Михаилу очень понравились пещеры. Ходил он по ним со свечкой и представлял, как в седую давность тут сидели монахи, почитывая коричневые книги, и сгибались в поклонах бесчисленное число раз. А Прошка за ним шел и все руками стены скреб. Сыпалась со стен не то земля, не то песок, а скорее всего глина. А пахло сырым цементом. А дышать было тяжко и сперто.

Когда наружу вышли, от солнышка сощурились. Выглянуло на минутку солнышко и снова за серыми тучами ненавистными исчезло, но многие в городе снова записались в оптимисты. Есть все-таки солнце! Только прячется. В связи с этим отменили приговор астроному, утверждавшему, что солнце существует. Он был автором двух книжек, по одной из которых учились дети. Его обвинили в клевете и хотели послать в ракете на Луну.

Потом Прошка и Михаил отправились к целебному источнику. История источника такова. В другой горе на склоне тек ручеек. Такой студеный, что у всякого, кто оттуда пил, от холода сводило зубы. Не иначе как ледник подземный таял.

Один раз испил из родника пришлый человек, родом из Ростова, шедший пеши тысячу верст в город Буй да через Кадуй, а попал во Бздов. У человека кила была на носу. Такая страшная, что все отворачивались или смотрели в ему пуп. А как водицы испил, так кила сразу отвалилась. И было пришлому человеку явление. Старец сребнобрадый с очами цвета василькового вышел из дупла дуба, у коренья которого ручей брал начало. Старец рек:

— Ключ сей исцеляющий. Приходите еще.

И затем повелел оставлять ему в дупло дары в знак уважения. Так и повелось. Приходили страждущие, покрытые язвами, хворями изъеденные, юродивые и увечные, ногиподогнувшие и ползущие, от проказы инеем голубые, от репы раздутые, в лохмотьях и богатом платье, и стар и млад, и трясучие и падучие, и с секретными болестями, и на мужеску силу квелые, и с ложкой в ухе, с кулаком в носу, кудрями в меду, и с волосьями в носу буйно поросшие. Костыли отбрасывали, лысые становились зрячими, низкие высокими. Так пошла молва о чуде.

Подошли Прошка и Михаил к горе возле реке. На гору промеж деревьев лестница положена. Узкая, с одними перилами сбоку. Поднялись. А там площадка, иконами заставленная, и труба из земли торчит, под кореньями. Над трубой дубовый пень. Вода тонкой цевкой журчит и в желоб стекает, а желоб под землю в решетку уходит. И люди здесь на площадке. Один в богатом костюме, пал на колени, голову в пол опустил, бормочет. И мадама в фиолетовом платке тоже колена преклонила. Голову склонила. Глаза прикрыла.

Пил Михаил ту святую воду, пока горло не заболело. А когда Прошка стал пить, то прекратила вода течь. И оба удивились. Тут женщина в фиолетовом платке голову вздернула, рукой на них указала и крикнула:

— Сатана!

Вскочил мужчинка в костюме дорогом, начал гулко бить кулаками себя в грудь и рычать. Михаил за уцелевшую лямку рюкзака — и вниз, мелкой дробью шажков по лестнице. Прошка следом, через три ступени скачет. Шаг большой.

5

Кира и Маша. Глаза темные, впалые, заплаканные. Ходят по району, выискивая елочные базары. Дочь время от времени спрашивает у матери:

— Ну как же мы теперь без елки?

— Молчи. Идем дальше, — отвечает Кира.

И на другом елочном базаре то же. Наскоро поставленный частокол, ограждает площадку квадратом, изнутри к нему елки прислонены. Не елки, а сухие палки. Все хорошие елки уже раскупили. Но Кира с Машей заходят. Маша говорит:

— Может вот ту взять?

Смотрят. Кособока и увечна, иглы ближе к верху насыро ободраны.

— Нет, — Кира еще раз обводит глазами остатки хвойного товару. Такой выбросить даже стыдно. Маша сухо глотает комок слез. Кира слышит, оборачивается:

— Думаешь, мне не тяжело?

К ним подходит человечек, невысокий, спокойный, в камуфляжной утепленной куртке. Запросто:

— Вам нужна елка?

— Да, — отвечают хором.

— Есть тут одно местечко. Возле станции Жуженской. Там еще полно. А тут, — кивает на елки-палки и вздыхает многозначительно.

— Станция Жуженская? — переспрашивает Кира, решается:

— Едем!

