой долгий путь через лес и заброшенное поле. Напротив, мужчина не без удовольствия вдыхал полной грудью влажный воздух, какой бывает лишь в Богом забытой глуши. Теперь он шёл к себе домой. Бабка умерла. Пошла в лес как раз за день до своего столетия, да и отдала на солнечной поляне душу Богу. Или дьяволу. О, соседи не раз и не два говорили Олегу, что его бабка – ведьма. А он на это только смеялся.

Соседи бабки дозвонились до Олега, чтобы сообщить о её кончине, как раз когда он вместе со своим бессменным руководителем сдавал научно-исследовательскую работу и не мог никуда уехать во время приёмки. Поэтому визит в деревню он отложил. Но вскоре работа была сдана, а Олег не торопился с поездкой. Тогда его начальник и друг Артём Петров, с которым они одновременно начинали карьеру и прошли вместе множество трудностей, сам предложил ему отпуск.

– Тебе нужно съездить туда, – Артем проговорил эти слова своим громким голосом так, словно это было распоряжение руководителя и не обсуждалось. – Дела смерти нужно решать сразу.

Но Олега останавливал внутренний голос. Пока он медлил, бабку уже похоронили. Об этом сообщили соседи в текстовом сообщении. И тут-то Олег ощутил потребность приехать и взглянуть на свежий холмик земли на деревенском кладбище. Кроме того, бабкино наследство позволило бы немного улучшить финансовую ситуацию. Бабка намекала, что кроме земли и дома оставит внуку нечто ценное. Поездка в деревню именно теперь осложнялась обстоятельствами: недавно машину пришлось отдать в сервис, а там затянули с ремонтом. Но Олега изводило неожиданное желание вернуться в бабкин дом, так что он поехал поездом. Затем автобусом мужчина добрался до коттеджного посёлка, который всё разрастался, а в будущем грозил поглотить и саму деревню. Как раз от этого посёлка Олег и шел теперь через лес. Дорога была с детства знакома. Каждое дерево, каждый поворот. И Олег встречал их легкой ностальгической улыбкой.

По телефону соседи, конечно, не сказали, где именно умерла бабка, но Олегу подумалось, что в этом лесу. Тревога вдруг тонкой змейкой проникла в его сердце, и то затрепетало взволнованными ударами. Олег опасливо огляделся по сторонам, словно ожидал увидеть призрак старухи или то, что убило её, но лес по-прежнему был таким же спокойным, только лишь сгустился неожиданно вечерний туман. Олег сделал шаг, другой – и повернул с дороги. Мужчина помнил с детства: здесь совсем недалеко была поляна. Там они с бабкой всегда отдыхали, выходя из леса. Ставили полные корзины грибов или ведра ягод, ели по ломтю хлеба, запивая водой. А после отправлялись в обратный путь – домой. Эту-то поляну Олег и захотел увидеть именно теперь. Его тянула туда сила воспоминаний. Или какая-то иная. Как бы то ни было, он поддался внезапному желанию очутиться там. В этом месте проходили те редкие часы, когда юный Олег был счастлив в обществе своей бабки. Она переставала давить на него, заставляя собирать заданную ею норму черники: вёдра были полны. Теперь ему позволялся отдых и выделялась еда. Сама же бабка лишь изредка делала маленькие глотки воды из бутылки. Сидя на стволе поваленного дерева, вытянув усталые ноги и расслабив затекшую спину, Олег отдыхал, а бабка, тогда ещё не такая древняя, рассказывала ему о лесных травах, цветах и деревьях. От неё Олег знал то, что городскому жителю никогда бы не пригодилось, но уроки бабки удивительным образом прочно засели в его памяти.

Как только сорокалетний Олег свернул в лес, к его ботинкам тут же прилипли мокрые листья, а на кожаной куртке застыли капли упавшей с деревьев дождевой воды. На лице он ощутил тонкие нити паутины, протянувшейся незаметными струнами от дерева к дереву. И это тоже напомнило мужчине детство. Прошло много лет, но тропинка к поляне не заросла – по ней ходили. И деревенские жители, знавшие её всю жизнь, и люди из посёлка, опасавшиеся отходить далеко от протоптанных самим временем путей. Слуха Олега касались тихие лесные шорохи, пахло землёй и листьями. Мужчина улыбался, ощущая себя подростком.

Минут десять или даже всего семь заняла у него дорога до поляны. Но этого хватило, чтобы вечерний полумрак сгустился и между деревьев поплыл сумрачный туман. От земли словно поднимались испарения. Поляна выглядела как в детстве. Даже поваленное дерево было на прежнем месте. Олег сделал шаг вперёд, обуянный внезапным желанием взглянуть, то ли самое это дерево. Это было оно. Даже длинные сучки упирались в землю точно так же, как во времена детства Олега. Мох рос в тех же местах. И что совсем удивительно, сохранилась надпись «Здесь был Олег», которую он сам вырезал на стволе в детстве, и ему здорово попало от бабки. Это было очень странно, ведь мужчина как-то видел, что надпись заросла мхом. Теперь она снова оказалась здесь. Олег сделал ещё шаг вперёд. На дереве, прямо у самых вывернутых корней его основания, скрестив ноги, сидела бабка. Не та, столетняя, а шестидесятипятилетняя стареющая женщина. Ещё не ссохшаяся и не сгорбленная. Это, несомненно, была его бабка. Только вот лица Олег не мог разглядеть. Он видел черты, но они были нечётки, сглажены, размыты, словно это и не лицо вовсе, а туман преисподней. Несколько мгновений Олег завороженно всматривался, пытаясь разглядеть привычные черты. И вдруг отпрянул, осознав, что перед ним призрак. Он бросился бежать к дороге, налетая на ветки, спотыкаясь о кочки, царапая лицо и руки о хищно протянутые к нему ветви осенних деревьев. Только что он шел здесь, улыбаясь, а теперь бежал, гонимый ужасом. Лес вдруг ожил: что-то шептало, трещало, щелкало и звенело, собираясь поглотить его. Он бежал, сражаясь с цепкими ветками, вившимися вокруг его щиколоток, хватавшими за руки, пытаясь задержать. Бежал, пока внезапно не вылетел на дорогу. Олег покачнулся и чуть не упал, словно его внезапно отпустили. Запыхавшийся, напуганный, жалкий, стоял он на дороге. Мужчина хватал ртом недавно столь приятный ему воздух глубинки и не мог никак ощутить его в своих легких. В голове что-то настукивало гулкими ударами. Олег оглядывался по сторонам, но видел всё тот же лес, выстроившейся вдоль дороги. Те же яркие листья под ногами. Да, темнело, но и в помине не было того струящегося полумрака, который он застал на поляне. Олег осознал, что не слышит жутких звуков потустороннего леса. То, что ухало в голове, было лишь страхом. Ужасом, охватившем его внезапно и, скорее всего, беспричинно. «Привидится же такое!» – Олег поспешно вытер подрагивающей рукой пот со лба. И направился дальше по дороге. Сладостных детских воспоминаний он более не испытывал, но страх понемногу отступал, сердцебиение восстанавливалось, и через давно заброшенное всеми поле Олег шел уже уверенно. А когда стучал в калитку бабкиной соседки тети Маши, испытывал радость, что добрался до дома.