Сегодня там стоял телевизор.

Уж ты ж ё!

Миша даже снял очки и вытер рукой лицо.

Добротный цветной телевизор «Электрон»… Рабочий ли? Да какая разница! Конечно рабочий! Купили новый, а старый-проверенный вынесли. Это же депутаты!

Миша быстро подошел и сел на него. Обшарил руками. Целый, на экране трещин нет. Так, сзади, провод с вилкой. Всё что надо.

Ну что, Миша, поздравь себя с находкой. Мама придет сегодня домой, а ты такой сидишь в большой комнате, и вместо старого черно-белого телека — этот цветной.

Как же допереть его домой? От того, что сидишь на телеке, он и на сантиметр не сдвинется. Миша снова снял очки и взялся за лоб. Это не помогло.

Постепенно пришло несколько путей. Самым безумным казалось тащить телек на своем горбу напрямик, через Зверинецкое кладбище. Была бы здесь тачка, в которой он Зингер вёз! Но как за ней смотаться домой? А если спрятать телек на кладбище? Допустим, Миша таки сейчас дотащит его к могилам, сил должно хватить. Потом мотнется домой. И обратно.

Так, думай еще.

Подтащить к трамвайной остановке на Старонаводницкой, доехать вниз до площади Героев ВОВ, и переть телевизор по длинной лестнице, что поднимается к Пырятинской улице. А оттуда по Мичурина до дома — рукой подать. Лестницу же он преодолеет, как бы перешагивая сторонами телевизора по ступеням. Да, но потом еще отрезком Пырятинской и Мичурина… Сбегает за тачкой, а телек спрячет в кустах у лестницы, уже наверху. Тоже мысль.

Недостаток. У него нет денег на билет. А если контролер?

Не в силах решить, что ему делать, Миша встал и попробовал поднять телевизор. Электронно-лучевая трубка весила дай боже, да и корпус из толстого дерева. Нет, какие шаги по лестнице? Это вдвоем…

И не приди Мише в голову новое, гениальное решение, Миша выставит челюсть вперед со звуком:

— Ыыыыыыы…

Тут его окликнет голос звонкий:

— Миша? Что с тобой?

Он очнется, повернет голову на оклик и увидит Киру, рядом с каким-то полнолицым хлыщом в широкоплечем плаще. Чувак выглядит старше Киры, лет двадцать с кепкой. Волосы его длинны и вьются.

— Это Антон, — скажет Кира, и Антон замедленно протянет для рукопожатия потную мягкую ладонь. Конечно, с кем еще будет дружить Кира? С мальчиком из Царского села.

— А это Миша, вокалист в нашей группе, — представит Кира.

— Какой тембр? — Антон спросит с поднятием бровей.

— То есть?

— Ну, там, тенор, баритон…

— Вокал-фекал! — угрюмо ответит Миша.

— А что ты тут делаешь? — спросит его Кира.

— Купил с рук телевизор, — ответит Миша, но сразу переиначит, — По правде я его нашел.

— Классно! — Кира посмотрит на телек позади Миши. Да, достойно восхищения.

— Теперь не знаю, как допереть его домой, — Миша закручинится.

— Такси вызови, — посоветует Антон.

— У меня денег нет. Вот если бы мне кто помог, мы бы дотащили телевизор до трамвая, проехали пару остановок, и потом по лестнице на горку, а там уже я как-нибудь сам.

— Так Антон тебе поможет, — Кира с улыбкой тронет названного за рукав.

— Помогу, — кивнет Антон.

И они все втроем будут пыхтеть, почти ронять телевизор, мелкими шажками передвигаясь к нисходящей петле улицы. Иногда поставят телевизор, передохнут, и снова возятся. Антон почти двухметровый, Миша и Кира ниже, поэтому он вприсядку должен идти, иначе телевизор перекашивает.

— Да ну, — психует Антон, — Давайте я вызову такси! Это маразм какой-то!

— До трамвая вот же, рукой подать, — и Миша подает рукой.

— А потом что? Потом еще какая-то лестница? Ты какой-то совсем чудак.

Но Мише пришло в голову другое, гениальное решение, и когда Кира с Антоном вышли из парадного, то Антон удивился:

— О, мусорный контейнер украли!

В это время, по затянутой молочным туманом улице Старонаводницкой, Миша вёл перед собой контейнер на колесиках.