И вот они ловят такси. Белый «жигуль», усатый водитель, гладит усы и называет цену. Кира сбивает на копейку. Садятся.

— Жми! — Кира вцепилась пальцами в переднее сиденье.

— Жми! — Маша закусила нижнюю губу.

Мчит машина, запахом бензина одурманивая. Водитель всё усы гладит. У него руки — красные и в темных волосиках, и выглядят как потные. С холма на холм, через мост и заводской район. Потом яр, в яру — рельсы черными дорожками меж снега. А рядом пустырь. К нему спуск с пригорка. И на пустыре грузовые машины. А из них выгружены елки и сосны и вокруг беспорядочно навалены. Ходят промеж срубленных елок деловитые люди в камуфляжах. Горит ярый огонь в бочке. Примериваются покупатели испытующим оком. Здесь и интеллигент и пекарь. Всякий покупает елку.

Бежали, падая и катясь по снегу, Кира и Маша. Радости было на их лицах — не описать, сколько радости. На ходу Кира кошелек доставала.

Приехали домой с сюрпризом. Там уж заждались. Пантелей Андреевич из угла в угол слонялся, заложив руки за спину. Маленький Федя стоял у окна, всё мать с сестрой высматривал. Андрюша и тот весь извелся, стал какой-то дерганный, и вздрагивал, когда на лестнице слышались шаги. И тут звонок в дверь. Старик Бохов открыл. Кира вошла:

— Ничего не купили.

Бохов побелел, лицо сразу осунулось. Вздохнул и сорванным голосом сказал:

— Ну что же… Так тому и быть. Будем праздновать Новый год без елки.

И сорвался на рыдание.

— Папа! — Кира тронула его за плечо и обернувшись, крикнула дочери:

— Маша!

Та втащила в коридор елку, связанную, с прижатыми к туловищу ветками. Бохов широко раскрыл глаза, заулыбался.

— Елка! — это прибежал Федя.

— Какая красавица! — восхитился Андрюша.

Старик сразу ожил. Он стал распоряжаться. Надо решить, как ставить. В крестовину или в песок. А то еще подставка из алюминия есть. В нее воду налить и на три распорки. Ведро, где ведро? Беготня его раздражала:

— Андрей, да не суетись! Успеешь.

Ум Пантелея Андреевича действовал четко:

— Маша, поищи на антресолях то большое ведро. Оно должно там быть. Я бы сам полез, но боюсь, что упаду. Все дни на нервах. Ноги не держат. Федя, сбегай во двор и посмотри, где можно взять песок. Андрей, у вас есть дома елка?

— Конечно же, есть!

— Ты смотри, а то мы могли бы несколько веточек дать. Для запаха. Слышишь?

— Спасибо, не нужно! У нас есть.

— Ну смотри, как хочешь.

И закрутилось, завертелось. Все были при деле. Появился в жизни какой-то смысл. Киру потянуло в кухню, готовить. Были замыслы на много блюд. И продукты тоже были. Она стала точить нож. Не так много времени осталось до двенадцати часов. Маша в помощь. Мать и дочь — хозяйки. Они создают домашний уют. Кира часто говорила дочери — учись делать уют. И учила ее, потому что считала это важным. Говорила:

— Потому что кому ты будешь нужна?

Маша кивала. А теперь Андрюша видел, что Маша умеет создавать уют. И было Андрюше приятно. Он думал на нее — вот так хозяюшка! Только одно его беспокоило. А вдруг она начнет брать его лезвия? Надо будет бритву спрятать. Просто чтобы не попадалась на глаза. Нет видимости — нет соблазна. Лезвия и бритву спрятать. Да. Проблема!

К шести часам устали. За окном валил тяжелый снег. Федя утомился и спал. Старик Бохов присел в кресло. Он смотрел телевизор. Андрюша сидел с Кирой и Машей на кухне. Они пили чай и беседовали.

— Чай у вас необыкновенный, — сказал Андрюша.

— Это мы в чайной лавке покупали, — ответила Маша.

— А почем? — спросил Андрюша.

— Нам дали со скидкой, — пояснила Кира. Тут Андрюша случайно откусил край чашки, из которой пил.

— Ой, — сказал он, — Я причинил вам урон!

— Ничего, — Кира ободряюще посмотрела на него. Будущий зять. Женится, новый сервиз купит. А этот не жалко. Пусть кушает.

— Тогда можно я съем всю чашку? — спросил Андрюша.