Ступень третья

1

Первого числа в полдень Аня зашла к своему молодому человеку Ивану. У него была животная фамилия — Лисица. Знал по части нотной грамоты. Работал учителем музыки. У него дома всегда играла классическая музыка. Даже иногда ночью. Он всегда был рядом с классиками.

Аня принесла ему банку меду, чтобы Иван выздоровел. Он умирал от простуды. По его телефонным словам, он все время лежал в горячечном бреду. Да, хлеб и продукты у него есть. Ничего не нужно.

Когда Аня позвонила в дверь, открыл резво. Оказалось, у него урок. Отрок что-то писал за письменным столом. Иван был в халате.

— Бекары поставь, — показал ученику пальцем, где. Ане стало тепло с мороза и щеки оттаяли. Иван зашморгал носом, показывая, как он болен. Аня радостно подарила ему мед. И плюшевого мишку. С Новым годом! Иван немного подумал, сказал ученику:

— Играй арпеджио!

И вышел на кухню. Вернулся оттуда с пачкой соли. Протянул Ане:

— Вот, — сказал, — тоже тебе подарок. Пригодится в хозяйстве.

— Спасибо, — Аня странно улыбнулась.

— Я думала, ты лежишь, — сказала она.

— Надо снискивать себе насущный хлеб, — строго ответил молодой человек.

Он жил один. Дедушка завещал ему квартиру и умер. От дедушки остался еще портрет. Он висел на стене. И все думали, что это классический композитор.

Аня села в уголке на продавленный стул. Такие стулья особо любят старики, грызущие сахар-рафинад. Сядут, и пряником не согнать. Аня ждала, пока Иван закончит урок. Она спросила:

— Можно я подожду?

Иван вздохнул сожалея. Аня внимательно посмотрела на него. Иван достал из полосатого кармана платок, высморкался и вернулся к ученику. Тот играл на гитаре.

— Музыка бит, — кивнул ему Иван.

2

Иван Николаевич Гламов был слоновьей кости солидный. Утром первого он проснулся. Сунул ноги в тапки. Почистил зубы и спустился за газетами. В парадном гулял холод и пахло порохом. На ступенях валялись россыпью конфетти.

Ящик оказался битком набитым письмами и газетами. Газеты даром. Поднялся, утоп в кресле, перебрал корреспонденцию. Интересно, интересно. Конверты он разрезал ножиком. Двумя пальцами извлекал содержимое. Открытки читал с видимым удовольствием. Приятно. Поглаживает усы.

Открыток было три. Все узкие, раскрывающиеся. Ни одной музыкальной. А он так мечтал! Легкое облачко печали тронула его чело. Перешел к письмам. Письма отложил на потом. Сначала завтрак.

Кушал он в гостиной перед телевизором. Повсюду стояли гипсовые бюсты и головы. Гламов был увлечен гипсом. «Гипс врачует», — говорил Гламов, «Но гипс же — и застывшая пластика».

Он и сам занимался скульптурой когда-то. Была даже модель, прекрасная Нанона. Но появился художник и стал рисовать ее. Она увлеклась. И оставила Гламова. Он был разочарован и разбил все изваянные по ее подобию скульптуры. А одну даже бросил с балкона.

Гламов решил приготовить себе завтрак. Пища аристократа — омлет и вино. И подсвечник на столе. Легкий завтрак. Зашел на кухню. В раковине — черное. Болотная вода. Гламов запустил руки в волосы. С отчаянными глазами стал ходить по кухне. Потом вышел и позвонил. Всего один телефонный звонок.

И он прибыл. Чудо-сантехник, чей номер телефона передавался из уст в уста шепотом, словно координаты секретного доктора. Звали его Конотопов. Аккуратный, в синей униформе. Сегодня праздник. Он берет двойной тариф. Гламов понимает, да, понимает. Что же, мы не люди? Конечно. Разводит руками.

Конотопов чернявый, стрижен строго, брит гладко, глаза черносливами. Руки белые, запястья у оснований волосатые. Иногда их трет.

У Конотопова чемоданчик ладный. Открывает его и знающим взглядом присматривает инструмент. Нужен дроссель. И есть дроссель.