Глава 16

Ночью стало совсем плохо — Миша приподнимался в кровати, вытягивал к потолку руку и кричал страшно и мучительно. Мать то одевалась, чтобы бежать к таксофону вызывать скорую, то снимала плащ и снова садилась на стул рядом — старый, черный, скрипучий стул.

Миша всё возвращался мыслями туда, на Старонаводницкую, где по левую руку возникал холм с частным сектором старого Царского села, а по правую в тумане высился горб Зверинецкого кладбища, а он толкал и толкал перед собой контейнер. Сначала, с горки, идти было легко и весело, только на задворках головы засела мысль, чтобы менты не остановили. Ведь Миша на дворника вроде бы не похож, да и дворники не гоняют контейнеры по всему городу.

Потом он пожалел, что не выкинул из контейнера мусор, а положил телевизор сверху. Но он спешил, опасался застукают, главное было поскорее отогнать контейнер подальше от дома. А сейчас…

Ох как больно, внизу живоооот, живооотик, аааааа.

Пустынная дорога, какое счастье что вас ездит мало. У дороги такие столбики и листы шифера между ними. Отделяют проезжую часть от тротуара. За ним пустырь, между пустырем и кладбищенским склоном — овраг, в овраге ручей, бьют из склона ключи студеные, под оврагом коридор коллектора, там тоже холодно. Это место называется Наводничи.

А сейчас уже поздно останавливаться и выкидывать этот чертов мусор, хотя он кажется приобретает вес с каждым шагом, но у контейнера такие маленькие, покрытые резиной и непроходимые колесики, что отогнать их на обочину совершенно нельзя, остается лишь толкать его дальше и дальше, к площади под Родиной-матерью, где сходятся воедино с гор несколько больших улиц, чтобы единым оврагом следовать Неводничами к Днепру.

Потом будет кошмар, неотвязный, как Миша заталкивал контейнер на улицу Мичурина, со стороны Струтинского, от школы, так он думал постепенно брать высоту, вместо подъема на Мичурина от Днепра, но какая разница что он там думал, ведь сначала он потратил почти все силы, чтобы по бульвару Дружбы Народов добраться до Струтинского, а это всё подъем, хотя и плавный, а потом на саму Струтинского, и когда он подкатил контейнер к перекрестку с Мичурина, то дал слабину и — и отошел в сторону, а контейнер, набирая скорость, поехал обратно вниз. Миша догнал его, остановил, и замер. Отпустить — всё, не догонит и не словит, нет сил. Стоять дальше — тоже силы на исходе.

Мимо шла бабка, Миша знал, она живет в частном доме, что слева как спускаться по Струтинского, у пересечения с бульваром. Дом тот расползся в низинке, в такой пазухе при склоне, и на зеленой травке рядом с трассой вечно паслись козы. Через два десятилетия ни дома, ни коз не останется, будет торчать там один небоскреб, а напротив его другой, но сейчас об этом не знают ни козы, ни бабка.

— Ой, это же тебе тяжело, — посочувствовала она.

— Вы бы помогли! — выдохнул Миша.

— А помогу, помогу, — и подойдя, дельно уперлась в борт контейнера ручками, да поюще-плаксиво повторила:

— Помогааай, помогааай.

Вдвоем они подогнали контейнер к перекрестку с Мичурина, где бабка сказала:

— Дальше я тебе не помощница, мне в Яму надо, — и пошла дальше. Ведь ни на Струтинского, ни на Мичурина, ни даже на Евгении Бош или Подвысоцкого никаких магазинов нету, они есть только на Бастионной в Яме.

Миша корчится, мечется, потом открывает глаза — а полночь, или позже, все уже потеряли счет времени — и говорит Татьяне:

— Мама, пойди обзвони ребят. Скажи… Что… Завтра репетиция отменяется! Ох.

И снова корчится.

А днем он, когда пихал вверх контейнер, а чуть колени не ломались, вспоминал, как читал книжку Куна «Мифы и легенды Древней Греции», и там было про Сизифа, который толкал наверх из ямы камень, а тот всё скатывался, а Сизиф снова его заталкивал.

Но потом он подумал про сверхчеловека Ницше, и превосходя себя самого, Миша — но тяжесть контейнера равна планете, это дело планетарного масштаба.

Боже, обзвони ребят!

В три часа ночи машина скорой помощи пыталась заехать на улицу Мичурина от моста Патона. Днепр был свидетелем ее позора, как не добравшись даже наполовину до перекрестка с Землянской, скорая остановилась и медленно поползла задом назад, ибо развернуться там не дано.