Тут ему звонит карманный телефон. В виде жемчужной раковины. Конотопов раскрывает эту раковину и улыбается в трубку:

— Людочка? Да, я по вызову. Нет, еще минимум полчаса. Да, я тебе позвоню. Молока купить? Так, так, два литра. Хорошо, я туда заеду.

Складывает раковину. Улыбается хозяину дома:

— Жена.

И как бы замечает:

— Она у меня умница.

Затем он принимается за дело. Часто говорит, рассуждает. С Гламовым он любезен. И Гламов думает — вот человек имеет собственную точку зрения. Об экономике Конотопов говорит:

— Жить становится лучше.

И приводит конкретные примеры улучшения:

— Город строится, а это значит рабочие места. Всем хватает работы. Бздов становится похожим на настоящую европейскую столицу.

— Велик город Бздов, — соглашается Гламов.

— Растет общее благосостояние, — говорит Конотопов, и уже доверительно:

— Я начинал простым сантехником, а теперь у меня частная фирма. Под моим управлением еще шесть сантехников. И я тоже практикую. Мы работаем всегда, даже по праздникам.

3

Ученик сложил свою гитару в чехол и ушел. Аня подала голос:

— У тебя есть дар педагога.

Но Иван едва дотащился до постели. Он рухнул. Кровать со скрипом приняла его. Иван накрылся двумя одеялами и застучал зубами. Затравленным взглядом посмотрел на Аню:

— Опять начинается жар!

И спрятался под одеялом. Аня не знала, что ей делать. В три спектакль будет в интернате. Новогодняя премьера. Остаться с Иваном? Из-под одеяла тяжело прогундосило:

— Оставь меня сейчас. Я буду спать.

— Мне вечером зайти?

Аня поехала через весь город, на окраину, в интернат. Окно троллейбуса запотело. Троллейбус ехал по дороге, забросанной салютными гильзами. Картонные в фольге и без. Народ веселился ночью. Народ спит сейчас, он сыт и доволен, но у него голова болит. Где-то тут во лбу, и вокруг, и просто так. В троллейбусе не много людей. Пахнет холодом, салатом оливье, и будто горячим шоколадом — это отрыжка, спиртное. Троллейбус урчит, у него два рога на спине, это стальной тролль с фарами на морде.

Урчит в нутре и умеет шипеть дверьми. Подключен к могучей питательной системе, по которой сочится смертоносная сила.

За окном черные фигурки-люди, медленно движутся по улицам, редко. Пары вышли под ручку, чтобы один раз в год так пройтись — парой. Они идут в гости. Уставшие лица, расслабленные щеки, подбородки безвольные, готовые отвиснуть в каждый момент и посмотреть на рекламный щит. Особый шик — нести в кульке шампанское, которое не выпили, осталась бутылка. Делятся самым важным. Пьяный, едва разбирая дорогу, целеустремленно, заплетая ноги, из стороны в сторону, тренирует вестибулярный аппарат — вязаная шапка натянута по самые глаза, руки в карманах тулупа, боров щетиной, боров глазами, хрюкало. Следующая остановка — интернат.

А в интернате в актовом зале красят. Пришли какие-то волшебные маляры, которые работают без выходных. Стулья вынесли и красят. Потом будут пол мастикой покрывать. К седьмому числу большие люди приедут, не свой брат, а высокое начальство. Надо все привести в должный вид. Марта Андреевна нашла волшебную бригаду задачу осуществить. Надо спешить. Пока сделают, пока высохнет. Завхоз как шахматист, должен думать на два хода вперед. А то и на три.

Аня к ребятам, ребята к Ане. Как же спектакль? Аня к Марте Андреевне. Как же спектакль? Марта Андреевна куриной гузкой губы поджала:

— Люди приедут, неубрано. Не надо говорить, что мне делать!

И губы у нее красные, просто бордовые помадой, а вокруг глубокие морщины в слабочайного цвета коже. Сетью картографических рек и притоков.

— Не будет спектакля, — сказала Аня ребятам, — Переносится.

А ком в горле встал головой капустной ядреной.

4

Утром они были — да. Анастасия и Вячеслав, радостные, под ручку. Пришли, куда собрались писатели. Целый дом литераторов. Старинный зал с дорогой, почти золоченой люстрой. Упадет — не соберешь. И стол. И напитки. Писатели бледные, неспавшие. Они пришли из гостей. Был Гож — отец Анастасии. Это был литературный псевдоним. Он был зубр.